Садовник. Я создал вас, мои девочки, и полюбил…

Виктор Наполов ждал ее на автостоянке возле кинотеатра «Иллюзион». Тамара достала расческу и взглянула на себя в зеркало, и вдруг увидела Нату. В прекрасно сшитом зеленом платье и розовых туфлях, тоненькая, с блестящими на солнце волосами, она стояла прямо у входа в кинотеатр и рассматривала афиши. К ней подошел Алик Банк. Они, ничего не сказав друг другу, как люди, заранее обо всем договорившиеся и знающие наперед, что произойдет с ними в ближайшее время, достаточно резво перебежали оживленную улицу и скрылись в подъезде высокого здания, где размещалась детская библиотека.

Тамара пришла в себя только после того, как поняла, что перед нею стоит Виктор и выжидательно смотрит на нее.

Она открыла дверь и пригласила его сесть в машину.

– Что с тобой? – спросил Виктор. Это был высокий брюнет с бледным лицом, на котором выделялись темно-красные губы и продолговатые светлые глаза. Глядя на него, никому бы и в голову не пришло рассказать ему какой-нибудь анекдот – настолько к этому лицу не подходила улыбка. Но при этом этот Виктор Наполов обладал легким характером, с ним всегда можно было договориться о чем угодно. Он сам позвонил вчера вечером Тамаре и пригласил ее съездить за город. И Тамара, утомленная поисками, чем бы таким ей заняться после работы, согласилась.

Она знала, зачем Виктору понадобилось встретиться с ней и не осуждала его. Если человек сознательно идет на это, значит он доведен до крайности. Излечить же его от любви к свояченице Марине было, судя по всему, невозможно.

У него была большая клетчатая сумка, которую он закинул на заднее сидение.

– Спасибо, что согласилась, – сказал он. Голос у него был низкий и очень приятный. Кроме того, Тамару устраивало еще и то, что он вообще мало говорил. Для такой ситуации, в которой она находилась, это играло немаловажную роль.

Выехали за город и помчались вдоль огромного желтого поля. Тамара попросила Виктора опустить стекло, открыла и свое окно, и в салон ворвался сухой и горячий запах леса, травы и цветов.

Они поехали на свое место. Спрятав машину в кусты от солнца, расстелили на зеленой поляне, примяв цветы, плед. Виктор достал свою сумку, расстегнул «молнию» и принялся доставать оттуда пакеты с бутербродами, пирожные, клубнику, большую бутылку персикового сока, сигареты, белый парик, черные ажурные чулки, боди кроваво-красного цвета с черными кружевами, флакон с туалетной водой «Голубые цветы».

Тамара попросила его отвернуться, разделась и стала натягивать на свои тонкие сильные ноги чулки. Тугие резинки вокруг бедер были усыпаны крошечными шелковыми розочками. Затянувшись в тесное боди и разгладив кружева на груди, она надела на голову парик – чудо из белоснежных густых волос, – расправила кудри, подкрасила губы и легла рядом с пледом на траву.

– Все? – спросил Наполов. Он стоял спиной к ней и грыз сухую травинку. Серые брюки его пониже живота вздулись, он тяжело дышал.

«Боже, что я здесь делаю?» – подумала Тамара, принимая соответствующую моменту позу и испытывая противоречивые чувства. Нет, Виктор, к сожалению, совершенно не был похож на Глеба. Это был односторонний самообман, эгоистичный по отношению к ней.

Однако, уже очень скоро на смену этим мыслям пришли другие. Причем, прозрачные настолько, что их словно и не было. Существовала пара – мужчина и женщина. И какая, в конце концов, разница, КАК мужчина называл в порыве страсти – или похоти, – женщину: Мариной или Тамарой. Прекрасный экземпляр, сильный, чувственный до сладострастия и вместе с тем порочный. Как много теряла на этой желтой поляне свояченица Марина. Да и существует ли она на самом деле? Не выдумал ли ее Виктор?

Он слизал с ее виска капельку пота:

– Как жаль, что ты меня не любишь, – в сердцах проговорил он. И Тамаре показалось, что эти слова относятся именно к ней – брюнетке с желтыми глазами («и окровавленным скальпелем в руках, в окружении мертвецов» – услужливо подсказал ей кто-то, должно быть шмель, присевший рядом на цветок).

***

БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ лежало на постели. Ната стояла у окна, Клара сидела в кресле.

– Ты действительно ничего не скажешь Кате? – спросила она.

– Так она же все знает.

– Но ведь должен же был кто-то сказать ей об этом… Хотя я и твой отец считаем, что это должна сделать ты. Разве так трудно понять?

– Я понимаю, но не могу. Я напишу ей письмо.

– Она не придет на свадьбу…

– Я бы на ее место тоже не пришла.

– Верочка плачет в своей комнате. Ты не хочешь с ней поговорить?

– Она же совершенный ребенок, о чем с ней можно говорить.

– Ната, я не узнаю тебя… Откуда в тебе эта жестокость? Ты уверена, что этот брак принесет тебе счастье? – Клара растеряла уже весь свой запас слов и теперь сидела в растерянности перед дочерью, не узнавая ее, и пытаясь представить, что все этой ей снится.

