Успеть изменить до рассвета

Елисей Кордубцев принадлежал не к первому и даже не ко второму поколению тутошних обитателей – к третьему. Родился он в 1998 году в семье тех, кто сам, в свою очередь, в этом доме вырос. И мамаша его, Елена Кордубцева, в девичестве Чигарева, 1972 года рождения, и папаша, Вячеслав Кордубцев, рожденный в 1970 году, во дворе этого дома играли. Сначала – в песочнице и на детской площадке, а затем плавно переместились на площадку игровую. Ходили в один и тот же детский сад, затем в одну и ту же школу, где учились, как положено по метрике, с разницей в два класса. Они росли, взрослели, наливались соком – в то время как шла перестройка, последние годы доживал Советский Союз. Кто знает, как и когда первый раз Слава Кордубцев проявил интерес к Лене Чигаревой? Их уже о том не спросишь, некого спрашивать. Может, в темном переулке (а в конце восьмидесятых все переулки в стране были темными) Кордубцев спас Чигареву от воров или насильников? Или лихо подскочил на коньках на катке в близлежащем Мытищинском парке культуры? Или она проявила инициативу и первой подошла к нему и попросила сигаретку (а в перестройку все напропалую подростки дымили)? Гуляли ли они вместе? Подолгу ли простаивали вдвоем на лестничной площадке того самого дома (где теперь обретался их взрослый сын и где они некогда проживали оба подростками)? Просиживали в обнимку на детской площадке? Пили ли из горла портвейн «Три топора» или, напротив, вели аскетичный образ жизни? Никто уже об этом не расскажет – потому что самих родителей Кордубцевых нет уже на свете, а участковый лирических моментов из жизни семьи ей не поведал, ограничился сухими данными.

Когда Вячеслав Кордубцев закончил школу, в институт поступать не стал, загремел в армию – да по странной прихоти местного военкома (где Мытищи, а где океаны) попал в военно-морской флот. Служил потому три года, да на Тихоокеанском флоте, всего один раз был отпущен в отпуск – зато не попал ни в какие горячие точки тех времен, где усмирять окраины приходилось армейским подразделениям – в Баку, Тбилиси или Карабахе. Как ни странно, все эти три года – да какие бедовые, в стране шуровала перестройка, ниспровергались авторитеты и наживались первые состояния – Елена Чигарева своего Славу ждала. Она закончила школу, поступила в мединститут, и когда Вячеслав Кордубцев, старшина второй статьи, дембельнулся, встретила его второкурсницей. А тут случился августовский путч, Советский Союз благополучно развалился, и на его обломках начал лихо строиться капитализм. А Слава Кордубцев и Лена Чигарева поженились.

На этом месте Варя с участковым дошли. Время было позднее, но приличное – около девяти. Вряд ли Мария Петровна в лавке свечной торгует или по своим делам пенсионерским (поликлиника, собес, магазин) бегает. Скорей всего, дома сидит, телевизор смотрит.

Так оно и вышло. Майор позвонил. (Был он в форме, в шинели, в лихой фуражке.)

– Кто здесь? – раздалось из-за двери.

– Мария Петровна, откройте. Это я, ваш участковый, Олег Хусаинович – да мы знакомы с вами.

Дверь после настороженного рассматривания в глазок отворилась. На пороге стояла сухонькая старушка в душегрейке и шерстяных носочках. На щеке у нее красовалась изрядная бородавка, из которой торчали два седых волоска. Левый глаз так сильно косил, что было даже неловко глядеть в лицо. И прозвище ей явилось тут же, само собой: Леди Косоглазка.

– Вот, гостью вам привел, Мария Петровна. Кто да что – она вам сама представится.

– Мария Петровна, – задушевно сказала Варя, – меня зовут Варвара Конева (она использовала свой оперативный псевдоним), и я работаю в страховой компании «Главная крепость». Оказывается, ваш родной брат, Семен Петрович Кордубцев, и его жена, Кордубцева Людмила Ивановна, были застрахованы у нас на весьма впечатляющую сумму в пользу своего родного внука, Елисея Кордубцева. Знаете такого?

– Знаю, чего ж.

– И прекрасно. Поэтому, это процедура такая, надо мне задать вам два-три вопроса по поводу Елисея и обстоятельств гибели Семена Петровича и Людмилы Ивановны. Можно мне пройти?

– Чего ж, раздевайтесь.

Ледок, с которым хозяйка встретила незваных гостей, потихоньку растапливался.

– Ну, я вас познакомил, теперь откланяюсь. Я вам больше не нужен? – обратился майор к Варваре.

