Внебрачная дочь продюсера

– Вот, решила опробовать ваш салон. Мне нужно сделать стрижку и покраситься. Прямо сейчас.

Кресла в парикмахерской пустовали. Летнее воскресенье – совсем не горячее время в салонах красоты.

– Одну минуту, я узнаю, – рецепционистка углубилась в компьютер. После глубокомысленного изучения проговорила: – Мастер освободится через пятнадцать минут. Будете ждать?

– Подожду, – снисходительно бросила Леся.

«Интересно, от чего освободится мастер? – подумала она, оглядывая пустой зал. – От сна?»

– Присаживайтесь, – выдавила улыбку рецепционистка, – принести вам чай или кофе?

– Кофе, пожалуйста, – милостиво кивнула девушка, – только без сливок и сахара.

Дежурная испарилась. В соревновании понтов – обычном московском спорте – они с Лесей пока, пожалуй, сыграли вничью.

Вскоре явился кофе (хотя и не эспрессо, однако гораздо лучше, чем из пластикового стаканчика на Курском вокзале). Следом подтянулась парикмахерша. Она с первого взгляда показалась Лесе совсем иной, чем рецепционистка: теплой и уютной, словно булочка. В голове мелькнуло: «Могу держать пари, родом она не из столицы».

– Здравствуйте, – радушно молвила мастерица. – Присаживайтесь, свой рюкзачок можете поставить сюда. Пойдемте теперь головку помоем.

Когда парикмахерша выслушала пожелания Леси, она искренне огорчилась.

– Ох, зачем, деточка? У тебя такой модный цвет волос, практически натуральная блондинка, да ты и не красилась никогда, верно?

– Нет, но хочу! – весело заявила Леся. – Есть идея измениться, кардинально и радикально.

– Экспериментов хочется? Дело хозяйское… Впрочем, вы, молодые, как над собой ни издеваетесь, все вам к лицу. Что ж, головка у тебя красивая…

В глазах мастерицы, заметила Леся в зеркале, сверкнул огонек вдохновения.

Ближайший час был заполнен милой болтовней двух женщин. Только Леся, повинуясь внезапно накатившему вдохновению, наврала о себе практически все. Ее теперь звали Кристина, и училась она не на юрфаке, а в «Щуке», и приехала в столицу не из Сибири, а из «Владика», то есть Владивостока.

«А что, – думала Леся, – когда-то я мечтала стать артисткой, и у меня получалось, я даже в студии в Доме культуры блистала… А имя сменить вообще раз плюнуть: говорят, проститутки, что в Москву приезжают, все поголовно переименовываются. Они себе внушают, что на время работы другими людьми становятся, поэтому все, чем они занимаются, происходит как бы не с ними…»

Плавное течение их с мастерицей разговора затормозилось лишь единожды, когда роскошные светлые волосы упали на черную простыню, в которую была укутана Леся, и на шее у нее обнажилась татуировка: небольшой жук-скарабей, вгрызающийся в основание черепа.

– Ой, деточка! – непосредственно воскликнула мастерица, узрев скарабея. – А ты непростая!

– Люди все непростые, – философски ответствовала Леся. А что она могла еще сказать? Ведь не сообщать же случайной собеседнице, что она сделала татушку, пытаясь первый раз перемениться, когда в десятом классе влюбилась в наглого рокера Макса. Макс так и не догадался о ее чувствах, и Лесино стремление изменить свой характер и судьбу окончилось тогда ничем. А скарабей, надежно прикрытый волосами, стал ее талисманом, тайной, о которой не знала даже мама. И вот теперь татушка впервые является свету…

В конце стрижки Леся зажмурила глаза и открыла их только, когда парикмахерша удовлетворенно сказала: «Ну, вот и все».

Преображение оказалось полнейшим. В первый момент Леся даже не узнала себя в зеркале. Очень короткий, мальчишеский ежик, к тому же выкрашенный в черный цвет, обнажил высокий лоб, аккуратные ушки, длинную шею. Карие глаза еще больше потемнели, смотрели упрямо, с вызовом.

Девушка дала цирюльнице огромные (в ее понимании) чаевые – сто рублей и спросила, откуда та родом.

– Из Екатеринбурга, – был ответ.

Интуиция Лесю не обманула: мастерица оказалась не москвичкой.

Парикмахерша добавила с оттенком грусти:

– Шестнадцать лет, как приехала пробиваться – с тех пор и бьюсь. Как рыба об лед.

Стрижка обошлась примерно во столько, сколько Леся тратила на пропитание в неделю, но она не жалела. Результат того стоил. Отовсюду из зеркал смотрело на нее эффектное отражение. Она стала совсем иной.

Однако стрижка оказалась не последним этапом на пути ее преображения. Продвигаясь дальше в сторону центра по пустынным уличкам и переулкам, Леся углядела в неприметном подвальчике тату-салон.

Через полчаса она вышла оттуда с небольшой стальной сережкой в правой брови.

Серьга довершила ее новый облик. Она придала измененному лицу восхитительную асимметрию. К тому же что теперь запомнит любой свидетель, посмотревший на Лесю? Первым делом – серьгу. Далее – очень короткую стрижку. А если он вдруг оглянется вслед, то в глаза ему бросится скарабей на обнажившемся беззащитном затылке. Ничего общего с блондинкой в офисном костюме и на высокой шпильке, что вышагивала вчера рядом с продюсером Брагиным.

В новом обличье Леся чувствовала себя, словно в шапке-невидимке.