– Мама, – Ната повернулась к ней, и Клара увидела в ее руках несколько истерзанных розовых пионов. Лепестки плавно опускались на пол возле босых ног Наты. – Скорее Я буду счастлива с ним, чем Катя. Алик не такой человек, который сю жизнь способен любить одну женщину. А Кате нужно другое. Поверь, она не прожила бы с ним и месяца…

– А ты? Ты проживешь? – Клара заплакала и спрятала лицо в ладонях.

– Да, если не вернется Сережа. Ты же знаешь…

– Ты сошла с ума. – Клара встала и вышла из комнаты.

***

На кухне за столом сидел Глеб. Перед ним лежал чистый лист бумаги. Он собирался написать список приглашенных на свадьбу.

– Знаешь, милая, – сказал он, увидев появившуюся в дверях жену. – Будь я на нашем месте, то никого бы не пригласил.

Клара кивнула головой и по-инерции принялась очищать луковицу.

***

Они познакомились. Девушку звали Соня. Заспанная, с розовыми припухшими веками, в накинутом голубом шелковом халате, пригласила гостей за большой стол, заставленный тарелками с остатками еды. Люся придвинула хозяйским жестом к Верусе блюдо с подсохшими полумесяцами ананаса, сама же выбрала затерявшуюся среди размокшей черешни землянику и принялась есть.

– А я вот сплю. Где-то вычитала, что сон омолаживает. Для кожи особенно полезно. – Соня запахнула плотнее халат, словно ее зазнобило, и зевнула. Длинные светлые волосы ее были небрежно забраны дорогой французской заколкой цвета потемневшего янтаря.

Веруся осторожно откусывала кусочки ананаса и с любопытством разглядывала комнату. Из мебели в ней присутствовали только огромная кровать, два кресла, стильный зеркальный шкаф, занимавший почти всю стену, и комод, заставленный парфюмом и косметикой. Пол покрывал розовый с желтым ковер, мягкий и невероятно чистый. На окнах трепетали прозрачные опаловые занавески. В углу комнаты стояла гигантских размеров напольная ваза бело-голубых тонов, в которой подсыхали белые и красные гладиолусы. О такой комнате можно было только мечтать.

Почему-то никто ничего не говорил. У Веруси создалось впечатление, что они чего-то (или кого-то) ждут. Она начала нервничать. В квартире была всего одна комната, поэтому, если ждали мужчину (или мужчин), то Верусе предстояло провести какое-то время на кухне.

Казалось, воздух в комнате был особенный, Веруся неизвестно почему чувствовала, как пульсирует кровь в кончиках пальцев и горячими волнами напитывает щеки. Она не понимала, что с ней происходит.

Произошло движение, она подняла голову и увидела, как Соня, распустив волосы по плечам, села на колени к Люсе и как-то особенно сильно, в порыве, прижалась своими губами к ее губам. Глаза у обеих были закрыты. Затем Люся принялась целовать грудь Сони. Голубой халат съехал с плеч, открывая белое хрупкое тело. Веру затрясло.

– Хочешь с нами? – услышала она далекий голос Сони.

Они перебрались на кровать, разделись и принялись обниматься, как это делают мужчина с женщиной. Тело Люси по сравнению с Соней, было более женственным и розовым. Быть может, так казалось от того, что все предметы в комнате приобрели розоватый оттенок. Вера слышала, как девушки постанывают, и волна тошноты подкатила к ее горлу. Она вся горела.

– Раздевайся, поспим, – как во вне прозвучал все тот же голос.

У Сони была маленькая грудь с сосками, похожими на изюм.

Вера разделась и легла рядом с ними. Она зажмурила глаза и почувствовала, как кто-то – Люся или Соня – целует ее в шею, плечи. Чьи-то руки гладили ее бедра и живот. Затем чья-то теплая ладонь скользнула между бедер и замерла там, словно устраиваясь поудобнее и надолго. Непривычная к таким смелым прикосновениям, Веруся вся напружинилась, ожидая, что же будет дальше. Она представила себе, как десятки рук ласкают ее тело, изучая его и пробираясь все глубже в ее естество. Ощущения были неслыханными по своей остроте и тому блаженству, которое приносили изголодавшейся по нежности Верусе. И тут произошло нечто. У нее перехватило дыхание. Она даже вскрикнула, почувствовав, как какие-то чудесные мягкие толчки погнали по всему ее телу, начиная с низа живота, физическую радость. Словно каждая клеточка ее тела выпустила по капле меда.

Она открыла глаза. По вискам ее струился пот. Она была счастлива. Соня заботливо промокнула ее лоб чем-то кружевным и мягким.

– Она еще девственница, – сказала Люся. – Для первого раза достаточно.

***

ПОЭМА ЭКСТАЗА. «Нет, все было не совсем так.» Глеб все же пришел ко мне. Шахматы, кофе и сыр. Он по-прежнему считал меня сумасшедшим стариком.