Мы выбираем дороги или они нас?.. Часть 1. Магическая фантастика

– Есть кто дома?

Сделав шаг, он уже не намеревался уходить. Протянув вперёд руки, ощутил под ними ещё одну дверь. Стучать больше не стал, а сразу распахнул её. На этот раз никакого скрипа. Он оказался в небольшой четырёхстенной горнице. На противоположной от двери стене два маленьких оконца, с тонкими полупрозрачными занавесками. Лунный свет, проникая через них, слабо освещал убранство избы. Слева – кровать, справа – русская печь. По центру стол. Немного постояв и осмотревшись, понял – дом пуст и, видимо, уже давно оставлен своими хозяевами.

«Наверно, какая-то заброшенная деревня? – промелькнула мысль. – Но это всё-таки лучше, чем ночевать под дождём». Подошёл к кровати и присел. Матрас, лежавший на ней, издал знакомый звук детства. Улыбнувшись, «гость» подумал: «Солома». Вспомнилось, как ездил с сестрой в деревню к бабушке и спал точно на таком же матрасе.

Воспоминания о сестре с болью и в тоже время с нежностью отозвались в сердце. Как долго она его не принимала и как потом горячо полюбила и всегда заступалась. Сестра стала самым близким ему другом. Даже о матери он не вспоминал с такой теплотой, как о ней, о своей Мариночке.

С тех пор, как нашёл Иван Степанович мальчишку под лестницей, прошло почти тридцать лет. Тогда была больница, затем детдом на несколько долгих месяцев.

Иван Степанович часто навещал его, сначала один, потом пришёл со своей женой – Натальей Ильиничной – невысокой, чуть полноватой женщиной с синими глазами, веснушками и рыжей косой, аккуратно уложенной вокруг головы. Она сразу понравилась мальчику. Только ничего не сказал он, когда, глядя с улыбкой, погладила его женщина нежно по голове, потом поправила рубашку, отряхнула брючки. Долго после ощущал он её руки, словно смогла оставить своё тепло на его голове и одежде. А вскоре Иван Степанович и Наталья Ильинична, придя навестить найдёныша, сказали, что теперь могут забрать его к себе, если он, конечно, хочет стать их сыном. Мальчишка заплакал и повис на шее Ивана Степановича. Он так и молчал, как и в тот день, когда был найден под лестницей.

Дети считали его немым и обзывали «найдёнышем», хотя и сами находись в том же положении. Но он был новичком, да ещё и не мог ответить. Вот и колотили его в детдоме мальчишки, да и девчонки не отставали. А он давал сдачи, а потом плакал без слёз, спрятавшись под лестницей, ведущей в столовую. Воспитатели между собой прозвали его «волчонком», потому как не шёл он ни к кому. Не жаловался, отталкивал, когда хотели помочь, и старался всегда от всех спрятаться. Понимали, трудно такому придётся, и обрадовались, когда для него нашлись родители, считая, что в домашних условиях мальчик быстрее приспособится к нормальной жизни.

Он хорошо помнил тот день, когда привели его домой новые, даже первые родители, потому как других он и не знал, или не помнил. Как косо посмотрела на «приёмыша» шестнадцатилетняя их дочь – худенькая, с копной длинных, как у матери, рыжих волос и с глазами как у отца – большими, чёрными, словно спелая смородина. Как, хмыкнув, вздёрнула и без того курносый нос, пожала острыми плечиками и ушла к себе в комнату. А уж когда оказалось, что эту комнату придётся делить с чужим мальчишкой, то и вовсе, поругавшись с родителями, уехала в деревню к бабушке. Но через неделю наступило первое сентября, и надо было идти в десятый, последний класс. И Марине пришлось вернуться.

Она словно и не замечала мальчика. Он спал рядом на железной кровати, специально для него втиснутой между её диваном и письменным столом. Но девушка делала вид, что не видит его. Он садился обедать за стол, а она, присаживаясь рядом, обязательно толкала его локтем. Родители переживали. Не хотелось обижать родную дочь, но и приёмного мальчика становилось жалко, видя, как относится к нему Марина.

Не смог Иван Степанович оставить ребёнка в детдоме, долго уговаривал жену, пока та согласилась, а потом ещё больше понадобилось времени, чтобы собрать нужные справки, да получить разрешение, бегая по разным инстанциям и доказывая, что способны они воспитать приёмного ребёнка.

Наталья Ильинична опасалась, что не приживётся в их семье чужой мальчик, и, видя отношение к нему дочери, всё больше сомневалась, правильно ли они поступили.

