– Костик этот?
– А кому б еще!
– Но ты жива-здорова?
– Слава богу, да.
– Ладно, я этому Костику врежу. Хочешь?
– Врежешь – как? Морально или физически?
– А ты как предпочитаешь?
– Физически. И посильнее. Только не насмерть. А то носи тебе потом передачи.
– Сделаем. А ты лучше уматывай оттуда подобру-поздорову.
– Умотала уже!.. А от тебя, Синичкин, я уволюсь, вот ей-ей уволюсь!
– Ладно, Римма Батьковна, не горячись. Отплатим мы мерзавцу. Найдем способ и отплатим.
После разговора с боссом настроение у Риммы несколько улучшилось. Что ни говори, умеет Синичкин работать с персоналом – хотя такового в агентстве одна только Римка.
Почти бегом девушка преодолела неближний путь – проселок от дачного поселка до станции. Ей даже показалось, что она управилась быстрее, чем они тащились, подскакивая на ухабах, в машине вместе с радушной бабушкой-соседкой. Девушка не замечала летних красот в виде опушки леса, поля, заросшего васильками, и нагромождения сливочных облаков над дальним лесом.
Слава богу вот и станция. Однако ближайшая электричка до Москвы ожидалась только через сорок пять минут, и в магазине на площади – кто Римку осудит после пережитого? – она взяла «мерзавчик» коньяку, колу и чипсы. Ей явно требовалось успокоительное, да и мусорную еду она себе разрешила. Подумала: «Вот так ведешь-ведешь ЗОЖ, а потом уложит тебя в одночасье какой-нибудь псих вроде Костика, пожалеешь ведь в последнюю минуту, что даже чипсами с колой напоследок не побаловалась».
На одинокой лавочке на платформе Римма влила шкалик коньяку в колу, с грохотом закинула пустую бутылочку в урну и стала не спеша прихлебывать коктейль, заедая его мусорной, но такой вкусной едой. Спустя пару минут вернулось самообладание, напряжение отпустило. И солнце засветило как-то ярче, и ветерок задул, принося летние ароматы леса.
«Мерзавец все-таки этот Синичкин, – подумала Римма после коньяка довольно благодушно. – Когда же и чем кончатся наши с ним долгие и зловредные отношения?»
Паша
Примерно в то же самое время я встречался с человеком, которого Полина рекомендовала как ближайшего подчиненного своего отца и товарища по работе. Звали его Иннокентием Карпащенко, и выглядел он под стать своему импозантному имени-отчеству: моложе, чем Порецкий, а именно лет сорока пяти или семи, красивый, с эффектной проседью в черной шевелюре и голубыми глазами. Отличный костюм, офисные ботинки, дорогой галстук. Легко можно было себе представить, как женщины-коллеги или просто встречные девушки сходят по нему с ума.
Мы встретились неподалеку от офиса, где служили Карпащенко и погибший: у громадного, державного сталинского здания-утюга на Третьяковской. Ни в какое кафе не пошли, присели на лавочку – погодка хмурилась, но дождя не обещали. Вокруг спешили по своим делам москвичи и гости столицы. Узбеки в желтых жилетах в очередной раз взрезали столичный асфальт и укладывали бордюры и плитку. Временами стукотил отбойный молоток.
Первым моим вопросом была смертельная болезнь у Порецкого.
– У Игоря?! – выкатил глаза красавец. – Никогда не слышал. Ни разу ничего такого он не говорил.
– Вроде в самое последнее время это обнаружилось. Где-то нынешней зимой.
– Нет, ни сном ни духом.
– А вы с ним в дружеских отношениях состояли, да? Выпивали, наверное, вместе. И разговаривали? О многом – в том числе о женщинах?
– Случалось.
– А в последние годы, после смерти жены, у Игоря Николаевича была постоянная подруга?
– Не знаю. Не могу судить. Вы знаете, этой темы Порецкий как-то избегал. Может, дело заключалось в том, что я Леночку, жену покойного, знал, и поэтому распространяться о новой даме было бы чем-то вроде предательства ее памяти.
– А сами как считаете: была у него какая-то на постоянке? Или кратковременные связи?
– Мм, по косвенным признакам можно судить, что, скорее всего, все-таки второе.
– По косвенным признакам? Это как?
– Ну, бывало, приходил он на работу какой-то удовлетворенный, довольный, разглаженный.
– То есть как после хорошего секса? – подмигнул я.
– Типа того.
– А напрямую про девушек ничего не рассказывал?
– Нет. Вот только совсем незадолго перед кончиной вдруг высказался…
– Незадолго? Когда точно?
– Да прям дня за два, за три.
– Вот как? И что же он сказал?
– Вдруг выдал мне: о, я с такой классной девчулей познакомился. Чуть не впервые в жизни я подобное от него слышал.
– Вот тут, пожалуйста, поподробнее. Когда он с ней встретился, при каких обстоятельствах, кто она такая?
– Да ничего он не рассказал. Я ж говорю: он замкнутый был, не болтун, на темы секса не распространялся.
– И все-таки в тот раз высказался. И что конкретно он произнес? В каких выражениях?
– Да ничего особенного, я и не помню, кроме тех слов про классную девчулю. Мы с ним, кажется, в лифте ехали, а потом то ли кабина остановилась, то ли кто-то вошел – в общем, разговор прервался.
– И больше не возобновлялся?
– Нет. Вскоре он и погиб.
– А в какой день недели та беседа случилась?
– Умер он в пятницу, да? Значит, это в среду было или во вторник.
– На той же неделе?
– Да, да.
– А может, в понедельник или в четверг?