Она вышла на Маросейку, дошлепала пешком до «Китай-города» и спустилась в метро. Многие встречные, и мужчины и женщины, обращали на Лесю внимание – но замечали они, главным образом, сережку в брови и короткий ежик волос. Леся осталась довольна своей маскировкой.

* * *

Она вышла из метро на Пушкинской и тут же нырнула в арку в Большой Палашевский переулок.

На мгновение ей стало страшно. Оттого, что вчера она тем же путем шла в ресторан на прием, организованный Брагиным. Или потому, что с каждым шагом Леся приближалась к месту преступления. К тому же день клонился к вечеру, а ей до сих пор не позвонил Ник. А вдруг он так и не появится? Или скажет, что ничем не может помочь ей? Вдруг она останется один на один со своей бедой и ей придется решать самой, где прятаться?

Леся убыстрила шаг. Страх и волнение возникают от избытка адреналина в крови, а адреналин (это азы физиологии!) распадается в результате физической активности. Не случайно детишки, когда недовольны, сучат руками и ножками топают. Ох, сколько же она загрузила в себя знаний, важных и бесполезных, за годы своей одинокой юности!

Леся ступила в самый роскошный район Белокаменной. Когда она на первом курсе изучала столицу и забредала сюда, запросто встречала тут известных актеров – Збруева, младшего Лазарева, Абдулова. С тех пор здесь выросло несколько новейших домов, выглядевших как неприступные крепости (цена тутошних квартир начиналась с трех миллионов долларов). Прибавилось и дорогих ресторанов, и магазинов не для простых смертных. Здесь продавались букеты за пять тысяч рублей, сувениры за десять штук целковых, вино за двадцать, тридцать и шестьдесят… Здесь можно было заплатить за ужин тысячу баксов, и в одном из таких ресторанов продюсер Брагин устроил вчера прием а-ля фуршет по случаю очередной некруглой годовщины своего детища – продюсерского центра «БАРТ». Бог знает, какими неправдами Ник Кривошеев достал приглашение на вечеринку. Сыщик в детали не вдавался, просто растолковал ей задание и объявил цену. И Леся – какая же она была дура! – согласилась.

К ресторану, где она познакомились с покойным, Леся не пошла. На перекрестке с Малой Бронной девушка повернула направо, в сторону Садового кольца. В сторону того дома на Патриарших, где вчера произошло убийство.

Говорят, преступника обычно тянет на место преступления.

Но ведь она – не преступник!

И Леся явилась сюда затем, чтобы осмотреться. Изучить обстановку. Начать свое собственное расследование.

Чем ближе она подходила к дому продюсера, тем сильнее менялось настроение. Неуверенность и страх сменились подъемом и даже эйфорией. Почему вдруг? Наверное, причиной явилось чувство собственного превосходства: она, подозреваемая в убийстве (ведь ее наверняка уже подозревают!), спокойно прохаживается неподалеку от места преступления, никем не узнанная – словно показывает язык всем вместе взятым ментам города Москвы.

Наверное, думала Леся, следственных действий сейчас на месте убийства уже не ведется. Квартиру осмотрели, труп Брагина увезли. Может, опера ведут поквартирный обход, расспрашивают добропорядочных граждан: что они видели-слышали вчера поздним вечером… А граждан-то в Москве раз-два и обчелся, погода хорошая, обитатели шикарного района разъехались по загородам…

Леся пошла по тротуару с внешней стороны решетки Патриаршего пруда. В аллеях кипела жизнь: тусовались неразъехавшиеся школьники, студиозы и абитура, гуляла важная малышня, прохаживались пенсионеры – как минимум, республиканского значения.

Пятиэтажный дом продюсера возвышался на противоположной стороне улицы. Вчера вечером Леся не успела его толком рассмотреть. Теперь она шла не спеша, разглядывая.

Подъезды выходили прямо на улицу. Вон из того, первого, Леся вчера, не помня себя, выбежала в ночь. А где, интересно, находятся окна продюсерской квартиры? Ясно, что на втором этаже, а точнее с ходу и не определишь. Она даже не помнила, какие в брагинской гостиной занавески. Только заметила, что окно было распахнуто.

Кстати, окно было раскрыто и в ванной. Оно там, совершенно точно, выходило во двор. Дворик тихий – значит, кто-то через окно мог забраться в квартиру продюсера. И поджидать свою жертву внутри. Как, интересно, можно попасть во двор?

Оказалось, в центре дома имеется арка. Вчера Леся не обратила на это ни малейшего внимания, ругаясь посреди улицы с Ником. Арка забрана мощной решеткой, однако как раз в тот момент, когда Леся проходила мимо, изнутри двора к воротам подъехала машина. Водитель, не вылезая, высунул руку, приставил к автомату карту, и ворота раскрылись. Машина вырулила на улицу и газанула в сторону Садовой.

«А как жильцы дома попадают во двор? – подумала Леся. – Наверняка в каждом подъезде имеется черный ход…» И правда, припомнила она свои вчерашние впечатления: вот она вышла из лифта на первом этаже… Одна лестница, помощнее, вела мимо консьержки на улицу. Леся инстинктивно бросилась туда – тем же путем, что пришла. Могла бы остановиться, подумать и выйти через черный ход. Тогда бы ее не увидела консьержка. А как бы она выбралась со двора? Что ж, вряд ли он являет собой неприступную крепость… Наверняка есть какой-нибудь ход, лаз…