Прах на ветру

чашка со следами губной помады (бледно-розовый цвет);

чашка (без следов помады);

ежедневник жертвы;

мобильный телефон жертвы;

носовой платок.

Аккуратным почерком Александр Петрович выводил одну строчку за другой. Перевернув страницу блокнота, он набросал еще несколько слов:

бусина;

12 гильз;

нет пыли;

отсутствуют документы на столе;

женщина?

Захлопнув блокнот, полковник спрятал его во внутренний карман.

– У меня здесь все. Ты еще долго?

– Я закончил, – ответил Беляк. – Теперь прогуляемся по офису.

У выхода из кабинета полковник остановился и еще раз осмотрел помещение. Кивнув головой и пробормотав себе что-то под нос, как бы соглашаясь с самим собой, Виноградов вышел в коридор. Правда, через несколько секунд вернулся и крепко пожал руку стоявшему на входе милиционеру.

– Всего хорошего, – Александр Петрович быстрым шагом нагнал ожидавшего его Беляка. – С кого начнем? У тебя есть список сотрудников?

– Да, уже есть. Начнем с Сорнякова Сергея Сергеевича. Это его заместитель.

– Сколько всего сотрудников работает на фирме?

– Двадцать пять.

– Хм. Не подходит.

– Что не подходит? Ты о чем?

– Да так, забудь, – сказал полковник и опять что-то пометил у себя в блокноте.

Глава 5

«Остерегайтесь не тех, у кого пустота в глазах, а тех, у кого вакуум в душе»

Сергей Сергеевич Сорняков, склонившись над рабочим столом, внимательно изучал документы. Кипы бумаг были рассредоточены по всей поверхности. Большинство документов были далеко не первой свежести. Очевидно, чистоплотность не являлась его отличительной чертой, хотя неопрятным его сложно было назвать. По-армейски идеально наглаженные брюки, стрелки которых были нарисованы, как по строительному уровню, хорошо подчеркивали фигуру. Рубашка блестела, будто только что вышла из-под утюга. Светло-русые волосы немного вились, поэтому Сорняков приглаживал их гелем. На первый взгляд определить его возраст было сложно. Он относился к той группе людей, о которых можно было сказать: ему тридцать пять, хотя, может быть и сорок восемь. На самом деле Сорняков недавно разменял четвертый десяток и, если присмотреться, то чуть седые виски сигнализировали об этом.

Казалось, смерть начальника не вызвала у него никаких эмоций. С самого утра он не выходил из кабинета, сплетни его не интересовали, а вся эта суматоха лишь отвлекала от работы. От звуков, доносившихся из коридора, он лишь хмурил брови и недовольным тоном что-то бормотал. Вот и сейчас, услышав стук в дверь, он с раздражением отбросил ручку в сторону.

– Здравствуйте! Полковник Беляк, а это полковник Виноградов. Извините за беспокойство, но нам нужно с вами поговорить об убийстве Мазалевского Артура Валерьевича.

– Да, конечно, проходите, – голос Сорнякова стал мягким и доброжелательным. Он наклонился под стол и на ощупь стал искать улетевшую туда ручку. – Чем могу быть полезен? – рассматривая остатки своей любимой перьевой ручки, спросил он. – Третьего падения она не пережила, – с досадой сказал он.

– Что вам известно об обстоятельствах смерти Мазалевского?

– Практически ничего. Я пришел с утра на работу, а здесь уже работала милиция.

– Где вы находились вчера вечером и ночью? – Беляк что-то помечал у себя в блокноте.

– Дома, где я еще мог быть? Ровно в восемь часов вечера я закрыл свой кабинет, сдал ключи и поехал домой.

– Вы уходили последний?

– Я не знаю. Но я частенько задерживаюсь допоздна. Работы много, а работать некому. Директор только делал вид, что вникает в рабочие вопросы, на самом деле ему было не до этого.

– А до чего ему было? – спросил Александр Петрович.

– До всего, кроме работы. Знаете, я не хочу сплетничать, хотя скоро вы все узнаете. Знал бы, посоветовал вам начать с секретариата, – усмехнувшись, сказал он.

– А если серьезно, – с нотками раздражения в голосе сказал Беляк.

– А если серьезно, то наш директор занимался фигней! Собирал сплетни, разносил их по компании, делясь с каждым. Причем порой рассказывал вещи, которые вообще нельзя было говорить. Его главное хобби было – сталкивать лбами сотрудников, а затем, потирая ручки, наблюдать со стороны, как его подчиненные перегрызают друг другу глотки. В общем, не работа, а песня.

Сорняков поднялся с кресла и подошел к окну. Немного помолчав, он повернулся к посетителям. На его лице сияла улыбка.

– Чем я могу еще быть полезен?

Неожиданная смена настроения удивила Виноградова.

– Какие у вас были отношения? – спросил он, не открывая глаз от Сорнякова.

Пауза длилась несколько секунд, но напряжение успело скопиться в воздухе.

– Обыкновенные отношения, такие, какие могут быть между начальником и подчиненным.

– И все же вы охарактеризовали его не совсем с положительной стороны, дали личную оценку его моральному облику. Почему?

– Вы удивлены, что подчиненный так говорит о начальнике, тем более о мертвом начальнике? Вы хотите правды, господа, ну что ж, мне нечего скрывать. Проще сказать, я его не любил, а он не любил меня. Он всячески пытался от меня избавиться, но у него это не получилось бы.

– Откуда такая уверенность?

– Он ни разу не сказал мне об этом в лицо. Если бы сказал, я бы сам ушел. У него был свой кандидат на эту должность, более покладистый, если можно так сказать. Он всячески лоббировал его интересы, а коллектив настраивал против меня, причем делал это примитивно и гадко. Думал, что я ничего не узнаю.

Сорняков нервно засмеялся.

– Знаете, у меня нет обиды. Сначала меня это раздражало, а потом стало смешно, – Сорняков резко оборвал себя и, повернувшись к гостям, сказал: – Я его не убивал, вы же за этим пришли сюда? Мое алиби может подтвердить жена, дети и сторож, который видел, как я покинул здание.