– То есть ты не встречался с девушками?
– Пару раз, но это было давно. – Его улыбка идет на убыль, как цветок, вянущий в грязи.
– Почему перестали общаться? – с поспешностью вылетает из меня.
«Затронули тему, любимую для Миланы Фьючерс, – тему о романах».
Тяжелый вздох вырывается из его груди, точно он желает вскрикнуть от отчаяния. Мое сердце обрывается за него.
– Предавали, – глухо отзывается он. Яркий взгляд потух. Коснулась его раны.
Как ужаленный от укуса, с проявляющейся желчью, но при этом со сдержанной холодностью он продолжает:
– С того дня, я понял, что разучился любить… – Потупив глаза, он погружается в задумчивость и грустная сосредоточенность застилает его тело. Я вздыхаю, мысленно жалею, что спросила его об этом. – Когда ты делаешь безвозмездно что-либо для другого, отдаешь всего себя, а потом получаешь ледяной удар в грудь, то… – Замолкает, будто бродит по воспоминаниям, представляющим для него черные дебри, коими изобиловала его жизнь. Человек вскрывает душу и возникает трудность высказать чувства, плодящиеся с каждым движением мысли.
Раскаленная его словами, под знойными лучами полуденного солнца, с сердечной болью, не смея громко дышать, я соображаю, что сама являюсь предательницей. «ТЫ ДЕЙСТВУЕШЬ, КАК ТВОЙ ОТЕЦ. ОТЕЦ. ОТЕЦ… – проносятся перед глазами слова матери». Рана в душе кровоточит, изнуряет тело. Даниэль столько для меня всего сделал, а я в ответ наношу мощнейшие удары по его чувствам, о которых он еще не осведомлен. Я в неоплатном долгу перед ним.
Изобразив улыбку, воинственно вздернув подбородок, с шумом втянув воздух, Мейсон доносит на мое молчание:
– После таких событий неохотно грезить о любви… – Создается ощущение, что Мейсон послан с небес, чтобы открыть мне глаза на то, что Даниэль не перенесет правды, она уничтожит его, сожрет живьем. Нашедший подходящее выражение продолжает, на что я лишь сглатываю комок и все дальше ухожу в пучину раздумья: – Первый раз предали… пережил. Думал, что больше такого не повторится, но… кто знал, что, дав второй шанс своему сердцу, оно снова не развалится на мелкие кусочки? Ты простишь мне мою откровенность?
В щеках вспыхивает огонь, когда мысли вереницей начинают кружиться. Да. Даниэль никогда не поймет меня, никогда не простит, возненавидит, посчитает изменщицей и окажется правым. Почему я все не рассказала ему сразу, как только встретила Джексона? Почему я лгала столько времени и продолжаю лгать? Я была лицемерна с ним, я даже пыталась вызвать ревность у Джексона, без желания целуя Даниэля на его глазах. Боже. А за каждое вранье следует наказание, и я буду обязана его понести.
– Милана, эй, ты меня слушаешь? – Он легонько трясет мою руку.
Как я могла дойти до такого? Кричать о ненависти к отцу, к его поступку и увлечь себя в то же болото.
– Милаа-а-а-на! – Громкость его голоса выводит меня из задумчивости.
– Да-да, – говорю пересохшими губами, мужественно решив, что час признания Даниэлю настал и как только я смогу узнать, где он находится, то в первую же секунду встречи во всем признаюсь.
Мейсон, вперив на меня чуть изумленный взгляд или скорее недоумевающий, предполагает:
– Может, я заблуждаюсь, но… Есть то, что заставляет переживать тебя?
Оглядев его, вразумив его слова, прихожу в живую оболочку:
– Нет, прости, позволила задуматься. – Навешиваю фальшивую улыбку, прикрывая сердечную мучительную боль. – Мы дошли. Приступим к работе?
– Я тебя утомил своими рассказами?
– Ты, правда, так посчитал? Нисколько! – уже живо отзываюсь я. – Спасибо, что поделился и… – Обозреваю как засохший листик падает с дерева, говоря: – То, что тебя предали те девушки, еще не значит, что каждая является такой … – Знойные мысли о Даниэле снова вталкиваются в мозговые извилины. – Ты сможешь найти такого человека, который не посмеет причинить тебе боль и приглушит твои душевные ссадины. – Я искренне верю, что Даниэль сможет это пережить.
Мейсон, помолчав несколько секунд, внезапно, с торопливостью, с грозовой скоростью прижимает меня к себе, овладевая телом в крепкой хватке. Оробев, растерявшись, я осторожно, кончиками пальцев прикасаюсь к его напряженной спине. Его высокий рост, под два метра и объемные мускулистые части тела заставляют меня чувствовать песчинкой наравне с ним. Охваченная неловкостью, окончательно смутившись, я отстраняюсь на шаг от него, и он отпускает меня из железных объятий.