Но случай помог всё изменить. Мальчишка, как обычно, старался спрятаться от всех и, если его встречали ребята на улице, то начиналась драка. Марина шла домой со школы и увидела, как «приёмыша» бьют, а он, оскалив зубы, кидался то на одного, то на другого. Кровь из носа, размазанная по лицу вместе с грязью, взлохмаченные волосы, оторванный воротничок у рубашки, и что-то ёкнуло в девичьем сердце. Она налетела на ребят как орлица, размахивая портфелем. Кричала, отбивая от чужих кулаков навязанного ей брата. А потом, схватив его на руки, побежала домой. И когда умывала детское разбитое личико, кажется, впервые посмотрела на него. Столько боли, горя, мольбы увидела она в карих больших глазёнках. Слёзы потекли у неё по щекам. Мальчик стал вытирать их, а Марина, разревевшись, начала целовать это маленькое, и вдруг ставшее таким родным, лицо. С той минуты у него появилась сестра – самый преданный и верный друг, а Марина почувствовала, что он действительно её брат. А вскоре он назвал её по имени, а потом отца и мать, и заговорил…

Только так и не смог рассказать своей семье, что случилось, и почему он оказался под той лестницей. И не хотел, чтобы его называли именем, данным в детдоме.

– Я Вовка! – как-то гордо заявил он. – Не называйте меня больше Сашкой.

– Хорошо, – с радостью сказала мать, надеясь, что мальчик что-то вспомнил. Но кроме имени он не сказал больше ничего, что могло бы помочь разгадать секрет его появления. Да и имя… едва ли оно принадлежало ему. Возможно, оно просто понравилось, вот и решил так себя назвать. Ивану Сергеевичу пришлось немало потрудиться, чтобы переделать все документы. Но с того дня мальчик стал Вовкой, Владимиром.

А на следующее лето они с Мариной поехали в деревню к бабушке. Мудрая женщина даже не подала виду, словно знала мальца с самого его рождения. Вовка сразу полюбил её. Ему нравилось, как она ласково смотрит на него через свои круглые очки. Нравилось прикасаться к её жёстким седым волосам. Она всегда скручивала их шишечкой на голове и закалывала гребешком, а Вовка постоянно старался распустить и расчесать их. И бабушка, казалось, знала всё, о чём бы ни спросил мальчик. У неё всегда находился ответ. А вопросы Вовка задавать любил.

В первый же день, как приехали они с Мариной, подрался Вовка с деревенскими мальчишками, потому как те оказались очень умные и хорошо знали, что дети такого возраста просто так не появляются в семьях. Марина, спасая брата, отвесила всем по хорошей оплеухе и запретила даже приближаться к их забору. Но больше Вовке не пришлось разбираться с деревенскими пацанами. Оказалось, ему интересней находиться во дворе дома. Столько животных, огород – всё было в новинку, словно он и не видел раньше кур, овец, коров. Он с удовольствием помогал бабушке, и то первое лето, пролетевшее слишком быстро, оставило в его душе самые приятные воспоминания.

А осенью Марина пошла в институт, а он в школу – в первый класс, и началась новая жизнь, но драки так и не исчезли. Родителей постоянно вызывали в школу, но учился Вовка хорошо, поэтому его «выходки» хоть и наказывались, но не сильно. На третьем курсе Марина вышла замуж и переехала в квартиру мужа. А Вовка стал полноправным хозяином комнаты. Родители продолжали его баловать и переживать за драки. А потом отдали в секцию бокса, надеясь, что нашли применение его необузданному желанию драться. Но Вовка продержался там недолго, нарушил правила, поколотив в раздевалке парочку ребят. Из секции его выгнали, и тогда он нашёл сам себе интересное занятие. Сломавшийся как-то телевизор так и не дождался мастера. Вовка сам что-то там припаял, и телевизор заработал. Потом пошли утюги, электрические чайники, магнитофоны… Чем старше становился Вовка, тем крупнее оказывались приборы, которые он ремонтировал. Но драться так и не перестал. Теперь соседские мальчишки и одноклассники не дразнили его «приёмышем», появились новые прозвища: «мастер-ломастер» или «самоделкин», и вновь шли в ход кулаки. Но матери поколоченных ребят сердились недолго, ведь и у них тоже ломались телевизоры, стиральные машинки, холодильники…

***

Воспоминания воспоминаниями, но сидеть в потёмках и гладить соломенный матрас надоело. Глаза постепенно привыкли, да и луна помогала, и Владимир обнаружил, что на столе стоит керосиновая лампа, а рядом коробок спичек.

