Я ее любил. Я его любила

Иногда жизнь просто великолепна…

Буря, коровье бешенство, Европа, охота, мертвые и умирающие… В какой-то момент Пьер спросил:

– Скажите, Марсель, вы помните моего брата?

– Кого? Поля? Конечно, я помню этого маленького грязнулю… Сводил меня с ума, свистел на все лады. На охоте дурачил меня, как хотел! Изображал птиц, которые у нас даже не водятся! Маленький негодяй! А собаки-то как бесновались! Да уж, как вспомню… Хороший был мальчуган… Часто приходил в лес с отцом… Все хотел увидеть, требовал, чтобы ему все объясняли… О-хо-хо… Сколько же вопросов он задавал! Заявлял, что будет учиться, чтобы потом работать в лесу. Помню, отец ему говорил: «Но тебе и учиться не нужно, мальчик мой! Разве учителя знают больше меня?» А он отвечал, что хочет увидеть все леса на свете, посмотреть нашу страну, прогуляться от Африки до России, а потом вернуться сюда и все нам рассказать.

Пьер слушал, тихонько кивая: ему хотелось, чтобы Марсель все говорил и говорил.

Мадам Марсель встала и вышла, а вернувшись, протянула нам блокнот с рисунками.

– Вот это маленький Поль – я так говорю, потому что он тогда был совсем маленьким, – подарил мне однажды, чтобы отблагодарить за оладьи с акациевым сиропом. Смотрите, это он моего пса рисовал.

Она перелистывала страницы, и мы восхищались изображениями маленького фокстерьера, явно ужасно избалованного и капризного.

– Как его звали? – спросила я.

– У него не было имени, мы просто все время говорили «Куда он подевался?», потому что он все время исчезал… Потому и погиб… Ох… Как же мы его любили… Даже слишком, даже слишком… Давненько я не смотрела эти рисунки. Стараюсь их подальше держать, слишком много любимых покойников с ними связано…

Рисунки были чудесными. «Куда он подевался» был фоксиком шоколадного цвета с длинными черными усами и густыми бровками.

– Его пристрелили… Пугал браконьеров, дурачок…

Я встала, надо было возвращаться, пока окончательно не стемнело.

* * *

– Брат умер из-за дождя. Потому что его командиры слишком долго держали его под дождем. Представляешь?

Я ничего не ответила, глядя под ноги и стараясь не ступить в лужу.

Девочки отправились спать без ужина. Переели конфет.

Бабар покинул Старую Даму. Она осталась одна. Она плачет: «Когда же я снова увижу моего маленького Бабара?»

Пьер тоже выглядит несчастным. Он долго оставался у себя в кабинете – якобы искал рисунки брата. Я приготовила ужин – сварила спагетти к потрошкам, приготовленным Сюзанной.

Мы решили уехать на следующий день, после полудня. Итак, я в последний раз суетилась на этой кухне.

Я ее очень любила, эту кухню. Бросила макароны в кипящую воду, проклиная свою чувствительность. «Я очень любила эту кухню…» Эй, мамаша, найдешь другие…

Я ругала себя, а к глазам подступали слезы… Полный идиотизм.

Он положил на стол маленькую акварель. Читающая женщина, вид со спины.

Она сидела на садовой скамейке. Чуть наклонив голову. Возможно, она не читала, а спала или мечтала.

Дом был узнаваем. Ступеньки крыльца, скругленные ставни и белая глициния.

– Это моя мать.

– Как ее звали?

– Алиса.

– …

– Это тебе.

Я хотела возразить, но он сделал большие глаза и приложил палец к губам. Пьер Диппель – человек, который не любит, когда ему возражают.

– Вы всегда требуете полного подчинения?

Он меня не слушал.

– Кто-нибудь когда-нибудь осмеливался вам возражать? – добавила я, ставя рисунок Поля на каминную доску.

– Не кто-нибудь. И всю жизнь.

Я прикусила язык.

Он встал, опираясь на стол.

– Ладно… Что выпьешь, Хлоя?

– Чего-нибудь веселящего.

* * *

Он поднялся из погреба с двумя бутылками, прижимая их к груди, как младенцев.

– «Шато Шас-Сплин»[4 - Игра слов: Chasse-Spleen по-французски – «Прогони хандру».]… Очень к месту, согласись… Именно то, что нам нужно. Я взял две – одну для тебя, другую для себя.

– Вы с ума сошли! Надо оставить их для более торжественного случая…

– Более торжественного, чем что?

Он пододвинул свой стул поближе к камину.

– Не знаю… Чем я… Чем мы… Чем этот вечер.

– Но сегодня по-настоящему торжественный случай, Хлоя. Я приезжаю в этот дом с самого детства, я тысячи раз ел на этой кухне, и уж поверь – умею распознавать торжественные случаи!