– Я ни от кого еще не слышал слова поддержки… И не удержался… – с деланым смущением звучит от него, а затем в лице появляется улыбка, но никак не показывающая растерянность. В его взгляде совершенно нет тоненькой сети замешательства. И внутреннее чутье подсказывает, что он не из тех, что стесняются.
Чтобы не вводить себя в неловкое положение, поправив челку, уложенную набок, сообщаю чуть беспокойным голосом:
– Нам пора начинать работу. Дети должны уже быть на месте.
Пристально всмотревшись мне в глаза своим голубым сиянием, будто в его груди расцветает какая-то надежда или что-то включается, что он давно не давал себе возродить, выдает, не двигаясь:
– Да… П-прости.
Его зависание на мне кажется странным, что вгоняет меня в краску.
– Идем? – говорю я, но какая-то мысль пригвоздила его к месту.
Он безмолвно мотает головой.
Я прохожу вперед, с невероятным смущением, одновременно понимая, что не хотелось бы, чтобы он в моих словах о любви увидел двусмысленность.
– А вот и наши Милана с Джексоном, – вскрикивает радостно Александр, пока Мейсон, стоя к нему спиной, закрывает за собой дверь. – Я же говорил вам, что они уже скоро придут.
– С Джексоном? – чуть изгибает бровь Мейсон. – Какой я вам Джексон? – с долей невежества произносит он, на что я распахиваю глаза, подмечая ему:
– Они спросили про моего напарника по проекту.
– А-а… – Поправляет серьгу в правом ухе. – Это твой парень?
Оставив его вопрос без ответа, я следую к детям.
– Мои хорошие, здравствуйте. Сегодня с вами будет не Джексон, а Мейсон, познакомьтесь. – Почесывая затылок, он любезно выражает один поклон головой. – Он вместе со мной проведет очередную репетицию. «Выражая свои чувства и мысли в соответствии со своей натурой, я замечаю – душой он не расположен к общению с детьми. Кажется странным его мысль, как ловко он общается со своей сестрой».
– А где дядя Джексон? А почему его нет? – заваливают меня вопросами девочки, которым, видимо, понравился мой любимый. «Нет-нет, я не ревную, но… Ревновать к тем, кто младше тебя в два раза…»
– Джексон сегодня занят, – неуверенно отвечаю я. – Давайте я вас сейчас отмечу, – достаю ежедневник, начиная отмечать присутствующих, чуть нервничая. Косо отмечаю, как Мейсон смотрит на меня в профиль, и неловкость снова подкрадывается ко мне.
– Я к твоим услугам, Милана, – шепчет на ухо.
Взяв на себя большую работу, я предлагаю Мейсону расстелить красную ковровую дорожку по всей сцене, чтобы дети смогли полностью проникнуться в атмосферу предстоящего дефиле.
– Будет сделано, – твердо выражается он и приступает к делу.
Сняв мерки с детей, я прикидываю их по макетам, которые сделаны Марком, убеждаюсь, что они соответствуют, и мы приступаем к самому главному – хождению по подиуму. На первой репетиции модели всего лишь были ознакомлены с правилами поведениями, с начальными требованиями, со всей структурой мероприятия, моей историей модели, то есть теоретическими основами, а теперь предстоит поработать с каждым из них.
– Итак, мои птенчики, – говорю я в округе малышни, которая чуть напугана несколькими дерзкими фразами Мейсона о дисциплине, чтобы они молчали и слушали то, что я буду говорить. Но я считаю, что к запугиванию и к грубому отношению следует прибегать в крайних условиях, хотя… тот шум, который был здесь минутами ранее, ничем нельзя было переплюнуть, как смелым тоном сына Марка. – Если вы думаете, что ходить по подиуму – дело простое, то вы ошибаетесь. Поэтому, для начала, перед тем, как выйти и четко, на профессиональном уровне, пройтись вдоль дорожки, нужно несколько раз выдохнуть и вздохнуть, чтобы снизить напряжение и скованность в движениях, устранить стеснение, неловкость… – Я отхожу в сторону и демонстрирую. – Затем эмоции. Запомните: никогда не ходите с серьезной «мордашкой». Держите всегда при себе улыбку. – Я улыбаюсь, на что Мейсон на заднем фоне кашляет и показывает мне, что дорожка готова. Я благородно отмахиваюсь кивком головы и продолжаю: – Третий момент. Сутулость. Старайтесь чуть прямее держать спинку… – Несколько девчонок расправляют плечи, отражая важность. Маленькие взрослые. – Правильно-правильно, Кейт. Так, четвертый момент. И самый сложный, – со смешком говорю я. – Совместить это всё: улыбку, спокойствие, прямую спину и походку.
Дети, с наивностью вылупив глаза, внимательно слушают и буйно ликуют, когда мы движемся дальше по плану, к практике.
– Мила, мила, – рьяно выкрикивает Агнеса, самая бойкая из девчонок. – А как ходить нужно?
Я смеюсь.
– Не спеши, давай усвоим это. Иди ко мне, покажешь мне совмещение трех основ.
Агнеса, в вишневом шифоном платье, подходит к нам и делает так, как я говорила.