– Вот спасибо! – усмехнулся, обрадовавшись, и покрутил его в руках. – Словно знали, что не курю и спичек у меня, отродясь, не бывало.

Встав с кровати, зажёг лампу и, приподняв её, осмотрелся. Комната не выглядела запущенной. Ни пыли, ни паутин на окнах, даже веничек стоит у двери. Печь будто только выбелена. Стол не покрытый, но гладкий, словно его совсем недавно выскоблили. Владимир вспомнил, как бабушка ножом чистила стол в кухне. Этот выглядел так же.

Он поставил лампу обратно на стол и вернулся к кровати. Подушка отсутствовала, но старая железная сетка прогибалась так, что голова по отношению к телу и без неё оставалась на высоте.

Скинул туфли и пошевелил пальцами, немного удивляясь тому, что носки сухие и от мокроты и холода, возникшего, пока шёл сюда, ничего не осталось. Сильно задумываться по этому поводу не стал, потянулся, зевая, и лёг, не раздеваясь. Кровать тихо скрипнула, и в наступившей тишине, глядя на огонёк колышущейся в лампе, Владимир почувствовал сильную усталость. Глаза заволокло туманом, и молодой человек погрузился в спокойный тихий сон.

Глава 2

Владимир проснулся от приятной мелодии, нежно окутывающей его словно тонким воздушным одеялом. Хотя звук проник в голову, но веки отказывались подчиниться импульсу пробуждения. Они заставляли не слушать музыку, а вновь погрузиться в сон. Первое пришедшее на ум: «Соседи что, сошли с ума? Ночь, а они там…» тут же сменилось осознанием, что по большей части его окружают пенсионеры и уж точно они не стали бы церемонится. Наряд полиции давно бы прекратил этот музыкальный шабаш. Несколько секунд ушло на то, чтобы вспомнить произошедшее накануне: несостоявшаяся командировка и блуждание в лесу под дождём. А вместе с этим и пришло то, где сейчас находится. Владимир резко сел, протёр кулаками никак не желающие просыпаться глаза и осмотрелся: всё те же два оконца с занавесками, стол с зажжённой им керосиновой лампой. Язычок голубоватого пламени чуть подрагивал, словно на последнем издыхании. Владимир потрогал матрас, на котором сидел, и железную кровать. Ничего не изменилась с момента его появления в этом домике. Почти ничего. Печь выглядела вроде так же, но вот в стене возле неё появилась дверь. Владимир точно помнил, что когда ложился, никакой двери не существовало. Секунда и дверь чуть приоткрылась, впустив в комнату немного света. Музыка стала громче. Именно за этой дверью и находился её источник. Владимир встал, машинально прихватив со стола лампу, хотя в этом не было необходимости, и медленно подошёл к дверям. Потом взглянул на керосинку, усмехнулся, поняв, что не нужна она ему, и поставил на небольшой выступ у печи. Протянул руку к сверкающей позолотой дверной ручке, собираясь открыть и на несколько секунд замер, стараясь поверить в происходящее. Прислушался, обернулся, взглянув на кровать, и вновь посмотрел на дверь. Ничего не изменилось, и музыка не исчезла, но появилось странное чувство, словно его там ждут. Ждут и зовут, хотя кроме музыки других звуков не доносилось. Знакомые мурашки пробежали по спине. Отбросив в сторону мысли о темной лестнице, Владимир, чувствуя себя первооткрывателем, затаив дыхание, осторожно прикоснулся к ручке. Вместо ожидаемого открывания двери легкий порыв ветра немного приподнял Владимира над полом, крутанул и тут же кто-то сильно дёрнул его за ноги. Ослеплённый резко возникшим ярким светом, Владимир прикрыл глаза рукой, понимая, что лежит на полу. Музыка гремела со всех сторон, смешиваясь со смехом, каким-то шелестом, шарканьем множества ног по полу.

Владимир медленно приоткрыл глаза. Маленькая горница с печкой, кроватью, оконцами и дверью исчезла. Владимир лежал между высокой светлой стеной и диваном с красной обивкой, на котором кто-то сидел, раскинув руки по спинке, постукивая пальцами в такт музыке. Стараясь не коснуться этих рук, Владимир, осторожно придерживаясь за спинку дивана, сначала встал на колени, выглядывая из-за головы сидящего, стараясь понять, куда он попал, а потом и выпрямился во весь рост.

