Вокзал Виктория

Все-таки правильно Люда предупредила, чтобы Вика забыла те цифры, которые называла своим, как она сказала, деревенским землячкам. Назвала бы Антонине цену, которую считала самой высокой из допустимых, та, пожалуй, засомневалась бы, заслуживает ли такая мастерица доверия. А так – вынула из кошелька оранжевую купюру и отдала без тени удивления со словами:

– Я твой телефон всем даю, да?

Вика кивнула. При этом она изо всех сил постаралась, чтобы вид у нее был самый невозмутимый и не вырвался бы какой-нибудь торжествующий выкрик.

– Давай кофе выпьем, – сказала Антонина. – У меня сегодня релакс, даже телефон выключила, иначе не дадут расслабиться. Перышки чищу, вообще отдыхаю. Ты какой пьешь, обычный или зеленый?

– Зеленый кофе? – удивилась Вика.

– Ну да, для похудания. Хотя тебе ни к чему.

Антонина окинула ее быстрым взглядом. В нем не было зависти – скорее всего, просто потому, что двадцатилетняя разница в возрасте позволяла ей уже не сравнивать Викину фигуру со своей.

– Пойдем в кухню, заварим, – сказала она.

Релакс релаксом, а варить и подавать кофе непонятно кому, практически прислуге, – этого Антонина не могла себе позволить. Вика поняла это так ясно, как если бы та произнесла это вслух. Властность и сознание своего превосходства въелись в эту женщину, как в шахтеров въедается угольная пыль.

Кофе пить Вике не хотелось. То есть хотелось, но где-нибудь в маленьком кафе, сидя в одиночестве за столиком у окна, глядя на тревожную и привлекательную, подчиненную непонятному порядку жизнь старого московского переулка… Она видела по дороге сюда французскую кондитерскую, и хотя забыла, где именно, но можно ведь найти.

– Пойдемте, – сказала Вика.

Кухня выглядела такой же нежилой, как и комната с арочным окном, и другие две комнаты, в открытые двери которых она мельком заглянула, идя по коридору. Вика никогда не видела, чтобы от жилья – дорого отремонтированного, отделанного и меблированного – веяло такой безликой нежилью. Даже квартира в Пречистом, в которой она три дня без отдыха обдирала старые и клеила новые обои, отдраивала туалет и кухню, – даже то убогое жилище не производило на нее такого гнетущего впечатления. В чем тут дело, Вика не понимала. Все по отдельности – белая мебель с золотистыми узорами, белые шторы на окнах, паркетные, тоже белые полы, – не вызывало отторжения, наоборот, свидетельствовало о хорошем вкусе того, кто все это подбирал и собирал. А вот общее, неуловимое, но ощутимое целое… Вика поежилась.

Посередине кухни стоял набитый магазинный пакет, из которого торчал ананасовый хвост.

– От ананасов тоже худеют, – сообщила Антонина. – Меня от них тошнит уже. Держусь-держусь, а потом картошки жареной ка-ак наемся! Но сейчас не буду. Разбери сумку, – сказала она. – Там кофе должен быть, поищи.

Кофе нашелся сразу, молотый обжаренный и в зернах зеленый. Пока Вика разбирала какие-то диковинные пастилки, про которые Антонина сказала, что это низкокалорийные конфеты, и твердый итальянский сыр, и мягкий французский, и испанский хамон, – Антонина неторопливо молола для себя зеленые зерна в ручной кофейной меленке и не переставая говорила:

– Ананасы мне по крови подходят. Диета по анализу крови, знаешь? Мне, оказалось, из фруктов подходят только ананасы. Включи чайник. Нет, из крана не наливай, там бутилированная должна быть, я заказывала. Отец у меня был манси, мать русская, сибирячка. Как мне по крови могут подходить ананасы? А морковка самая обыкновенная – категорически нет. Вот как такое может быть, объясни?

Она не болтала – не было в ее интонациях ни тени той вдохновенности, которая заставляет женщин вести бесконечные увлеченные разговоры, – а вот именно говорила, ровно и монотонно, будто и теперь лежала неподвижно, как мумия, и ей разрешено было только шевелить губами.

– Кровь – загадочная вещь, – сказала Вика. – Мы даже не представляем, откуда она в нас.

Что еще можно ответить, если тебя спрашивают, как то или другое может или не может быть в жизни? Только абсолютную банальность.

Антонина посмотрела на нее с уважением. Вика этому совсем не удивилась: она уже поняла, что ее первая московская клиентка относится к тому типу людей, которые способны воспринимать только общеизвестное. Да и оно является для них открытием. Кем она работает все-таки? Невозможно было соотнести эту въевшуюся в ее натуру властность с так же плотно въевшейся в ее мозг заурядностью.

– Это да, – кивнула Антонина. – Я вот считаю, пары надо по крови подбирать. Ну, или по генетике, это одно и то же. Чтобы дети рождались качественные.

– Так в Германии делали, – сказала Вика. – При Гитлере.

