Хранители. Книга первая: Зона

– Если бы! – хмуро отозвался Сорин. – Все намного хуже. Французы решили снимать фильм о выдающихся документалистах на постсоветском пространстве, и в их список попал Фомин. Попал, и черт с ним! Но иностранцам нужен образ несгибаемого борца с несправедливостью и отчаянного парня, прошедшего горячие точки! А фильм о Чечне снимали мы с Шуриком, да еще знакомый британский стрингер Фомину кадров накидал. Сам же он в это время дегустировал вино у друзей в Тбилиси.

– Постой, – прервала я, – но по Евроньюс показывали его на передовой, да и Олега он откуда-то знает?

– Правильно. За сутки до приезда иностранных журналистов в Чечню его по распоряжению отцов-командиров доставили на наш блокпост на специальном вертолете. Там он познакомился с Олегом, потом всю ночь квасил, а утром, измученный лицом и телом, встречал зарубежных коллег и даже что-то им объяснял, как бывалый вояка. С ними же и улетел восвояси.

– Да фиг с ним, чего ты так переживаешь, – удивилась я, – фильм-то получился хороший, да и времени с тех пор прошло немеряно!

– Да мне бы наплевать на все это, если бы не одно обстоятельство: Фомин сюда приехал, имея, как Владимир Ильич, две программы: «максимум» и «минимум», – с досадой объяснил Сорин. – В соответствии с первой, я должен рассказать в кадре о его беззаветном мужестве на фронтах гражданской войны, – это ему надо для имиджа, бабок и дальнейшей карьеры. Ну, а если не соглашусь, то обязан помалкивать и не мешать тем, кто на это решится.

– Вот свинья! – искренне возмутилась я. – А возле Олега чего он вертится?

– Я не спрашивал, но думаю, с той же целью. Но Роднин на это не пойдет. Я видел его в деле: он парень смелый, даже храбрый и на своей шкуре испытал, что пережили те, кто там был. И плести небылицы о вымышленных подвигах какого-то авантюриста не станет.

– А какая разница между смелостью и храбростью?

– Смелость может быть безрассудной, одноразовой, случайной и даже спьяну, – пожал плечами Димка. – Ну, а храбрость – это стабильное умение владеть собой в моменты наивысшей опасности.

– И все это – про Роднина?

– Все поражались его хладнокровию, – кивнул Сорин. – Ему многие ребята жизнью обязаны.

– Дима, – вдруг спросила я, – а Роднин хороший нейрохирург?

– Международное светило.

– Что же он на блокпосте делал? Перевязывал раны?

– И это тоже. Однажды, рассказывали, даже операцию провел в полевых условиях.

– Но чем он там постоянно занимался?

– С ребятами общался, при допросах боевиков присутствовал, поскольку арабский знает, оборону держал вместе со всеми.

– А не кажется ли тебе это странным? Насколько я понимаю, нейрохирургия – это высший пилотаж, и держать классного специалиста в качестве переводчика и санитара – полнейший бред! По-моему, даже в полевом госпитале ему делать нечего: там просто не может быть нормального оборудования для операций его профиля.

– Я не задумывался над этим, – признался Димка. – И действительно: всех тяжелораненых в тыл отправляли на вертолетах!

Вид у него был озадаченный.

– Ладно, отыщем истину, – успокоила я Сорина. – Ты мне лучше скажи: Фомин со своей Надеждой в официальном браке состоит?

– Конечно! – удивился Димка. – Более того, у него имидж верного, любящего мужа.

– Так зачем он Алене голову морочит? Ведь она не верит, что у него штамп в паспорте уже есть!

– Думаешь, только Алене? – усмехнулся Димка. – Помнишь, осенью избитый ходил, лицо – сплошное сине-багровое месиво? И вся пресса, в том числе, зарубежная причитала, что это работа спецслужб, о которых он снял разоблачительный фильм?

Я кивнула:

– Только, по-моему, ничего разоблачительного в нем не было, там лишь эффектно подавались банальные истины о ЧК и НКВД.

– Вот именно, – подтвердил Димка, – хотя Европа скушала. Но самое забавное, что били Фомина не спецслужбы, а муж и брат любовницы, заставшие их в постели! А умные люди посоветовали ему повернуть этот факт себе на пользу.

– Вдвойне свинья! – с негодованием заявила я и рассмеялась, представив, как голого трусливого Фомина гоняют по спальне двое разъяренных мужиков. – Кстати, он знает, что ты об этом тоже знаешь?

Сорин кивнул, а это значило, что Фомин ему будет мстить. Если же Димка откажется его пропиарить в картине, то месть удвоится и во что выльется, неизвестно.

Подошел Олег с дымящимися шашлыками. Я смутилась и очень разозлилась на себя за это. Отказалась от дополнительной порции, поднялась, сообщила, что хочу спать, и стала откланиваться. Алена обрадовалась, поскольку оставалась вне конкуренции, Игорь тоже почему-то вздохнул с облегчением.

– Погодите, – попросил Роднин, – еще рано, успеете выспаться!

– Единственное, что меня могло бы удержать, – это бокал холодного брюта, – зачем-то брякнула я и с достоинством удалилась.

На крыльце не выдержала и оглянулась. Олег и Сорин смотрели мне вслед и о чем-то тихо беседовали.

В номере я приняла душ, надела симпатичный льняной балахон под названием туника и нанесла на лицо маску из листьев украденной на пикнике петрушки.

Стемнело. Я включила телевизор и улеглась в постель. Спустя какое-то время в коридоре раздались мужские шаги и затихли возле самой двери. Я решила, что это Сорин, и приготовилась встать, чтобы отпереть. Но стука не последовало. Заскрипели половицы и шаги стали удаляться. Минут через пять снова послышались. Мужчина постоял под дверью и медленно пошел в другую сторону. Из коридора потянуло сладковатым табачным дымом.

Сгорая от любопытства, я поднялась, отперла дверь и выглянула: напротив распахнутого окна спиной ко мне стоял Роднин и курил.

– Вы что-то хотели? – окликнула я его.

Олег резко обернулся, щелчком отбросил сигарету и быстро подошел:

– Я хотел пригласить вас на бокал брюта.

– Что-о? – изумилась я. – Откуда он у вас?

– Это не важно, – сказал Роднин. Синие глаза его ярко блестели и в упор смотрели на меня.

– Но я не при параде и собиралась ложиться…

– Так никого, кроме нас, не будет, а я вас без макияжа уже увидел, – успокоил он, достал ключ из скважины, запер дверь снаружи и потащил меня за руку на третий этаж.

– Вот только давайте это уберем, – Олег извлек из кармана платок и вытер остатки петрушки на моем лице. Я смутилась.

На столе действительно стояло шампанское, два бокала, тарелка с конфетами и фруктами. «Слава Богу, свечей нет, – подумала я, а то намек был бы очевиден».

Олег повернул ключ в двери и откупорил бутылку. Через пять минут я уже чувствовала себя совершенно свободно. Роднин был превосходным рассказчиком, побывал в экзотических местах, помнил много смешных историй, и я слушала их, раскрыв рот. Он знал Конфуция, индийских мудрецов, и говорил об их учениях доступно и увлекательно.

Я спохватилась, когда пробил час ночи, поблагодарила за вечер и стала прощаться. Олег пошел провожать. А когда я дотронулась до ключа в скважине, положил руку мне на плечо и тихо попросил:

– Останься!

Голос у него дрогнул, и я задохнулась, ощутив мятный холодок в груди. И с ужасом поняла, что ожидала этого слова с самой первой встречи! Заглянула ему в глаза, – и осталась.

II