Пантелеимон

– Меня глубоко покорил этот юноша, братья, – говорил Ермолай. – И я словно ощутил само вмешательство Всевышнего, который повелел мне обратить его в христианство.

– Ты очень рискуешь, Ермолай, и нас подвергаешь опасности, – угрюмо ответил Ермипп. – Ибо юноша, судя по твоим речам, воспитан в семье язычника! Мне приходилось слышать о суровом нраве этого Евстрогия! Если ему станет известно о том, что его отпрыск общается с христианами, нам не жить.

Трапезу озаряло несколько масляных ламп. В глубине сада громко стрекотали цикады.

Я знаю, что Пантолеон особенный человек, – тихо произнес Ермолай, вертя в руке оловянный стакан с разбавленным вином. – И он нужен Богу.

Но Ермипп с сомнением покачал головой. Это был человек средних лет, с грубым? смуглым лицом на котором возбужденно горели его огромные глаза навыкате. Очень густые кудрявые волосы он носил распущенными, и они спадали ниже его крепких, физически развитых плеч.

– Ты сам не ведаешь, что сделал, – молвил он. – Теперь каждый день мы должны бояться того, что в мои ворота постучат стражники.

– Скажи, Ермипп, ты веришь в Бога?! Я чувствую, что обращая Пантолеона, выполняю его волю! Если ты достойный христианин, то прими все происходящее как должное! В конце концов, возможно, что нам действительно не удалось бы вечно прятаться среди твоих абрикосовых деревьев! – резко произнес Ермолай.

– Неужели обращение этого почти незнакомого тебе юноши важнее твоей собственной жизни?! – воскликнул Ермипп.

Пресвитер поставил стакан, расплескав вино.

– Прекрати, Ермипп! Мы не трусы! Да, мы соблюдаем осторожность, живя в твоем доме. Но если вдруг понадобится пожертвовать собой ради воли Всевышнего Творца, мы пожертвуем. В моей душе нет колебаний.

Ермипп ничего не ответил

– Анфим обнаружен солдатами в горах Каппадаонии, – вдруг едва слышно приговорил Ермократ. – Я узнал об этом сегодня, когда покупал в городе новое колесо для масляного жернова. Народ весь день обсуждает его арест.

– Не может быть! Анфим взят под стражу! – горестно воскликнул Ермипп.

Тебе известно как это случилось? – спросил Ермолай, стараясь не утратить самообладания, подобно Ермиппу.

– Да, – пробормотал Ермократ.– Солдаты нашли его в пустынной местности. Он оказал им гостеприимство, щедро накормив их, а затем признался им., что он и есть пресвитер Анфим. После этого его доставили в Никомидию. Вчера Диоклетиан лично беседовал с ним, предлагая отказаться от веры во Христа, но он остался непреклонен.

Вероятно, через пару дней его казнят.

– Пусть Господь пошлет Анфиму силы, чтобы он не отступил от христианства под угрозами Августа, – прошептал Ермолай.

В его воспоминании всплыл образ молодого, но твердого духом пресвитера Анфима. В посланиях, которые он отправлял никомидийским христианам, он не уставал укреплять их твердую веру, умолял не бояться беспощадных истязаний.

– Удивительно, как много силы может дать человеку Христос, – пробормотал Ермолай.

– Но почему Анфим сдался солдатам добровольно? – вдруг произнес Ермократ. – У него ведь был выбор! Он вполне мог не говорить этим людям о том, кто он, и тогда избежал бы ареста.

Пресвитер повернулся к Ермократу.

– Ты ведь уже давно христианин, Ермократ! Неужели тебе до сих пор непонятно, что именно вера, которая зарождается в нас, позволяет нам с великой радостью отдавать свои жизни ради Иисуса Христа! В часы казней мы должны быть счастливы, ибо глядя на то, с какой отвагой мы принимает страдания, сотни людей поверят в Единого Бога! А затем, когда слух о нашем мужестве распространится по территории Вифинии, в христианство обратятся тысячи подданных императора! Страх пред Диоклетианом огромен, но он несравним с истинной верой, когда она воспламеняет сердце.

Вздохнув, Ермократ покачал головой. Он был еще молод. В свои двадцать ему пока недоставало мудрости, но он никогда не спорил с Ермолаем, преклоняясь перед умом и духовной глубиной пресвитера. Загорелый, худой с живыми глазами и с взлохмаченным длинными прямыми волосами, Ермократ не был красивым, но обладал способностью располагать к себе людей тем, что умел легко с ними общаться. Присущий ему жизнерадостностью он быстро поднимал настроение даже такому угрюмому человека, как Ермипп.

– Возможно, это прозвучит дерзко, но я тоже готов отдать жизнь за веру! – вдруг заявил он и решительно взглянул на Ермолая.

Сидевший рядом Ермипп не удержался от саркастический ухмылки, но Ермолай отнесся к словам Ермократа весьма серьезно.

– Я нисколько в тебе не сомневаюсь, любезный Ермократ, – молвил он. – Вполне вероятно, что нам всем в будущем предстоит пострадать за Христа. Не нужно этого бояться. Гораздо хуже предать все то, что было смыслом твоего существования.

– Но говорят, что наши владыки не гнушаются пускать в ход самые изощренные пытки, – сказал Ермипп. – По их приказу палачи заживо распиливают христиан, насаживают несчастных на железные крючья, ожидая, когда те погибнут, распинают, поджигают затем кресты и используют прочие чудовищные мучения.