– Да? – удивилась Антонина. – И правильно. Вообще, я считаю, в истории многое пора пересмотреть. При Гитлере у немцев настоящий порядок был, дороги хорошие строили. Немецкие земли он объединял. И нельзя все черной краской мазать, надо видеть хорошее и брать пример. Если б он на нас войной не пошел, вообще другое к нему было бы отношение. У нас его бы оценили.

Вика молчала. Не потому даже, что Антонина выгодная клиентка, за которой потянется цепочка таких же выгодных, а просто потому, что объяснять ей что-либо бессмысленно.

Когда Вика услышала подобное впервые, возмущение рвалось из нее, как лава из вулкана, она задыхалась от невозможности высказать все доводы одновременно, их миллион у нее был, доводов… Но когда это повторилось два раза, и три, и пять, она поняла, что все ее доводы, хоть одновременно, хоть поочередно, не имеют ни малейшего значения. Что возразишь человеку, который уверен, что при Гитлере был настоящий порядок? Строили дороги, присоединяли земли и зачинали качественных детей, а что кого-то там убили, так наверняка те сами были виноваты. При Сталине вон тоже расстреливали врагов народа, и правильно делали, и…

Все! Все… Она не хочет сойти с ума. Она не может себе этого позволить.

Щелкнул вскипевший чайник. Вика насыпала в свою чашку молотый кофе и залила его кипятком. Руки у нее слегка дрожали, но все же не так, чтобы это можно было заметить.

Способность Антонины мгновенно переходить к совершенно другой теме оказалась на этот раз благоприятной.

– Завтра дочка моя прилетает, – сказала та. – Маринка. Сможешь завтра прийти? Ей тоже ресницы нарастишь.

– Смогу, – кивнула Вика.

– Только не в эту квартиру, а на четвертом этаже. Я ей там купила. Тут вообще приличный дом. Как положено отреставрировали, и снаружи, и внутри сохранили, а не то чтобы все сломать, один фасад оставить, знаем, как они делают. Квартир тут мало, всё по уму. Наверху зимние сады, я хожу – красиво. Я сначала хотела в новом каком-нибудь доме квартиры всем купить, и дочке, и сыну, а потом решила тут. Цена та же, а все-таки история. Это тоже капитал, я считаю.

– А кто здесь раньше жил? – спросила Вика.

Не надо было спрашивать, конечно. Зачем продлевать время общения, которое из утомительного превратилось в невыносимое?

– Понятия не имею, – пожала плечами Антонина. – Квартира чистая, без обременения, все проверено. А кто там и что там раньше – откуда мне знать? Коммуналка была, наверное. Центр же, тут везде одни коммуналки были.

Вика хотела сказать, что дома на Малой Молчановке построены еще до революции, и этот тоже, значит, квартира не всегда была коммунальной. Но говорить этого, конечно, не стала. Как бы Антонина ни оценивала капитал истории, но что она может знать о Малой Молчановке? Да и Вике самой какое дело до прошлого этого унылого в своей дороговизне жилья? Никакого.

Но и когда ждала она лифта, и когда спускалась с крыльца между двумя львами – что у них на щитах написано, интересно? – не отпускал ее этот непонятный Дом.

Вика закинула голову. Арочное окно на шестом этаже сверкало под прямыми солнечными лучами и тоже было похоже на щит – зеркальный. Ей вдруг показалось, что именно оно, окно это, глухим щитом закрывает жизнь, которая была в этом доме совсем другою.

Странная это была фантазия. Но долго еще Вика стояла, глядя вверх на полукруглое окно, и чувствовала необъяснимую тревогу.

Глава 8

«Не удался мой побег. Давно, усталый раб… Глупости! Никакой я не раб. Но побег – не удался».

Непонятно, почему именно эта мысль пришла Полине в голову и почему именно в ту минуту, когда она подошла к дому на Малой Молчановке и закинула голову, оглядывая его фасад.

Фасад красивый, ничего не скажешь. Гармоничный. Особенно полукруглое центральное окно на предпоследнем этаже.

«Пусть моя комната будет за этим окном, – загадала Полина. – Тогда – удача».

У крыльца стоял грузовик, и четверо рабочих сгружали с него двух огромных каменных львов. Нет, не каменных, бетонных, поняла Полина, подойдя поближе и приглядевшись. Ну да, ей же и сказали, выдавая ордер на комнату: это на Малой Молчановке, Дом со львами, только львов сейчас нету, их в войну от бомбежек убрали.

– А щиты куда подевались? У них щиты были.

Высокая женщина лет сорока в выцветшем ситцевом платье наблюдала за разгрузкой. Она и спросила про щиты, которых в лапах у львов действительно не было.

– Идите, куда шли, гражданка, – сказал милиционер.

Он тоже наблюдал за тем, как львов снимают с грузовика, но делал это по долгу службы, а не из праздного любопытства.

– Так я сюда и шла! – тут же возмутилась она. – Живу я здесь. Домой уже пройти нельзя!

Милиционер, видно, был опытный: окинув гражданку быстрым взглядом, спорить с ней не стал, а покладисто ответил: