Cто часов счастья

– Что знаю, то и рассказала. Сказала, что женихов у тебя хватает, но серьезно ты ни с кем не встречаешься. А что девушка ты или женщина, откуда я знаю, я же в ногах не стояла, свечку не держала. Он мне ответил, что проверит. Ну, я сказала, смотри сам, я тебе не советчик.

Лида резко встала с кровати: «Дура или притворяется! Живем вместе, знает, что я ещё ни с кем не была; и мелет что попало. Ведь сдала меня Василию ещё в столовой, нагородив, бог знает что, а тут я со своей юбочкой и просвечивающейся курткой… Вот он и принял во внимание, а тут облом. Отчего бабы такие сволочи? Всё было подстроено заранее, потому он и молчал за столом, а я проглотила, доверчивая дура, как карась наживку … Единственное, в чем я перепутала их планы, мало выпила и подалась на улицу. А ушла бы за зановесочку, и он за мной – … пьяная, смотри и расслабится. Тфу ты! Ну, погодите, я вам покажу», – пригрозила девушка неизвестно кому.

Она налила себе чай и стала пить, не обращая внимания на Любку, которая обиженно молчала. Выпив чай, вкуса которого почти не почувствовала, снова легла в кровать. Хотела просто полежать, чтобы не видеть Любкино недовольное лицо, но неожиданно для себя снова уснула. Сколько проспала – не знает, проснулась от шума и топота в коридоре. «Вот это поспала.., что же ночь буду делать? Фу ты, испытатель вон уже приперся. Не встану, буду лежать, в конце концов, я ему ничего не обещала».

Натянув одеяло на голову, отвернулась к стене. Она слышала, как хлопотала Любка возле стола, как закипал на плите чайник. В животе заурчало так, что казалось, за столом слышно. «Пусть попьет чайку и уйдёт, всё и решится раз и навсегда! Эх! Где мой Женечка, он бы сейчас мне чайку с булочкой в кроватку притащил! Женечка – хороший, культурный мальчик, не то, что этот…испытатель».

За спиной зашуршала занавеска, Лида затаила дыхание: «Припёрся все же! Будем делать вид, что нам глубоко безразлично их присутствие, сразу сдаваться не будем».

Постояв несколько секунд, Василий подошёл и, присев на кровать, стал тихонечко стягивать одеяло с лица.

Притворяться уже не было смысла. Открыв глаза, Лида повернулась к нему, настраивая себя на войну, но то, что она прочла на его лице, привело её в полное замешательство: в нём светилась любовь и нежность. Все её воинственное настроение мгновенно улетучилось.

– Выспалась, соня! Вставай, мы вам мед и молоко принесли, не ела, небось, ничего.

«Вот те раз, под самый дых – не хотела? С кем воевать собралась, дура набитая».

– Давай, одевайся скорее, а то там желающих поесть хватает.

Выходные прошли как во сне. Сходили в кино, на танцы. Он больше не сверлил её своим испытывающим взглядом, а пытался постоянно кормить, чем смешил Лиду до слёз, грел её ладони своим дыханием и почти не целовал. «Боится, что ли? – недоумевала Лида. Какой он всё же непонятный, странный. Не наглеет. Значит, я ему действительно нравлюсь». Она уже обрела свою прежнюю уверенность, понимая, что победила, но что-то мешало ей торжествовать. «В общем, мы оба трусим, боимся расслабиться и отдаться чувствам. Боимся потерять контроль над собой. Ну что ж, если это судьба, то зачем торопить события, пусть идёт, как идёт. Надо постараться не влюбиться, а там видно будет».

Лида так и не поняла, почему после первого вечера не прогнала его и продолжает встречаться. Сказать, что он ей очень понравился – нет. Что-то поразило, а что..? То ли смесь дерзости и неуверенности в себе, то ли искреннее желание завоевать её сердце, то ли «материнская» забота.

Василий делал вид, что у них дело решенное. Лида не рисковала, и они наедине почти не оставались. Хотя Любка намекала, что может им с Генкой пойти погулять, а они пусть не мерзнут на улице, а спокойно посидят в комнате. Лида понимала её хитрость и не соглашалась. Досада на подругу не проходила, было обидно, что Любка так активно содействует Василию, будто имеет от этого свой интерес.

«Сама с Генкой спит и меня хочет втянуть в бабские дела, не понимая, что мне это совсем не нужно, по крайней мере, пока. Вот выйду замуж, тогда всё и будет, а сейчас мне такие проблемы не нужны. Не хватало ещё забеременеть….»