– Огромное вам спасибо, Олег Хусаинович.

Когда хозяйка затворила за участковым дверь, Варя включила природное обаяние на «очень сильно». Да ведь и учили ее, как вызывать доверие и располагать к себе людей. В итоге пятнадцать минут спустя они уже задушевно сидели на тесной шестиметровой кухоньке единственной оставшейся в живых представительницы династии Кордубцевых (если не считать самого Елисея). Мария Петровна поила девушку чаем, потчевала зефиром и демонстрировала семейный альбом столь гигантских размеров, что он больше походил на могильную плиту.

Вот, к примеру, свадебная фотография родителей Елисея – Вячеслава и Елены Кордубцевой – цветная, образца девяносто второго года. У него – двубортный пиджак и галстук с красными переливами, у нее – платье с воланами, а прическа и макияж – точь-в-точь Сара Коннор из «Терминатора». Красивая пара. И он хорош, и она. И оба – да, похожи на Елисея (естественно, Варя изучила все доступные фотографии юноши). Понятно, от кого он взялся такой хорошенький, ангелоподобный.

– Как молодая семья устроилась?

– Они у нее, у Ленки, стали жить. У ее родителей, точнее. В ихнем доме, где выросли все. Где сейчас Елисейка живет. Там же, в десятом микрорайоне. В двушке.

– Не тесно им было?

– Да ладили, конечно, две семьи не так, чтоб очень. Не то чтоб там скандалы или, упаси бог, драки. Но напряженка чувствовалась. Но старшие, Чигаревы, отец Ленкин да мать, они ведь, слава богу, огородниками были. Все на своей фазенде пропадали, как тогда стали говорить. Работы в начале девяностых мало было, завод их стоял практически – так старшие как в деревню в конце апреля заедут, так в конце октября вернутся. Картошку когда выкопают, тогда возвращаются. Молодые, Славка с Ленкой, им, конечно, на выходных помогали. Мотались туда, на фазенду, на электричке. А в будни зато квартира оказывалась в полном их распоряжении.

Была показана еще одна фотка из серии тех, что делали первыми «кодаковскими» цветными мыльницами – стало быть, из середины девяностых годов. На ней изображены были четверо: уже знакомые Варе по фото молодые красивые родители Елисея Вячеслав и Елена Кордубцевы. И еще одна пара, постарше, лет около пятидесяти: расплывшаяся женщина и довольно бравый седой мужчина. Все четверо позировали на фоне дощатой веранды и веселого палисадника с настурциями и флоксами.

– Это мать Елены, – ткнула в полную женщину хозяйка, – стало быть, бабушка Елисея с той стороны. Вера Павловна Чигарева, тоже покойница. А это мужик ее, Александр Леонидович. Елисея родной дед.

– Смотрите, поженились Вячеслав с Еленой в девяносто втором, да? А Елисей только в девяносто восьмом родился. Что так с наследником тянули? – участливо спросила тетушку Варвара. – Может, болел из молодых кто?

Тетка посуровела:

– Точно я ничего не знаю, а болтать, бабьи сплетни повторять, не хочу. Какая разница, кто виноват был, – он, она? Лечились, говорят. Лечились оба. Вот и вылечились ведь. Добились своего. Ленка – врач все-таки. Елисейка у них таки родился.

– Так, может, он приемный?

– Нет, – отрезала тетушка категорически, – ни в коем случае. Вы только посмотрите на фотографии: Елисейка что с Ленкой, что со Славой – одно лицо.

Она стала демонстрировать разнообразные снимки Вариного объекта. Фоток было много. Наступали двухтысячные; фотографические мыльницы, пленки и печать стали стоить копейки, все щелкали напропалую. Елисей предстал перед ней сначала румяным бутузом, потом малышом, стоящим за перилами кроватки, затем пацанчиком на пластмассовом автомобильчике. Везде выделялись волосики – белые, рассыпчатые, завивающиеся и чуть более длинные, чем принято стричь детей. Обращали на себя внимание и правильные черты лица мальчика, делавшие его похожими на херувима, и синие-синие глаза. Вот только взгляд их был чрезмерно строгим, суровым, мрачным.

