* * *
Старика-извращенца, пристававшего к молодой матери Полине Порошиной, вычислили к вечеру третьего января.
Оказался им Георгий Швырев. Проживал неподалеку от Олонецкого парка.
Персонаж оказался прелюбопытный. Шестьдесят семь лет, пенсионер. Успешный риелтор. В бизнесе с начала лихих девяностых, когда жилье можно было за несколько тысяч долларов купить. Георгий активно крутился, расселял коммуналки, выкупал доли, заключал договоры ренты, что-то перепродавал, и сейчас числился владельцем пяти московских квартир. Четыре из них сдавал, только по официальным договорам, получалось двести тысяч в месяц, а по факту, вероятно, не меньше трехсот.
Капиталы тратил своеобразно – минимум три раза в неделю наведывался в бордель Натальи Грининой. Тот самый, что на окраине Олонецкого парка.
Провел там и новогоднюю ночь. Как свидетельствовала камера на подъезде дома, явился в девять вечера, а покинул заведение поздним утром, спустя почти четырнадцать часов.
Николь и подчиненные ей девочки дружно подтвердили: никуда не выходил. Смотрел вместе со всеми праздничную программу, стриптиз. На три часа уединялся со своей любимицей Гюльджан, потом снова вернулся в «общество».
Но при этом к молодой матери с непристойными предложениями приставал.
В бордель явились с новыми расспросами.
Николь пожала плечами:
– Ну, да. Жорик с причудами. У всех стариков нормально не встает, только с вывертами.
И поведала: насчет катаракты и поисков грудного молока она не в курсе, но вообще Швырев ролевые игры обожал. Заставлял девочек то строгими мамочками притворяться, то беременными.
К Швыреву наведались. Пожилой мужчина отпираться не стал. Предъявил справку из медучреждения (действительно запущенная катаракта), а также распечатку из Интернета (с неофициального, конечно, ресурса), что грудное молоко может облегчить болезнь. Утверждал (что согласовывалось с показаниями потерпевшей): предлагал культурно, за руки не хватал, никакого насилия.
Пусть метод лечения выглядел странно, сам Швырев производил впечатление человека разумного, адекватного. По личной инициативе предъявил справку: на учете в психдиспансере не состоит. Уверял: «Я бы ничего плохого ей не сделал! И заплатил бы честно».
По поводу борделя тоже не отрицал:
– Да, бываю. А что такого?
И целой речью разразился: для клиентов публичных домов законодательно никакой ответственности, ни административной, ни тем более уголовной, не предусмотрено. И вообще, проституцию надо узаконить, такие попытки давно предпринимаются, если «граждане начальники» не в курсе. Идею и певец Кобзон поддерживал, а в Тольятти ночная бабочка вообще в городскую думу выдвигалась и своей профессии не скрывала.
Прижимал руку к сердцу, говорил с пафосом:
– Да. Вкусы в сексе у меня не совсем обычные. Но, к счастью, могу себе позволить нанять девочку и все свои фантазии реализовать, не нанося никому ущерба. А у других такой возможности нет. Вот и выходят на улицу – беременных убивать.
Поймали на слове, стали спрашивать:
– А вам хотелось когда-нибудь убить беременную?
Юридически подкованный Швырев отрезал:
– Вы не психиатры, чтобы такие вопросы задавать. А принудительно мне психиатрическую экспертизу назначать нет никаких оснований. Но, так и быть, скажу. Для меня женщина, мать – богиня, идол. Даже мысли никогда не было поднять на нее руку.
Наталья Гринина тоже подтверждала: в отличие от иных клиентов Швырев с девочками всегда был добр, ласков. Скорее, сам предпочитал – чтоб строгая мама его по попе отхлестала.
Пришлось уйти ни с чем. Состава преступления в действиях гражданина действительно не имелось.
* * *
Довольно быстро нашли и двух молодых, быковатых – тех, что явились в бордель вскоре после полуночи и встревожили его хозяйку. Оказалось – братья. Проживают в том же районе, в паре кварталов.
Наталья Гринина их за криминальный элемент приняла, но парни по жизни оказались спортсмены. По карате черные пояса, участвуют в боях без правил. Оба не женаты. Живут вместе с родителями.
В новогодний вечер в семье случилась беда. Любимая собака породы корги (брали крошечным щенком, когда дети еще в школе учились) испугалась петарды, сорвалась с поводка и попала под машину. Насмерть.
Крутые с виду парни рыдали, как малыши. Праздновать Новый год отказались. Взяли мертвого пса, отправились хоронить. А по завершении скорбной миссии пришли в бордель – снимать стресс.
Ту самую куртку забрали на экспертизу – кровь действительно принадлежала собаке. Место, где закопали любимца, спортсмены тоже показали – на окраине Олонецкого парка, но совсем не в той стороне, где случилось убийство. И конечно, оба никого не видели, ничего не слышали.
Так что обе перспективные поначалу версии оказались пустышками.
Юрий Стокусов, правда, тоже категорически отказывался признаваться в убийстве.
Но что-то, несомненно, скрывал. На вопросы о своих действиях и передвижениях в новогоднюю ночь отвечал уверенно, лихо. А вот когда спросили: «Где телефон свой потерял, как думаешь?» – ощутимо занервничал. И про отношения с погибшей отвечал неохотно:
– Почему ссорились? Ты ее ревновал?
– Да куда она денется с пузом!
– А что тогда?
– Ну… денег вечно требовала. Придиралась.
– Беременные все капризные. Мог бы и потерпеть. А соседи показывают: ты ее предательницей называл. Ничтожеством. Почему?
– Да просто так. С языка сорвалось.
– А почему кричал однажды: «Одному ребенку жизнь даешь, а других убиваешь»?
– Не говорил я такого!
– Соседи подтверждают.
– Послышалось им, – бурчит.
Но по всему его виду ясно: неладно у них было с Рыжкиной. И дело тут не в капризах беременной и не в бытовых разногласиях.
Установить поточнее мотив – и дело в шляпе.
* * *
Тестов Надя извела немыслимое количество. Две полосочки на них с каждым днем становились все ярче. Прочие признаки беременности тоже присутствовали включая одышку, которой положено начинаться совсем перед родами.
Митрофанова с удовольствием вживалась в новое состояние. Полуянов – широкая душа! – предлагал немедленно искать частную клинику и заключать контракт на ведение беременности. Однако экономная Надя решила прежде проверить, что бесплатная медицина предлагает. И на первый рабочий день после бесконечных праздников записалась в женскую консультацию.
Коридорчик тесный, в нем – семь беременных (две дамы – ну очень сильно). Нянечка возит по полу шваброй, ворчит на женщин, чтоб ноги свои подобрали, очередь «опаздывает» минут на сорок.