Фандом

– Ему всего четырнадцать лет… – качаю я головой.

– Зато мозги у него работают – просто супер! – напоминает Кейти. – Уж он-то найдёт выход.

Грустно улыбнувшись, мы осторожно расчищаем проход. Потом по очереди выбираемся в переулок, подняв клубы кирпичной пыли. Пыль забивается в горло, и я давлюсь кашлем.

Наверное, мы вылезли слишком рано или я кашлянула слишком громко, но нас заметили.

– Они там! – кричит какой-то деф. – Я же говорил, они спрятались!

У меня обрывается сердце. Даже не оборачиваясь взглянуть, кто это кричал, мы бросаемся бежать. За углом натыкаемся на целую стену дефов – злую, жестокую стену. Они неумолимо приближаются, окружают нас, и нам ничего не остаётся, как отступить к каменному домику. Я хватаю Элис и Кейти за руки, готовясь вырваться из капкана, как только в нём образуется хоть небольшая прореха.

Веснушчатый контроллер мерзко улыбается, растягивая тонкие губы:

– Посмотрите, кто это у нас тут? – Он знает, как нам страшно, он чувствует охвативший нас ужас.

Я молча смотрю на него.

– Девчонка-гем и её подружки – предательницы дефов!

Открываю рот, но вместо слов раздаётся лишь сдавленный писк.

– Какого дьявола! – в исступлении кричит Кейти. – Она не гем!

Словно не слыша отчаянного вопля Кейти, контроллер продолжает:

– А как поступают с гемами и предателями?

Из последних рядов подсказывают:

– Вздёрнуть их!

И в книге, и в фильме дефы – положительные герои. Почему же они нас так ненавидят? Поговорить бы с ними, показать им фильм – про них самих! – пусть поймут, что здесь всё понарошку!

И вдруг свет меркнет в глазах – я ничего не чувствую. Совсем ничего: ухо не болит, спина не ноет, нет холодных, трясущихся рук Элис и Кейти. Тело отказывается повиноваться. Колени подгибаются, лёгкие замирают, сердце не бьётся. Тяжёлым мешком я падаю на землю.

– Что, сама сдохла?

– Повесить предательницу! Даже мёртвую!

– Предателей вешать без жалости!

Сквозь крики обезумевших дефов еле слышно доносится голос Элис:

– Виола, просыпайся. Просыпайся…

Картинка перед мысленным взором дробится наподобие мозаики, звуки удаляются и затихают.

Вытянувшись в струнку, я плыву ввысь, к облакам. Долетев до невидимой с земли арки, смотрю вниз. Там, между деревьями, натянут малиновый батут, а по бокам стоят Нейт с мамой и хлопают в ладоши.

– Прыгай, Виола, прыгай к нам! Мы тебя поймаем!

Слышится ещё один голос. Это папа, он словно говорит со мной сквозь толщу воды:

– Давай, Виола, пора! Просыпайся, моя хорошая.

Глаза не открываются. Веки будто налились свинцом. Пахнет чистотой и лекарствами, как в больнице. Но деревья тают, вонь возвращается, а папин голос превращается в вопль. Это кричит Элис.

Слабость отступает, и я понимаю, что плыву к небесам не сама по себе – меня несут. Точнее, дефы подняли меня с земли и поставили на ноги, как куклу, а теперь тащат по переулку, и мои пятки пересчитывают камни мостовой. Над головой не узкая полоска неба, а огромный бледно-голубой купол. Мы снова на главной улице.

С трудом повернув голову, я вижу Элис. Её подняли и несут высоко над головами, сопровождая каждый шаг криками и свистом. Судя по гомону голосов, народу прибавилось. Меня хватают и поднимают вверх, совсем как Элис.

– Поймали гема! Поймали предателя! Вздёрнуть их! Пусть заплатят за всё!

Меня переворачивают лицом вниз, теперь я вижу только булыжную мостовую под чужими грязными ногами.

– Элис! – словно со стороны слышу я свой крик.

Меня подтаскивают к бочке. На другой, точно такой же, стоит Элис. Она держится очень прямо, подбородок высоко поднят – наверное, боится упасть. Сейчас она очень похожа на статуэтку феи с моей музыкальной шкатулки. Вот сейчас заиграет музыка – и Элис закружится в танце. Но в то же мгновение меня пронзает ужас: Элис стоит так прямо, потому что на шее у неё петля!

Прежде чем я успеваю издать хоть звук, мне на шею тоже набрасывают петлю и затягивают её под подбородком. Сорвать верёвку не получится: руки мне крепко-накрепко связали за спиной. Зачем? Можно подумать, иначе я смогла бы сбежать!

Меня ставят на бочку и перебрасывают конец верёвки через изгиб старого уличного фонаря. Тяжёлая верёвка шлёпается на землю. Теперь очередь Кейти. Её ставят рядом со мной, ещё одна верёвка со свистом отправляется в полёт. Ко мне со всех сторон устремлены злые взгляды, лица перекошены, дефы замерли в предвкушении жестокого зрелища, и я отчаянно пытаюсь удержаться на ногах. Стоит упасть – и я умру. Петля затягивается всё туже, воздуха не хватает. Жаль, что нас связали. Так хочется в последний раз взять девчонок за руки.

Вперёд выступает деф с крючковатым носом.

– Тише, уважаемые гемы! Говорит президент! – кричит он.

Раздаётся хохот и аплодисменты.

Президент взмахивает руками, и на улице воцаряется тишина.

– Добро пожаловать на танец повешенных! – продолжает он, подражая выговору гемов. – Мы собрались на казнь этих… дефов!

– В чём их вина? – слышится из толпы.

Подняв глаза к небу, словно советуясь с высшими силами, оратор произносит:

– Они виновны в том, что живут на грани голодной смерти, тяжким трудом добывают пропитание семьям, но при этом отказываются мириться с вашим презрительным отношением к ним, с вашей травлей, с вашими сексуальными домогательствами!

Толпа улюлюкает в ответ. Какой-то деф дёргает меня за тунику, и я едва не падаю с бочки. Верёвка всё опаснее затягивается на моей шее.

Президент хохочет:

– Их преступление – нищета!

Как тяжело дышать: воздух едва проникает в горло. С каждой секундой мои ноги всё больше слабеют.

– Их преступление – болезни!