Он оказался в огромном зале, заполненным танцующими парами. Свет заполнял всё пространство исходя от величественных люстр, свисающих с безмерно высокого потолка; отражаясь от позолоты мебели: диванов и кресел, имеющих невероятное количество расцветок, а так же столиков меж ними; от украшений, которые в избытке сверкали на каждой даме.

Привыкнув к яркому освещению, Владимир медленно вышел из-за дивана, и стоя у стены с интересом продолжал рассматривать присутствующих.

Танцующие пары словно и не заметили появления нового гостя, одетого в костюм, совершенно непохожий на наряды кавалеров, да ещё и без обуви, но зато в белоснежных носках. Вспомнив о них, Владимир, взглянул себе на ноги, хмыкнув с удивлением. Казалось, он сильнее поразился их чистоте, нежели месту, куда попал.

Слабостью Владимира в одежде всегда являлся белые цвет. Ему отдавалось предпочтение. Как только мама впервые купила ему такие носки, он стал отказываться от других расцветок. То же самое произошло с рубашками, носовыми платками и любым нижним бельём. Даже костюмы он предпочитал светлые, а летом неизменно белые. Исключением являлись туфли и любая тёплая одежда. Но и тут всё должно было иметь светлый оттенок и никогда ничего чёрного. А ещё он не любил красное и огонь, так привлекающий всех. Но в нём он никогда не вызывал трепета.

И сейчас, оказавшись в этом зале, его больше заинтересовали собственные носки, чудесным образом, оказавшиеся совершенно чистыми, нежели происходящее вокруг. «Странно», – промелькнуло в голове. Он хорошо помнил то чавкающее чувство ботинок, которое испытывал идя ночью на огонёк по раскисшей от дождя земле.

Вальс сменился мазуркой, потом менуэтом, затем ещё каким-то дивным танцем с подскоками и постоянной сменой партнёрш. Владимир совершенно не разбирался в танцах, но с удовольствием наблюдал за происходящим. Вспомнился выпускной бал в школе и подготовка к нему.

«Бал!..» – всплывшее воспоминание заставило улыбнуться. Кто только придумал назвать то, что происходило тогда в школе, таким странным словом? Классная – преподаватель литературы – дама уже давно пенсионного возраста, выпускающая в последний раз учеников во взрослую жизнь, так старалась научить парней хоть немного танцевать. Но всё закончилось с первыми нотами на выпускном балу. Как только Клавдия Петровна объявила «Школьный вальс» для своего 10 «А», то вопреки ожиданию молодёжь начала скакать, как оголтелая, совершенно не обращая внимания на мелодию, льющуюся из старого магнитофона. У этих ещё вчерашних мальчиков и девочек давно существовали свои кумиры, а вальс давно вышел из моды. Из их моды.

А вот здесь, куда странным образом переместился Владимир, происходил бал, настоящий, какого он и не видел никогда. Сейчас он смотрел и жалел, что так и не научился танцевать. Раньше он и не задумывался, что танцы могут вызывать не только бешеное сердцебиение и прилив крови к лицу, но ещё и такие необычные, приятные чувства, от которых слегка кружится голова, на лице расплывается улыбка, тело немного раскачивается, а ноги, забыв о том, что босы, начинают пританцовывать на месте.

Очередной танец завершился, и пары стали расхаживать по залу. Дамы, одетые в красивые платья с кринолинами, обмахиваясь веерами, улыбались своим кавалерам. А те, проводив их к диванчикам или к столикам с креслами, расположенными вдоль стен зала, откланивались и начинали высматривать новую партнёршу для следующего танца. Дамы перешёптывались и, смеясь, прикрывались веерами, не забывая кокетливо поглядывать на мужчин.

