Cто часов счастья

Cто часов счастья
Анна Игнатьевна Галанжина

…Женским чутьем понимала, что вот она та любовь, которую ждут всю жизнь – бери, радуйся, но радости почему-то не было. Она так привыкла к ничему не обязывающим отношениям, к ничего не значащим словам, что оказалась совсем не готовой принять сильное серьезное чувство. Лида не очень верила, что так можно влюбиться с первого взгляда. Ей было жаль его, и другого чувства сейчас у неё не было. Как ни странно, но она была благодарна ему за тот первый их вечер в свете серебряной луны, он уже не вызывал возмущения, а, наоборот, утверждал в ней для неё же самой: она женщина, и её желал мужчина, гордый и самолюбивый…

Анна Галанжина

Cто часов счастья

На кухне столовой №2 царила привычная предобеденная суматоха. На раздаче вызывающе гремела кастрюлями Наталья; в кондитерском цеху суетилась повар-кондитер Танька, по прозвищу «Булка». Её высоченный накрахмаленный марлевый колпак чудом держался на голове, покачиваясь из стороны в сторону. В мясном цеху выводила свои романсы Мари Ванна. Прибывшая недавно на практику из кулинарного техникума Катюша жарила аппетитные блинчики. Сновали между цехами бригадир и зав. производством, проверяя, всё ли в порядке, готова ли смена накормить людей вкусно и полезно. Шёл последний день декады русской кухни – «Масленица». Сквозь большие окна проглядывало хмурое небо. Свинцовые тучи медленно скользили по небосводу, словно решая для себя, чем пролиться, дождём или снегом. Снега почти не осталось, лишь кое-где, на крышах, можно было увидеть его маленькие, осевшие островки, да ещё в укромных уголках, куда не добирались редкие лучи солнца.

– Девчата, а ведь сегодня первый день весны, – отметила бригадир. – Правда, весной что-то не пахнет.

– Так оно и зимой не пахнет, – донёсся голос из кондитерского цеха. Танька никогда не оставляла заданного разговора без внимания. – Вот вам и Масленица, вот вам и Декада русской кухни! Масленица со снегом должна быть, а тут снега днём с огнем не сыскать.

– Ну, что Бог даст. Наше дело провести эту декаду так, чтобы людям и начальству угодить, тем более сегодня последний день.

– Не, – поправила Танька, – сначала надо начальству угодить, а потом людям. Людям всё равно не угодишь, а начальству можно.

С раздачи послышался раздражённый голос Наташки:

– Вот счас начальство явится, а у меня котлеты на раздаче отсутствуют, угодите вы тогда и начальству и клиентам… Та, старая карга, – она кивнула в сторону мясного цеха – всё романсы выводит, ни одного противня с полуфабрикатами не принесла, а их еще жарить нужно…

– Мари Ванна, хватит вопить, котлеты несите! До открытия осталось совсем ничего! Алла Пугачёва, блин!

Уютно пыхтел титан с горячей водой. С посудомоечной доносился заразительный смех.

И только Лида Маркова казалась безучастной к происходящему. Помешивая неторопливо в двадцати литровой кастрюле шумовкой суп, по названию «Полевой», задумчиво улыбалась чему-то своему, пока её не задела локтем проплывающая мимо Мари Ванна с полуфабрикатами сырых котлет, покоящихся на противень.

– Дремлешь? – пропела она, – Сдаётся мне, ночка тёмная была? Я в цель попала?

Ответить Лида не успела. Марь Ванна страдала какой-то таинственной болезнью, в простонародье называемой «слоновья», и была необъятных размеров. Толстые, словно сардельки пальцы рук, как пушинку держали противень.

– Разойдись, дорогу, дорогу! – монотонным голосом выводила она.

Однажды Мари Ванна поскользнулась на мокром полу, грохнувшись вместе с котлетами. Чтобы поднять её, пришлось звать с улицы мужчин. Такой же прецедент случился несколько дней назад, когда она столкнулась с неожиданно выскочившим из-за дверей директором горторга, решившим проявить бдительность и, нагрянув, неожиданно поймать кого-нибудь с поличным. Как её поднимали, это отдельный разговор, только директор больше не делает таких сюрпризов, а остальные расступаются, едва она появляется.

– Если бы не я, – горделиво пела Мари Ванна, вас бы маклавох давно поразогнали за воровство – цените. И её ценили за доброту и ядовитый юмор, одинаково комфортно уживавшихся в ней. И никто, кроме Наташки, на неё не обижался. Что уже там произошло, неизвестно, но с некоторых пор между ними «пробежала кошка». На кухне терялись в догадках.