Варвара глянула и снова не могла не признать, что ребенок и впрямь похож и на мамашу, Елену Кордубцеву, и на папашу, Кордубцева Вячеслава. Да он и на бабушку с дедушкой, Чигаревых-старших, чем-то походил. «А жаль, – промелькнуло, – что он не приемный. Это многое бы объяснило. Хотя что, собственно, объяснило? Что Елисей – результат генетических опытов? Как Сырцов, отданный на усыновление? А что, по времени совпадает. Но хоть и совпадает по времени – что теперь, всех младенцев, в девяносто восьмом или девяносто девятом году рожденных, считать результатами экспериментов? Эх, жаль, нельзя провести генетическую экспертизу. Нету больше на земле ни Елены Кордубцевой, ни Вячеслава. И тел их нету. Хотя вот – двоюродная бабушка, тоже родственница.

Да, надо бы исхитриться взять у Елисея пробу ДНК.

Эх, я балда! Может, не так все сложно? Если заниматься данной темой (вот только нужно ли?), достаточно поднять архив загса, записи о регистрации новорожденных, там указывается, в каком роддоме младенец родился. Потом, если что, и в родилку съездить – наверное, еще даже врачи работают, которые Елисея принимали».

Итак, Елисей появился на свет в январе девяносто восьмого года (продолжала хозяйка). Принесли его в квартиру Чигаревых на Новомытищинском, где стало их уже пятеро. К тому времени начало складываться (по словам тетки) у молодых с работой. Елена, мать, свой медицинский закончила, оттрубила интерном и сумела устроиться в частную клинику в центре Москвы. Каждое утро – автобус, станция Тайнинская, электричка в шесть пятнадцать… Вячеслава, отца, бывшего бравого моряка, тоже стали укатывать крутые горки капитализма. Учиться он не пошел, поступил на частную мебельную фабрику. Но хватка и голова на плечах имелись – как-то быстро он вырос в мастера, потом дорос до начальника производства, а потом даже до замдиректора. Кордубцевы-младшие, Вячеслав с Еленой, иномарку подержанную купили, стали на собственную квартиру копить.

Хозяйка все рассказывала сама, безо всяких просьб и понуканий с Вариной стороны. Вот только на косящий глаз ее Кононова старалась не смотреть.

А тут вдруг ударил кризис девяносто восьмого года (продолжала Мария Петровна). Все сбережения Кордубцевых – а они, дурачки, в «деревянных» (как тогда говорили) копили да в облигациях – лопнули. Болеть, правда, народ стал не меньше, если не больше – пациентов в клинике у Елены («Ленки», как все время называла ее хозяйка) не убавилось. А вот мебель покупать перестали, фабрика Вячеслава развалилась, его уволили. Стал он с маленьким Елисеем сидеть – Ленке пришлось из декрета раньше времени на работу выйти, молоко она сцеживала, в холодильник ставила, и каждое утро – вперед, на Тайнинскую к шести пятнадцати.

Тут и скандалы в семье начались. Еще бы: старшие Чигаревы, тесть и теща, трудятся в поте лица. (Оба подработку себе нашли.) Ленка, жена, тоже, а зятек, типа, баклуши обивает, груши околачивает, дома сидит! А то, что зятек с младенцем годовалым нянчится и работа эта, да для мужика, потяжелей будет, чем шпалы таскать или плитами ДСП ворочать, – это ничего? Короче, настропалили, накрутили Ленку родные папаша с мамашей, начались у них со Славочкой скандалы, и в один «прекрасный» день он не выдержал, да и свалил из жениной семейки. Тем более что и уходить далеко не пришлось – в соседний подъезд. К маме, Вере Кордубцевой, и отцу, Семену.

А там, развязав свои руки от младенца, Слава заново решил свою судьбу устроить…

«Следует учитывать, – подумала тут Варя, – что голос крови сильно влияет на отношение. И тетка-рассказчица – она Славы родственница, а не Елены. Слава ей все-таки родной племянник, а Елена – никто. Поэтому о ней, мамаше-«Ленке», рассказывает со сдержанным сарказмом, а то и недоброжелательно, а о Вячеславе – с явной симпатией. Да, всегда надо делать поправку на личные пристрастия».

– А Славка, – продолжала повествование Мария Петровна, – море всегда любил – еще со времени службы влюбился в него, и сколько раз, не упомнить, с восторгом мне о нем говорил. Всегда такой сдержанный, даже суховатый – а как про океаны разговор заходит, прямо как поэт становится. «Приедается все, лишь тебе не дано примелькаться…»[9 - Стихи Б. Пастернака.] В общем, устроился Славик трудиться в яхт-клуб – здесь, недалеко, на Пироговское водохранилище. Не море, конечно, но все равно – вода, простор, снасти. Сначала на самую низшую должность, вроде матроса или помощника за все. Гальюны, как он рассказывал, мыл, швартовые веревки на причал кидал. Но потом хозяева видят, что парень головастый, и на зиму его оставили. И он не только им красил-чистил, но и двигатели чинил, перебирал, с радиооборудованием, локаторами даже разбирался. Завелась у него денежка, и, долго ли, коротко – где-то через год-полтора-два семейка Чигаревых его реабилитировала. Ленка гордыню свою смирила – а девка гордая была, ох, одно слово, врач – и прямо даже просила, чуть не на коленях, чтобы Славик в семью вернулся. А он и рад. То есть тестя с тещей, Чигаревых, он терпел как неизбежное зло, а сыночка своего, Елисейку, любил. Да и Ленку, надо признать, тоже.

