Ольховый король

Вероника уже подняла руку к вороту платья, чтобы расстегнуть пуговки и вынуть из бюстгальтера кисет с бриллиантами, подумала мельком, что чекист может неправильно истолковать этот ее жест, рассердилась на себя за то, что думает о какой-то ерунде, все это пронеслось в ее голове стремительно…

Дверь открылась, и в кабинет вошли трое. Один из них был тот, который только что приходил по вызову хозяина кабинета, второй казался его братом-близнецом с такой же ничего не выражающей, бесцветной внешностью, а третьей была женщина. Двое вели ее под руки, и было понятно почему: сама она идти не могла, ее не вели даже, а волочили. В первое мгновенье женщина показалась знакомой, но во мгновенье следующее Веронику охватил такой ужас, что это перестало иметь значение.

Да, перед ней стояла, вернее, обвисала на руках конвоиров пани Альжбета, родственница Винцента Лабомирского, двоюродная сестра его матери, нет, троюродная… Но какая разница, кто она!

– Матка Боска… – выдохнула Вероника.

– Знакомая личность? – поинтересовался чекист. И скомандовал конвоирам: – Оставьте ее. Ждите в коридоре.

Те отпустили было руки пани Альжбеты, но из-за того, что она сразу стала оседать на пол, им пришлось усадить ее на стул. После этого они вышли.

Вероника видела гораздо более страшные раны, чем кровоподтеки и ссадины, которыми было покрыто лицо пани Альж-беты, прежде утонченное и припудренное, а теперь превращенное в желто-синюю лепешку. И людей, которые вследствие ран не могут пошевелить ни ногой, ни рукой, видела тоже. Но впервые в жизни видела она немолодую женщину, которую избили здоровые молодые мужчины и которой предстояло, видимо, продолжение истязаний.

– Где и когда вы встречались с арестованной? – Глаза-сверла ввинчивались Веронике в лицо. – При каких обстоятельствах? С какой целью? Как ее фамилия? Сидеть! Прямо смотреть! – рявкнул он, заметив, что пани Альжбета опускает голову и клонится набок. Потом снова впился взглядом в Веронику: – Отвечать быстро!

Вероника поняла, что если не ответит, причем именно быстро, то чекист ее ударит. Для начала ударит сам, а потом, наверное, позовет конвоиров и продолжат уже они. Но что ему ответишь? Что пани Альжбета рекомендовала ей проводника для перехода границы? Что проводник этот теперь в Минске? Представив, что может последовать за каждым ее словом, Вероника похолодела.

– Вероника… – вдруг услышала она. Голос пани Альжбеты звучал хрипло и с присвистом – наверное, у нее и зубы были выбиты. – Можешь все им рассказать. Это неважно. Я уже рассказала. Про Винцука… Я не могла… все это выдержать…

«Я тоже не смогу!»

Вероника услышала эти слова у себя в голове как взрыв. И увидела черное пространство, которое за ними простиралось. Но одновременно с этим взрывом и этой чернотой услышала голос, произносящий:

– Понятия не имею, о чем вы говорите, пани. Мы с вами виделись, когда вы приходили на прием по поводу несварения желудка.

Это был ее собственный голос, и звучал он с полным безразличием.

– Ах ты сука!

Чекист наконец вскочил, рванулся, обходя стол. Вероника инстинктивно попятилась, понимая, что он направляется к ней. Но сколько можно было бы пятиться? До двери, за которой дожидаются его подручные?

Дверь у нее за спиной открылась и тут же захлопнулась. Чекист остановился как вкопанный. Вероника застыла, ожидая, что сейчас ее схватят сзади, ударят, быть может. Потом все же обернулась.

Сергей стоял на пороге, глядя на нее таким взглядом, от которого кровь стыла в жилах. Через секунду она поняла, что этот взгляд всего лишь прошел сквозь нее, направлен же на хозяина кабинета.

– Что случилось, т-товарищ Сергеев?.. – дрожащим голосом спросил тот.

Видимо, на него этот взгляд подействовал именно леденящим образом.