Сегодня у них последний вечер, завтра он уезжает.

Весь рабочий день Лида провела в тревожном состоянии: этот парень что-то затронул в душе ей не ведомое. Он магнитом притягивал к себе и тут же отталкивал. Она впервые почувствовала власть мужчины над собой. Вспомнила его напряженное возбуждение – краска залила лицо, она хихикнула. Девчата, рассказывая про своих парней, упоминали об этом, но одно дело слышать, а другое самой прочувствовать. Сейчас, конечно, смешно, а в тот момент не до смеха было. «Хорошо, что он завтра уезжает, иначе я такого напряжения долго не выдержу».

Василий пришел за ней на работу и долго сидел в зале, ожидая, когда Лида сможет выйти. Девчата, как специально, не отпускали пораньше. По очереди ходили в зал, будто бы по делу, а проходя мимо него, посмеивались. Наконец Лиля смилостивилась.

– Иди, чего уж, сами всё тут закончим, а то помрет бедный, от нетерпения.

Они пошли к его дому, Василий хотел предупредить мать, что вернётся поздно. Когда он спросил Лиду не хочет ли она познакомиться с его матерью, Лида так неподдельно перепугалась, что он не стал настаивать. Осложнять себе жизнь Лида не хотела. Если судьба, придет из армии, может, она и согласится выйти за него замуж, а так знакомство это ни к чему.

Девчонки уже спали. Лида взяла свой стул, вынесла его в коридор. Василий уселся на него и посадил её к себе на колени. Господи! Он не целовал, он боготворил: касался нежно губами губ, глаз и смотрел, смотрел…

– Ну, что ты на меня, как на икону, смотришь, – смущалась Лида – не надо, прошу тебя!

– Ты не знаешь себе цены. Я такой ещё не встречал, как я без тебя буду эти длинные четыре месяца.

Он уткнулся лицом в её волосы и затих.

– Смотри, Василий, получается, что мы с тобой сейчас четыре дня вместе и четыре месяца в разлуке. Интересно, число четыре счастливое, как ты думаешь?

– Не знаю, знаю только, что четыре дня слишком мало, а четыре месяца слишком много.

– Да, – задумчиво протянула Лида. – Слушай! А что, если перевести четыре дня в часы, то получится почти целых сто часов, уже больше, правда? Сто часов счастья, разве этого мало…?

– Ты меня ждать будешь? – перебил Василий.

Лида промолчала, не сразу сообразив, что ответить. Правды она сама не знала, а врать и обещать не хотелось. «Странно получается, – думала Лида, – впервые передо мной встала такая дилемма. И я не готова. Первый парень, который в серьёз хочет на мне жениться, а мне совсем не хочется замуж. Полгода назад я была бы счастлива, выйти замуж. А сейчас?»

Она тогда очень любила курсантика Володю, но он уехал, не предложив руки и сердца, хотя они встречались целый год, и все вокруг были уверены, что дело закончится свадьбой. Он, правда, написал потом, просил прощения, объяснял, что ещё молод и не готов создать семью, и что её он все же любил и даже сейчас любит и, возможно, приедет за ней, как только хорошо устроится. Лида тогда не ответила на его письмо и лишь презрительно бросила: « Не больно -то я и хотела…». Но сколько это ей стоило, не знал никто даже на работе. И вот теперь этот же вопрос, но уже с другим парнем, поворачивался совсем по-другому. «Господи, почему всё так несправедливо в мире?!»

– Ну да, какой же я глупый, разве такая девушка, как ты, может долго оставаться одна? – нарушил молчание Василий, выведя Лиду из задумчивости. Он нервно теребил пальцами сигарету.

– Конечно, кто я ..? Так, один из многих. Возле тебя вон, сколько парней вьется… Я же вижу!

Он вопросительно посмотрел на неё, ожидая, что она будет его разубеждать. Лида смущенно отводила взгляд и всё никак не могла решить для себя: дать ему надежду или нет. Она знала, что сейчас решаются их дальнейшие отношения, и нужно просто сказать «да» или «нет». Но единственное чувство, которое она сейчас испытывала, это чувство вины. Женским чутьем понимала, что вот она та любовь, которую ждут всю жизнь – бери, радуйся, но радости почему-то не было. Она так привыкла к ничему не обязывающим отношениям, к ничего не значащим словам, что оказалась совсем не готовой принять сильное серьезное чувство. Лида не очень верила, что так можно влюбиться с первого взгляда. Ей было жаль его, и другого чувства сейчас у неё не было. Как ни странно, но она была благодарна ему за тот первый их вечер в свете серебряной луны, он уже не вызывал возмущения, а, наоборот, утверждал в ней для неё же самой: она женщина, и её желал мужчина, гордый и самолюбивый. Сам не подозревая, Василий возвысил её в собственных глазах…

– Я буду писать тебе каждый день. А найдешь другого, приеду, – отобью. Без тебя мне не жить.

Он смотрел в окно, Лида не видела его глаз, но в повороте головы было столько горечи, что она поёжилась.

Где-то в глубине сознания мелькнула нелепая мысль: «Такая любовь до хорошего не доведёт. Она не сможет вынести груза этой любви.» Мелькнула и погасла, то ли предупреждая, то ли приговаривая. «Господи, хорошо, что он уезжает, со временем я разберусь в своих чувствах, иначе б мне сегодня пришлось выйти за него замуж».

– Подари мне свое фото, – попросил Василий.

– Да, конечно, – засуетилась Лида, – сейчас принесу.

Она долго искала свою фотографию. Шарила в потёмках и всё никак не могла вспомнить: куда положила. Руки предательски дрожали, глаза наполнились слезами. Наконец фотография нашлась. Лида подошла к умывальнику, смыла с глаз потекшую тушь.

Он стоял на пороге и нервно курил. Взял фото, не глядя, положил в карман, потушил сигарету и впервые за четыре дня стал целовать по- настоящему, даже немного грубо. Всё повторилось с точностью того вечера на мосту, только сейчас он не испытывал её, а любил страстно.

И опять она неизвестно почему испугалась, боясь ответить на его поцелуй. В горле перехватило дыхание, сердце бешено колотилось. Чувствуя, как страсть захлестывает, и, понимая, если сейчас ответить, то случится непоправимое…Она резко отстранилась, чуть не упав со ступеньки.

– Прости, я дурак, я же вижу, что ты меня не любишь, и всё равно пристаю. Я тебя не тороплю, уеду, ты подумай, и если хоть немножко нравлюсь – напиши. Я сделаю всё, чтобы ты меня полюбила.

На лице у него обозначилась маска холодной надменности.

– Смотри, веди себя хорошо, – он дернул её за нос, как ребенка, – вернусь, отшлёпаю. Мне пора идти, а то мать будет беспокоиться. Не провожай – не надо, иди спать. Он развернул её на сто восемьдесят градусов и втолкнул в комнату.

Хлопнула дверь. Василий ушел.

Ватными ногами Лида прошла к кровати, не раздеваясь, села. На неё навалилось ужасное чувство вины. «Господи, кругом виновата! Женю обидела, этого обделила. С ума сойти можно! Чего они от меня хотят, медом я, что ли намазана?»

Она заплакала от обиды и отчаяния, от непонимания себя и своего легкомысленного поведения, его шокирующей страсти.

«Дура, влюбила парня в себя, подала надежду, и в «кусты. Убить меня мало, представляю, как ему сейчас плохо. Может, догнать, пообещать ждать, позволить делать, что ему захочется?»

Она вскочила с кровати, стала торопливо обуваться, кинулась к двери. Но у порога словно споткнулась, постояла, чувствуя, что не сможет сделать ни шага, уселась прямо на пол и тихо заплакала. Ну что, что мешает ей сделать то, что она считает правильным? Кто сидит внутри и принимает за неё решения? Откуда этот страх, страх раствориться в любви, покориться воле судьбы, просто переложить ответственность на другого человека. Он сковывал, мешал жить и наслаждаться жизнью. Она не верила, боялась поверить в счастье. Привыкла делать счастливыми других и как-то забыла про себя. И теперь, когда счастье оказалось так близко, была не готова его впустить, раствориться в нём да просто стать счастливой. И ещё стало понятно, что писать ему не станет. Это очень серьезно дать человеку шанс на надежду, заранее зная, что так, как он любит её, она его не сможет полюбить никогда, а по-другому ей не хочется!

Девушка сидела на холодном полу и плакала, ей было жаль себя, жаль только что отвергнутого странного парня, нарушившего её беззаботную, размеренную жизнь, которую она почему-то старательно усложняет. Она понимала, что сознательно отвергает только что зародившуюся любовь, к которой стремилась всё последнее время, и что короткие сто часов счастья она променяет на скучные отношения с Женечкой, ненавидя себя за слабость и трусость. И самое главное, что она поняла про себя: это страх серьезного, настоящего, глубокого чувства между мужчиной и женщиной, страх полюбить так, как смог полюбить её Василий, не раздумывая и не рассуждая.

Сто часов счастья, чистейшего, без обмана,