Вернись в Сорренто?..

Сколько ни пытайся закрывать на это глаза, но факт остается фактом, что и в тот вечер, и во все остальные вечера пришли – прошу прощения – съехались исключительно те, в чьих шкафах имелись не единственный фрак и не единственное шиншилловое боа.

Общеизвестно, что чрезмерное богатство может вызвать в психике его обладателя необратимые и – с точки зрения тех, кто живет трудом своих рук, – неблагоприятные изменения.

Этим я пыталась объяснить себе какую-то удушливую, тяжелую атмосферу, царящую в зале. «Да, эту публику не расшевелить», – сказал бы артист, глядя на зрителей сквозь дырочку в занавесе.

Я не хочу тем самым утверждать, что песней по-настоящему интересуются только подростки, юношество. Нет, мне известно, что некоторые почтенные бабушки назубок знают список самых популярных песен. Но вряд ли кто станет возражать, что фестиваль в Сан-Ремо устраивается прежде всего с мыслью о пожилых дамах и господах, засыпающих при звучании более спокойных мелодий (возраст чаще всего прямо пропорционален содержимому кошелька). Доказательством тому были бесчисленные толпы молодых людей, осаждавших здание чуть ли не с утра до поздней ночи. Но войти внутрь у них не было прав. Билет на это представление стоит слишком дорого.

Я передаю вам только мои личные наблюдения, которые хорошо было бы дополнить некими данными обобщенного, статистического характера. Ежегодно в Италии проходит значительное количество всякого рода фестивалей песни в различных регионах страны. В последние годы и у нас отмечается живой интерес к песне. Время от времени в нашей прессе можно встретить утверждения, что проблемы, связанные с песней, начинают уже разрастаться до масштаба национальных проблем и что в дискуссию включается всяк кому не лень, не имея порой для того надлежащих познаний. Вынуждена с сожалением констатировать, что у нас это выглядит весьма бледно по сравнению с Италией, и не только непосредственно после фестиваля, но постоянно, в течение всего года. Говорю «с сожалением», ибо общенародная любовь и интерес к пению очень привлекательны. Не знаю, чем это объясняется: прежде всего, видимо, скрепленной традициями музыкальной одаренностью итальянцев.

В отличие от самого музыкального поляка итальянец никогда не стыдится петь. Он поет охотно – и на работе, и на улице, и в магазине, и на трамвайной остановке. Песня помогает ему жить, облегчает контакты с людьми, смягчает стрессовые ситуации современной жизни. Помню, как довольно тучная матрона, подметая в гостинице коридор, звучным голосом распевала песню Джилиоли Чинкетти «Non ho l'eta per amanti» («Я слишком еще молода, чтобы любить») или как два синьора, ожидавшие автобуса и познакомившиеся только минуту назад благодаря обмену суждениями о популярных мелодиях, наперебой восклицали: «А вы помните вот этот отрывок?» После чего один из них, с усиками, быстро положил свой портфель на землю, дабы жестом подчеркнуть тонкий нюанс.

Пластинки поступают в продажу сразу после окончания фестиваля. Штампуют их еще до его начала. В течение двух-трех дней на улицах можно услышать все фестивальные песни. Те из них, что легче для исполнения, звучат повсюду в первый же вечер.

Фестиваль будоражит не только событиями музыкального характера, но и фактами из частной жизни звезд, которые пресса безжалостно, я бы даже сказала – смакуя их, извлекает на свет божий и бросает на съедение читателю. При нехватке достоверной информации без всякого стеснения пускается в ход выдумка. Может показаться, таким образом, что фестивали организуются для широких масс. Но это чисто внешне. Музыкальность народа лишь средство для достижения цели. А цель эта – деньги.

Фестивали устраивают исключительно студии по производству грампластинок. Каждый исполнитель представляет какую-нибудь студию. Участие в фестивале обходилось в полмиллиона лир, а ныне даже в миллион. Никого не волнует ни сам исполнитель, ни качество песни, которая становится просто товаром, капиталовложением. Побеждает тот, кто больше вложит денег и сумеет наилучшим образом продать свой товар.

Как я уже упоминала выше, котируется только первое место. Может статься, что одна из песен, не вышедших в финал, будет потом самой популярной, но покупаются повсеместно все же пластинки с записями финальных песен и, уж без всякого сомнения, песня-победитель. Ее полагается иметь, ее полагается знать. То же было и на фестивале в 1967 году.