– Прекратите допрос в присутствии посторонних, – приказал Сергей. – Арестованную уберите.

– Это не посторонняя, – начал было чекист. – Она…

– Посетительницу отправьте отсюда немедленно.

С этими словами он открыл дверь и, глядя теперь уже на Веронику, сказал:

– Выходите.

Она остолбенела, не веря ни глазам своим, ни ушам, ни разуму. Когда Сергей вошел в кабинет, она испытала такой ужас, какого не испытывала в войну во время артиллерийского обстрела, – подумала, что он тоже арестован, приведен сюда конвоирами и сейчас его станут бить, убивать… Теперь же она видела, что он вошел сам и, более того, отдает приказы человеку, по указанию которого кого угодно могут в этом кабинете избить и убить.

– Выйдите из кабинета, – повторил Сергей. – И покиньте здание.

Видя, что она стоит как соляной столп, он взял ее под локоть и повел к двери, бросив чекисту:

– Вернусь через пять минут.

Прошли по коридору мимо конвоиров. Спустились по лестнице. Сергей вел Веронику под руку – у нее подкашивались ноги.

Открылась дверь на улицу. Солнце ударило в глаза.

– Зайди в ту лавку. – Сергей указал на противоположную сторону Петропавловской. – Вон в ту, на углу. Жди меня там.

Послушно, как сомнамбула, Вероника направилась к мостовой, перешла улицу. Взгляд Сергея некоторое время холодил ей спину, как ледяной луч. Потом это ощущение исчезло. Она поняла, что он вернулся в здание ЧК.

Она шла по улице и не понимала, как такое может быть, чтобы в шаге от всей этой шумной городской жизни, в которой люди гуляют в Городском саду, пьют в кавярнях кофе с кремувками, торгуются в лавках и целуются где застанет их любовь, – как может такое быть, чтобы через одну лишь стенку от этой жизни избивали женщину, задавали нелепые, бессмысленные вопросы и отнимали жизнь у тех, кто не может на эти вопросы ответить.

Лавка оказалась бакалейная. В углу ее стоял стол, застеленный выцветшей клеенкой.

– Чего желаете, гражданочка? – весело поинтересовался продавец. – Чайку индийского, а? Бодрит-веселит! Можем налить на пробу.

Видимо, он принял за согласие то, что Вероника опустилась на стоящую у стола табуретку. В лавку вошла покупательница, продавец занялся ею, а вертевшийся рядом с ним мальчишка поставил перед Вероникой стакан с крепко заваренным чаем.

Чай не успел еще остыть, когда дверь лавки отворилась и вошел Сергей.

– Пойдем, – сказал он.

Вероника поднялась с табуретки и пошла к выходу. Если бы он сказал, чтобы она легла на пол, сделала бы и это. Она словно переместилась в совершенно иной мир, устроенный по неизвестным ей законам. Происходить в этом мире могло что угодно, и не было в ней сил его законам противиться.

– Постой, – сказал Сергей, когда вышли на улицу. – Посмотри.

Здание Губчека видно было отсюда как на ладони. Дверь его открылась, и Вероника увидела, как из нее вышел Лазарь Соломонович. Он вышел один, на несколько секунд остановился, словно не понимая, что с ним происходит, потом как-то по-собачьи передернулся и вдруг бросился бежать прочь.

– Его отпустили, – сказал Сергей. – Ведь ты ради этого пришла?

– А пани Альжбету? – спросила Вероника.

– Это невозможно.

– А что возможно?

Она наконец посмотрела на него.

«Сколько ему лет? – медленно проплыло в ее сознании. – Он старше меня. Нет, не то. Он из другой, из чужой жизни».

Никогда она не думала о нем так. Или это не было так? То есть старше он, конечно, был всегда, и она это сознавала. Но жизнь у них за это время стала общая, и это не была общность постели или крова – ей казалось, они соединились совсем, и так было задолго до того, как они встретились. Пред-вечно это было и будет всегда.

– Возможно уехать в Москву, – сказал Сергей. – Сегодня. Обвенчаемся уже там.