Стали они снова вместе жить. Но Славик свою любовь к морскому делу не оставил. И однажды его пригласил один богатей с собой в Грецию, на Эгейское море. Миллионщик там собственную яхту прикупил, и ему нужен был свой человек, матрос-помощник-прислуга за все. Славка уехал на целый сезон, с мая по сентябрь включительно. Деньжат привез, загорелый приехал, довольный, веселый. Конечно, Ленка дергалась – а ну мужик в южных землях, да на курорте, себе какую прихехе заведет?! Когда он на следующий год собрался, столько скандалов ему устроила, столько крови выпила! Но он все равно уехал.

А на третий год, чтобы она не изводила ни его, ни себя, предложил: поехали вместе. Родители твои с Елисейкой посидят – они как раз на пенсию вышли. На дачке его понянчат. А ты – увольняйся. Вернешься – другую работу найдешь. Врачи везде нужны. У Ленки как раз раздоры в клинике начались – характер-то у нее непростой был, словом, она мужа послушалась да с ним на Эгейское море махнула. Да ведь и тоже в море влюбилась! На свою беду и погибель.

Хозяйка прерывисто вздохнула, а потом вытащила из страниц могильного альбома новую порцию фотографий. Прекрасные курортные греческие виды: темно-синее море, ярко-голубое небо, белые домики и церковки. А среди них – Вячеслав и Елена Кордубцевы, дочерна загорелые, в шортиках, шейных платочках. Обнимаются, позируют. Красивые, веселые. И видно: любят они друг друга, нравится им и обстановка вокруг, и то, чем они занимаются.

– Они даже думали свою собственную яхту прикупить – жить на ней, путешествовать с острова на остров, из страны в страну. Так, рассказывали, многие на Западе делают, особенно когда на пенсию выйдут. Но самая маленькая яхта, парусная, как они говорили, тысяч около трехсот евро стоит – у них таких денег не было. Да и Елисей подрастал. Его ведь не бросишь. И учить надо – как с яхты в школу ходить?

Но оба стали только ради моря жить. Всю зиму трудились, деньги копили: Славик у себя в яхт-клубе на Пироговке, Ленка в другую клинику, частную, завербовалась. Летом брали все возможные отпуска, отгулы – и уезжали на Средиземноморье. У Ленки месяца полтора получалось там пробыть. А Славик обычно на весь сезон оставался. Все, говорит, острова греческие исходил. Швартоваться с закрытыми глазами мог.

Пару раз они и Елисейку с собой в Грецию брали. Да только ему море не полюбилось. Укачивало его, рвало. Поэтому, когда родители спрашивали, где будешь лето проводить, с нами на яхте или в деревне, с бабушкой-дедушкой, он говорил всегда: с бабулей и дедулей. Ну и слава богу, как говорится, а то б ведь тоже мог…

– А каким вообще Елисей рос?

В той степени близости, которой Варя достигла с Марией Петровной, вопрос не выглядел чрезмерно интимным – просто сидят две как бы подружки, болтают о том о сем. Почему б и не спросить по ходу дела?

– Да разным он был, скажу я вам. Красивенький, умненький, иногда очень милый и ласковый. Но и своенравный. Чуть что не по нему – нет, говорит, не хочу и не буду. И не делает, хоть кол ему на голове теши. Не важно, чего это касается, уборки в комнате, еды или уроков. Ленка как-то с ним договаривалась, дед с бабкой тоже, а вот со Славиком они, бывало, ссорились так, что только искры летели. Другое дело, что Славки часто дома не бывало – может, к лучшему. Однажды я свидетельницей стала – Елисейке лет восемь было, – как он в сердцах говорит отцу: «Проваливай, – говорит, – на свою яхту». Ленка ему, конечно, сразу – бац по губам. Тот – в рев.

– То есть отношения с родителями у Елисея были непростые? – уточнила Варя.

– Бывало, что ругались, – осторожно признала бабуля.