– Мне жаль Августов! Столько сил тратят они, чтобы сломить христианский дух, – улыбнулся Ермолай, и взор его засиял любовью ко всем тем христианам, что гибли за свою веру.

– Для Диоклетиана это всего лишь государственная необходимость, – проговорил Ермипп. – по наущению Галерия он вступил в борьбу с христианами, опасаясь, как бы те не раскололи римское общество. Но его соправитель Август Максимиан, который сейчас находится в городе Медиолане, действует, чтобы лишь получить удовлетворение. Чужая боль, вид страданий, истязания развлекают этого человека.

– Я слышал, что всего через несколько дней Диоклетиан покинет Никомидию, чтобы посетить Рим. Поэтому смею предположить, что окончательную участь Анфима будет вершить именно Максимиан, – сказал Ермократ, и взор его загорелся сочувствием.

– Как бы там ни было, Анфиму предстоят мучения, – вздохнул Ермолай. – Я буду нынче молиться за то, чтобы Иисус Христос послал ему укрепление духовной силы.

Через полчаса на заднем дворе дома он провел богослужение. По обыкновению ему пришлось прочесть отрывок из Писания, а затем после проповеди пропеть вместе с двумя своими собратьями несколько псалмов. В тот вечер помыслы этой общины состоявшей всего из нескольких испуганных взволнованных людей, занимал бывший пресвитер Анфим. Братья во Христе страстно молились за него. Они не просили Всевышнего избавить его от казни, ибо понимали, что ему предстояло погибнуть за свои убеждения. Однако участники общины очень надеялись, что Бог даст Анфиму необычайную силу, которая позволит ему выдержать все грядущие страдания.

Глава 14

После беседы с Ермолаем, Пантолеон не спал целую ночь. Он сидел в своей комнате, среди обстановки, погруженной в сумрак, и не переставал размышлять о христианах. Конечно, будучи отзывчивым юношей, он и раньше сочувствовал им, потому что они терпели чудовищные преследования. Но лишь теперь он в полной мере осознал, насколько должна быть глубока их вера, чтобы продолжать бесстрашно проповедовать свое учение под страхом кровавых казней.

Отвага христиан восхищала его. В душе он приклонялся перед их мужеством.

Когда начало светать, он принял решение вновь увидеться с Ермолаем. Более всего Пантолеон хотел узнать подробности христианского учения.

Незадолго до того, как ему предстояло покинуть дом, чтобы участвовать в торжественном жертвоприношении, которое нынче Евфросин собирался устроить в храме Эскулапа, он позвал к себе Лаврсатяя.

– Почему моя мать стала христианкой? – строго спросил он, застегивая тонкий пояс на хитоне.

Раб недоуменно взглянул на юношу.

– Госпожа Еввула как-то рассказывала мне, что ее привела к христианам старуха кормилица, сирийка по происхождению, – сказал он. – С тех пор госпожа очень полюбила своего Господа.

– В последнее время я жажду познать ее религию, Лаврсатяй, – проговорил Пантолеон. – Но евангелия наши солдаты сжигают на кострах.

– Зачем вам ее религия?

– Пока это лишь любопытство.

Будучи по обыкновению замкнутым, Пантолеон не рассказывал Лаврсатяю о своем знакомстве с Ермолаем. Он доверял рабу, но хотел быть осторожным, ибо от него завесила жизнь пресвитера.

– Но батюшке не понравится то, что вы интересуетесь христианством, – сказал Лаврсатяй печально. – То, что он терпел религиозные взгляды Еввулы, вовсе не означает, что он будет терпеть и ваши.

– Если я найду ответы на свои вопросы, познав Христа, то сумею и отца обратить к истинной вере, – сдержанно улыбнулся Пантолеон и. оставив Лаврсатяя в одиночестве размышлять над своим странным поведением, отправился в Храм Эскулапа.

В то утро он пересек несколько кварталов, следуя не тем маршрутом, которым ходил в школу Евфросина. Храм, возведенный Траяном, располагался на большой площади, с северной стороны грандиозного амфитеатра.

В прошлом знаменитый император, заботясь о Никомидии, соорудил здесь множество храмов, несколько вилл и даже проложил водопровод, поставив тем самым город на один уровень с Антиохией, Александрией, Эфесом и прочими крупными центрами Востока.

Огромное мраморное строение с многоступенчатой лестницей, фасадом, украшенным колоннами, и высоким куполом издали возвышалось над крышами соседних домов. Поскольку никомидийцы болели так же часто, как и жители других городов, все их упования возносились к эскулапу. Жрецы наживались на людских страданиях, соглашаясь молиться за больных лишь за щедрые пожертвования. Но все же, как и прежде, эскулап оставался самым любимым божеством язычников.

Пантолеону было известно, что про Эскулапа в народе рассказывают много удивительного. Люди говорили, что когда-то этот искусный врач, рожденный смертным, настолько преуспел в исцелении страждущих, что Юпитер решил подарить ему божественность. Окружающие всегда почитали Эскулапа, но Пантолеон, будучи юношей рациональным, с трудом мог поверить в его могущество. Для него Эскулап оставался такой же каменной фигурой, как боги в отцовском доме.