Нашему сопотскому фестивалю пошло бы на пользу, если бы уделялось больше внимания финансовой стороне дела, при сохранении высоких критериев искусства. Тем более что в условиях нашего строя исключается конкурентная борьба студий грампластинок. Борьба, в которой дозволены все приемы. Именно поэтому такие факты, как смерть Луиджи Тенко, возможны только там.

Первая часть фестиваля осталась позади. Началось томительное ожидание решения жюри. Из пятнадцати исполненных в тот вечер песен примерно половина должна была войти в финал и продолжать борьбу за вожделенное первое место.

Хорошим тоном считалось сократить время ожидания в казино, занявшись по возможности игрой. Общеизвестно, что условием участия в азартной игре является наличие платежных средств, и притом желательно солидных.

Правда, мое участие в фестивале стоило полмиллиона лир, но платила не я, a CDI, то есть Пьетро. Я же находилась на положении бедного родственника, который неожиданно приглашен на роскошный обед. Тем самым я хочу сказать, что даже если бы я внезапно ощутила страстную тягу к азартной игре, то по вышеупомянутой причине не смогла бы сесть за зеленый столик. В результате не могу судить, верно ли передается в фильмах атмосфера игорных заведений.

Так что я попросила Пьетро отвезти меня в гостиницу. Кстати, и мое отношение к итогам фестиваля было несколько иным. В нем было больше, пожалуй, спортивного интереса. Я радовалась самой возможности участвовать во всемирно известном фестивале, услышать и увидеть многих звезд эстрады, съехавшихся сюда со всего света. Награда не была для меня вопросом жизни или смерти. Я с самого начала инстинктивно чувствовала, что в непрерывном столкновении интересов крупных фирм по производству грампластинок победа столь малозначительной студии, как CDI, вряд ли представляется возможной. Даже если бы исполняемую мной песню написал сам Орфей, одолжив мне вдобавок и свой голос.

Но для большинства участников решение жюри могло иметь существенное значение; вполне понятно, что, ожидая его, они очень волновались. Выход в финал означал повышение ставки за концерты, обеспечивал множество выгодных предложений, популярность, славу в течение целого года, вплоть до следующего фестиваля. А не войти в финал – значит получать более низкие, чем до той поры, гонорары, утратить популярность. Поэтому многие известные певцы вообще не принимают участия в фестивалях, предпочитают не рисковать.

После того как решение жюри было оглашено, Пьетро сообщил мне: «В финал мы не вышли, зато оказались в прекрасной компании». Никто из знаменитостей на этот раз в финал не вошел. У его черты остались: Далида, Дионне, Варвик, Конни Фрэнсис, Доменико Модуньо, а также «Сонни и Шер»…

На другой день, утром, ко мне приехал потрясенный Фред Бонгусто. «Случилось ужасное несчастье, – сказал он, рухнув в кресло. – Сегодня ночью, после решения жюри, Луиджи Тенко покончил самоубийством». Утренние газеты немедленно разнесли известие о его трагической смерти.

Луиджи, узнав, что его песня не вошла в финал, вернулся в гостиницу и выстрелил себе в рот. Далида, которая исполняла на фестивале эту песню, не найдя его среди тех, кто обсуждал решение жюри, бросилась в гостиницу, чтобы утешить друга. Она была первой, кто увидел его. Ее не могли вывести из шока и отправили в больницу.

Луиджи Тенко будто бы оставил письмо, в котором заявил, что он не хочет больше жить в таком несправедливом и гнусном мире. Раздались требования прервать фестиваль. Сан-Ремо кипел. Однако недолго. Фестиваль не только не прервали, но вскоре после похорон Луиджи, на которых присутствовало лишь несколько самых близких друзей, уже праздновалась свадьба Жене Питнея. Свадьба носила явно показной характер, и я не уверена, что этот брак не был заключен в рекламных целях. Пышный свадебный прием состоялся на яхте, так чтобы толпы людей ни на одну минуту не лишились возможности наблюдать увлекательное зрелище. И лишь красный цветок, лежащий на тротуаре перед афишей Л. Тенко, напоминал о трагической, безвременной его кончине. Луиджи Тенко написал музыку и слова песни «Ciao, amore».[18 - «Прощай, любовь» (итал.).] По мелодии и тексту это была одна из самых лучших, достойных награды песен – очень напевная, не банальная, с легко запоминающимся рефреном.

Я неоднократно ее исполняла. Она неизменно нравилась публике – вероятно, сама по себе, уже независимо от имени автора.

Год спустя я прочла интервью с Далидой и очень в ней разочаровалась. Появись это интервью сразу после смерти Луиджи, ее признания, которые могли вырваться в минуты отчаяния, вызванного гибелью любимого человека, были бы естественны и понятны. К сожалению, снабженное многочисленными снимками Далиды и Луиджи, описанием интимных отношений, которые соединяли их, это интервью прозвучало как чистая реклама. А ведь Далида пережила глубокое потрясение, депрессию, пыталась покончить с собой. Не выступала. Но когда о ней перестали говорить, она вынуждена была любой ценой вернуть себе внимание публики. Даже ценой личных и столь мучительных воспоминаний.

Мы не стали ждать окончания фестиваля. Пьетро предложил на другой день после обеда вернуться в Милан. По дороге туда мы завернули в маленький придорожный бар. Обслуживавшая нас девушка была в немалом затруднении, как умудриться подать нам заказанные блюда и в то же время не отводить глаз от телевизора – ведь подходил к концу второй день фестиваля.

Только добравшись до Милана, мы узнали в гостинице, что победили Клаудио Вилла – Ива Дзаникки.

До моего возвращения в Польшу мне предстояло осуществить три очень важных дела. Первое – участие в популярной телевизионной передаче «Семейные развлечения» («Ciocchi in famiglia»). Эту программу в Италии все очень любят и ждут, как у нас в Польше популярную передачу «Безупречная супружеская пара». Второе – собственная часовая программа по телевидению; мне предстояло исполнить шесть песен и вместе с Доменико Модуньо объявлять номера других артистов: моими гостями должны были быть «Folk-Studio Singers», Фред Бонгусто и сам Доменико Модуньо. Третье – участие в развлекательной программе на швейцарском телевидении. Эту передачу предполагалось вести из телевизионного центра в Турине. Зося тоже поехала со мной в Турин, но цель ее путешествия ограничивалась на этот раз чисто светскими обязанностями, ибо снимать программу телевидение не разрешало. Так что Зосе пришлось удовольствоваться осмотром города.

Сценарий был несложным и представлял собой, попросту говоря, отдельные номера, связанные либо моим выступлением, либо диалогом с Доменико Модуньо. Текст, который я должна была произнести в течение этого часа, я получила перед самым началом съемок, так что ни о какой подготовке не могло быть и речи.

Но дублей из-за меня делать не пришлось – на мой взгляд, благодаря доброжелательной атмосфере, которую старались создать как режиссер со своим штабом ассистентов и помощников, так и операторы, ну и наконец, гости программы: Бонгусто, Модуньо, «Folk-Studio Singers».

С Доменико Модуньо мы не только вели диалог, но в одном месте даже спели дуэтом сицилийскую песенку, которой он меня перед тем научил в коридоре. Очень веселая, шуточная песенка о том, как вся семья любила есть цикорий. Модуньо держался очень непосредственно, раскованно, мило, по-товарищески – совсем так, как запомнился мне по фильмам и телевизионным передачам. Несмотря на то, что Модуньо – один из немногих певцов, которые на протяжении стольких лет занимают место в «первой десятке», он прежде всего нормальный, веселый человек. А уж потом – «звезда». При этом не только знаменитый певец и композитор, но и весьма популярный театральный и киноактер, создатель многих мюзиклов. К сожалению, мне не удалось увидеть нашу передачу, поскольку я была во время трансляции ее в эфир уже дома, но позднее узнала, что ее дважды повторяли по желанию телезрителей.

В передаче «Ciocchi in famiglia» я пела песню А. Бабаджаняна на слова Е. Евтушенко. Итальянский текст написал Энцо Буонассизи. Музыка Бабаджаняна настолько там понравилась, что синьор Буонассизи, потеряв от возбуждения сон, написал текст за одну ночь. Второй песней была «Зацвету розой».

Как я уже говорила, передачу «Ciocchi in famiglia» с нетерпением ждет вся Италия. Выступают две команды, состоящие из мамы, бабушки, дедушки и внука (либо внучки). Они соревнуются между собой, отвечая на вопросы, касающиеся различных сторон жизни. Но этим соперничество не ограничивается – необходимо еще выполнить ряд заданий и уложиться в отведенное время.

Уже само название передачи указывает на то, что речь идет о делах сугубо семейных. Помню, дедушке дано было задание исполнить песню, которую он когда-то пел под балконом бабушки, в то время молодой девицы. Дедушки обеих команд охотно приступили к своему заданию, вызвав на лицах своих избранниц – ныне уже бабушек – ту же умиленную и радостную улыбку, которая, вероятно, некогда освещала их юные лица.

В какой-то момент я почувствовала, что меня легонько дергают за косу. Обернувшись, увидела присевшего за моей спиной самого младшего участника соревнования. «Синьора, – шепотом спросил он, – скажите, пожалуйста, какой национальный польский танец – мазурка или полька?» Одним лишь ему известным способом шустрый паренек дознался о том, что может быть задан такой вопрос, и, защищая честь семьи, решил не пренебрегать никакими средствами, ведущими к победе. Вскоре его бабушка без запинки и с торжествующей улыбкой на устах отчеканила: «Польским национальным танцем, конечно же, является мазурка!»

После того как я исполнила свою песню, обе команды наградили меня горячими аплодисментами, а один из дедушек, сицилиец, сунул в руку цветок, добытый им где-то за кулисами. Потянув меня за собой в более спокойный уголок и оживленно жестикулируя, он весьма мило высказал мне свое одобрение: «Видите ли, синьора, нынче поют совсем по-другому, чем в наше время. Крик, нервный, громкий ритм заглушают мелодию и все то, что хочет высказать душа. А вы поете совсем так, как пели в те времена… Они были иными, но, поверьте, вовсе не такими уж плохими. У нас на Сицилии люди еще понимают, что значит настоящее пение, и умеют ценить этот дар небес. Непременно приезжайте к нам – будете нашим гостем». Несмотря на то что из-за дедушки мне сократили время выступления, считаю услышанное от него самым приятным комплиментом, который был высказан мне в Италии.

Затем было получено приглашение принять участие в программе швейцарского телевидения – в числе других исполнителей песен на фестивале в Сан-Ремо. В этой передаче я также пела песню А. Бабаджаняна и Е. Евтушенко «Не спеши» на итальянский текст Э. Буонассизи. Передачу снимали в Милане. Мы с Зосей в назначенный час явились на студию. В артистической уборной (здесь она была) мне показали несколько платьев, самых что ни на есть радостных тонов. Мне надлежало выбрать – ведь передача шла по цветному телевидению. Увы, все эти чудные платья оказались меньше на три размера. У меня были платья, но длинные, здесь же требовалось мини. Таким образом, пришлось мне выступать в своем светло-голубом. На репетиции его даже похвалили, но режиссер неожиданно начал как-то слишком внимательно приглядываться ко мне и делать вокруг меня все более сужающиеся круги.

«Ага, – изрек он наконец с облегчением, – теперь мне понятно. – Она не должна быть блондинкой в голубом платье. Поскольку уж платье останется это… сделайте из нее брюнетку… нет, – через минуту вынес он окончательное решение, – лучше рыжевато-каштановую». Ясно, что речь шла о парике. Со мной немало помучались, прежде чем парик удалось натянуть на мою голову и затолкать внутрь довольно густые пряди светлых волос.

На этот раз Зосе было позволено снимать меня в уборной. Съемочная площадка продолжала оставаться под запретом. Но мучения с париком были увековечены, как и мое полное преображение. Должна признаться, что я себе в новом виде понравилась, и не только в связи с цветом парика, но главным образом потому, что волосы на нем были совершенно прямые, о каких я могла только мечтать.

Декорации привели нас с Зосей в глубокое изумление. Мне в определенный момент следовало дойти до огромных подушек, словно взятых напрокат из балета «Бахчисарайский фонтан», присесть на них и допеть песню до конца. Возле меня должен был танцевать мальчик. Пускай бы уж были и эти подушки, и мальчуган, который, кстати, хорошо исполнял ультрасовременный танец… «Погляди-ка назад, – воскликнула Зося. – Что бы это могло значить?»

И в самом деле! Фон состоял из гигантского портрета Евтушенко в окружении афиш, соотнесенных с революцией 1905 года. Мы не усмотрели в том никакой логики, да и сам создатель этого эпохального творения в ответ на наш вопрос тоже ничего не смог объяснить!

По возвращении в Польшу мне пришлось переболеть всеми – затаившимися во мне – простудными заболеваниями (да, да), которые после нервного напряжения наконец дали о себе знать. Когда человеку просто некогда болеть, ему удается действительно отложить болезнь, но, увы, всего лишь на какое-то время. Едва напряжение хоть чуточку спадет – расплата наступает незамедлительно. Сваливаешься и уже послушно лежишь, не вставая.

Впрочем, Пьетро постарался, чтобы я не скучала. Вскоре я получила комплект записей неаполитанских песен в исполнении Муроло. Целый альбом из восьмидесяти песен! Мне надо было выбрать двенадцать, самое большее тринадцать – для моей запроектированной долгоиграющей пластинки. Больше обычно не умещается. Записать их предполагалось во время моего следующего приезда в Италию.

Взяв в руки превосходный альбом, я в первую минуту очень обрадовалась. Какое роскошное издание! Каждая пластинка в отдельном футляре, открывающемся наподобие книги. На лицевой стороне – фотографии прежних исполнителей, а также полный перечень текстов на неаполитанском наречии и краткий их перевод на литературный итальянский язык. Обложки украшены репродукциями известных картин итальянских художников, порой – прекрасными видами Неаполя и его окрестностей.

Когда первая радость миновала, я принялась внимательно прослушивать пластинки. Спустя некоторое время пришлось сознаться, что мне нравится слишком много песен. На листочке, где должна была быть выписана пресловутая дюжина, фигурировали почти все песни. «Ну ничего, – подумала я. – Видно, мне они „примелькались“. Привлеку-ка я к этой работе своих знакомых».

Таким образом, мои гости хитростью оказывались втянутыми в это ответственное дело. Но поскольку никто не располагал временем, достаточным для прослушивания всех восьмидесяти песен, я вынуждена была сама сделать выбор. В конечном итоге остановилась на двадцати песнях, из числа которых необходимые двенадцать выбрала с помощью музыкального руководителя CDI – Ренато Серио.

В Италию я приехала на этот раз в июле – наконец-то хоть не буду мерзнуть!

Сначала я должна была принять участие в фестивале неаполитанской песни, а потом записать в Неаполе свой первый долгоиграющий диск с неаполитанскими песнями.

В Варшаве лето в том году было довольно жарким. Но, приземлившись в Миланском аэропорту, я сразу ощутила принципиальную разницу – казалось, что находишься в исправно действующей… римской бане. И на все время моего житья здесь не предвиделось ничего иного. Уже на другой день по прибытии я осознала, что акклиматизация не является просто термином, изобретенным учеными. Под душем в гостиничном номере я чувствовала себя еще довольно терпимо, но мое самочувствие резко ухудшалось, когда все-таки наступала необходимость что-нибудь надеть – даже в легком летнем платье было жарко, как в тулупе.

Маленькая тесная комнатка, вдет музыкальная репетиция… Здесь дошло до того, что я ощутила странное сердцебиение и начала задыхаться. Вентилятор приносил облегчение, лишь когда дул прямо в лицо – вне этой струи было душно и как-то липко. Влажность воздуха в Милане повышенная. При таких климатических условиях нельзя работать с полной отдачей. В душе я склонна оправдывать непреодолимое отвращение итальянцев к тому, чтобы сделать какое-либо дело сегодня. «Зачем обязательно сегодня? Завтра наверняка будут более благоприятные условия…»

Однако тональность неаполитанских песен надо было выверить как можно быстрее, чтобы Ренато успел их аранжировать. Через несколько дней мы должны были уже вылететь в Неаполь.

Поскольку во время моих предыдущих визитов в Италию у меня, собственно, совсем не было свободного времени, я подумала, что настала пора осмотреть город и… осуществить одно свое заветное желание. Должна признаться, что я неизлечимая киноманка. В театр всегда хочется идти с кем-нибудь, а в кино я чаще бегаю одна. Кино – рядом, стоит лишь подойти к кассе, купить билет и… можешь исчезнуть в темном зале, не привлекая любопытных взглядов. Дома подобные «вылазки» я практиковала довольно часто.

Итак, я дождалась вечера, когда зной хоть немного спадет, и отправилась в кино. Кинотеатр находился неподалеку, но даже и этого небольшого расстояния оказалось достаточно, чтобы порастерять охоту и пасть духом. Однако я героически добралась до кассы (в Италии с билетами чудесно, никогда нет никаких очередей) и вскоре заняла место в почти совсем свободном ряду. Я специально выбрала пустой ряд, дабы никому не помешать, не заслонять экрана… Ряд был последним.