«Куда это я попал?» – с интересом наблюдая за людьми, подумал Владимир и поймал себя на мысли, что почему-то он не удивлён, хотя это и не казалось сном. Да и его присутствие на этом балу совершенно никого не смущало. Воспользовавшись временным перерывом, Владимир решил хорошо всё рассмотреть. Обернулся и несколько раз пробежался взглядом по стене за своей спиной, от пола до потолка и обратно, словно пытался рассмотреть на ней то, чего там и не могло быть. Никакого намёка на дверь он не обнаружил, но даже не удивился, будто ожидал подобного. По левую руку, вдоль стены расположился оркестр. Музыканты в чёрных фраках, в белоснежных рубашках со сверкающими галстуками-бабочками, сидели, образуя небольшой полукруг. Их гладко прилизанные волосы, уложенные в одинаковые причёски, внимательные глаза, обращённые к дирижёру, делали всех очень похожими. Словно это был оркестр близнецов. Лишь дирижёр сильно выделялся на их фоне. Он стоял перед ними и плавно помахивал правой рукой, видимо, чтобы оркестранты не расслаблялись. Но смотрел дирижёр не на музыкантов. Он, немного повернув торс, покачивая головой, постоянно менял выражения лица. Его взгляд быстро «бегал» по отдыхающим дамам и кавалерам. Можно было лишь догадываться, что он под звуки какой-то мелодии, слышимой лишь ему одному, читает по лицам людей, готовы ли они к следующему танцу или хотят ещё передохнуть. В какой-то момент дирижёр принял решение и, не оборачиваясь к оркестру, сильней взмахнул рукой. Этого оказалось достаточно, чтобы музыканты начали играть. Дирижёр весь завибрировал, словно его тело не имело костей. Он управлял оркестрантами не только руками, но всевозможными телодвижениями и даже лицом. Постоянно меняющаяся мимика отражала каждый такт. Он успевал посмотреть и на музыкантов, и на танцующие пары. С нарастанием темпа музыки подвижнее становился и сам дирижёр. Или правильнее сказать, чем шустрее он двигался, оставаясь на одном месте, там быстрее играли музыканты. И несомненно, дирижёру доставляло удовольствие то, что он делал.

Владимир, понаблюдав за ним, одобрительно усмехаясь, продолжил изучать зал. На противоположной стене от него находились две высокие, красиво оформленные двери. В стенах слева и справа красовались огромные окна. Они начинались почти от пола и уходили вверх, чуть ли не упираясь в потолок. По виду тяжёлые портьеры на окнах легко колыхались. «Странно», – глядя на них, промелькнуло в голове Владимира. Ему захотелось не только рассмотреть убранство зала, но и прикоснуться ко всему, особенно к этим портьерам. Да и стоять рядом с оркестром у всех на виду, даже несмотря на то, что никто и не обращает на него внимания, Владимиру наскучило. Поэтому, как только очередной танец закончился, и пары начали раскланиваться друг другу, Владимир поспешил к одному из свободных столиков. Заметив, что от группы дам, стоявших неподалёку, отделилась одна и направилась к тому же столику, Владимир прибавил шаг. Он достиг желанного места первым и, сев в одно из трёх кресел, придвинулся ближе к столу, спрятав под него ноги. Делая вид, что очень заинтересован происходящим, постарался не смотреть на приближающуюся к нему соискательницу свободного места, надеясь, что она не станет присаживаться к незнакомому мужчине, а пройдёт мимо. Обведя взглядом весь зал, Владимир вновь остановил внимание на музыкантах, особенно на дирижёре. Тот, повернувшись к публике, «объявил» всплеском рук новый танец. Прекрасная музыка вновь разлилась по залу.

Дама в красивом голубом платье с огромным декольте, увешанная невероятным количеством украшений, остановилась возле столика. Взглянув с сожалением на сидевшего за ним мужчину, обвела глазами зал в поисках свободного места. Владимир облегчённо выдохнул. Но дама, словно что-то вспомнив, ахнула и резко обернулась. С выражением крайнего удивления, она направилась прямо к Владимиру. Не спросив, можно ли присоединиться, упала на кресло рядом, навалившись пышной грудью на столик, и выдохнула:

– Граф, это вы?!

Услышанное породило интерес в душе Владимира.

– Вы не узнаёте меня?! – продолжила дама, глядя на Владимира сильно округлившимися глазами.

– Нет, – тихо ответил он. – Я тут впервые.

– Да, я помню… знаю, что вы не любитель таких мероприятий, и слегка удивлена видеть вас тут. Да и вообще, я удивлена видеть вас!

«Слегка? – мысленно усмехнулся Владимир. – А я что-то совсем не удивлён, даже притом, что я оказывается граф».

– Почему? – он постарался спросить с выражением непонимания. Вместо удивления, почему-то вернулось старое чувство ожидания и страха. Мурашки из-под тёмной лестницы вновь пробежали по телу.

– Ну-у-у… – женщина жеманно опустила глаза. – Вы всегда предпочитали иные места для общения и потом… когда вы так неожиданно покинули Землю…

– Покинул Землю?

– Ну да. Вы так стремительно женились и улетели…

– Женился?.. Я?.. – внутренне усмехнулся Владимир. – И куда же я улетел?