– На котлеты, Брижит Бардо. Я тебе не Майя Плисецкая вприпрыжку бежать. Ставь в шкаф и не стреляй в меня глазами, у тебя пуль на меня не хватит.

– Работать надо, а не романсы распевать, – огрызнулась Натка. – Артистка с погорелого театра, слушать тошно. Чего тут трётесь, будто без вас некому котлеты лепить. Сидели б себе на пенсии и голосили свои песни, все хапаете, все мало вам.

– Ты своё вовремя делай, а я как-нибудь без твоих советов обойдусь. Молодая ещё меня учить. Закрой рот. Наградил же господь ротешником, семерым нес, а одной тебе достался.

– Ну всё, завелась.

Лида закрыла кастрюлю, повесила на бортик шумовку и принялась тихонько сдвигать кастрюлю на край плиты.

«И чего Наташка с ней грызётся, промолчи – и вопрос был бы решён».

– Ну как хахаль? –задела Лиду Марь Ванна, проплывая обратно, – Вижу, хорош! Ты словно с Луны свалилась, ходишь, как по краю крыши и лыбишься.

Лида в ответ показала большой палец, подтверждая её догадки.

– Молодчина, дивчина, так держать! Молодость раз даётся, а не будешь с мужиками любиться, станешь как губошлепая Наташка. Вон до сих пор гавкает, всё достать меня не может. Хоть бы нашёлся какой да прижал её к забору, а то разорвёт бабу от неудовлетворённости.

Она проплыла в свою вотчину «катать» котлеты. «Катала» она их настолько ловко и изящно, что Лида только диву давалась.

– Лид, не стой столбом, понесли суп на раздачу.

Это появилась зав. производством Лилька. Они подхватили кастрюлю и потащили к Наташке, которая всё ещё продолжала ругаться с ушедшей Мари Ванной.

– Вот тебе первое – супчик «Полевой». – Лиля пыталась переключить Натку на другую тему. – Можно и народ запускать. Лидусь, сбегай, дверь открой, слышишь, как тарабанят!

– А котлеты ещё не готовы, – взвизгнула Наташка. – Карга старая не хочет шевелиться, а мне из-за неё влетит!

– Да брось ты, Натка, она и так, бедная, с трудом ходит, чего беснуешься? Не бойся, тебе не влетит, я на себя вину возьму. Иди, Лида, иди, а я в кондитерскую загляну за булками.

– А чего за ними идти, – послышался голос, – вот они, красавицы.

В проёме кондитерской появилось весёлое лицо Таньки, перед собой она держала поднос с аппетитными румяными булками.

– И правда, сегодня они у тебя красивые, – Лиля взяла одну с подноса. – Может ещё и вкусные?

– Обижаешь, начальник, – Танька состроила рожицу. – Меня Колюнька мой сегодня целую ночь любил, а опосля этого дела булки у меня всегда обалденные выходят.

Девчата разразились хохотом.

– Лид, ты ещё не ушла? Быстро открывай дверь, – сквозь смех проговорила Лиля, – да становись кур на порционные куски рубить.

Рубить кур Лиде нравилось. Работа чисто механическая, можно думать и мечтать о чём хочешь, а это ей сегодня просто необходимо, и настроение к тому располагает.

У двери уже собралась толпа рабочих и студентов. Они с возмущением дергали запертую дверь.

– Ишь, как изголодались, бедняги.

Она едва успела отодвинуть задвижку, как толпа распахнула дверь, едва не сбив Лиду с ног.

– Убьёте, черти полосатые!

Но её крика никто не услышал.

Лязг железных подносов, переругивающиеся голоса слились в единый гул. Вздохнув, Лида пошла выполнять задание.

Вася, Василий… С таким именем у неё парня ещё не было. Честно говоря, она пошла с ним только потому, что очередной её кавалер, курсантик военного училища Женечка, уехал на каникулы домой. Собственно, она не считала себя его девушкой, Женечка её не увлекал, он был такой старательно-положительный, что иногда хотелось прогнать. Но она не прогоняла. Наглые надоели, а с Женечкой комфортно. Он ничего не требовал, довольствовался тем, что она рядом.

Василий возник в её жизни неожиданно: его привела в столовую Любка, с которой Лида вместе снимала квартиру. Оказалось, Генка, с которым она встречалась, его брат. Василий в настоящее время служил в армии, просто сейчас находился в отпуске.

Заканчивалась «декада русской кухни», или просто Масленица, вот и пришли они отведать блинов. Зал, разукрашенный зазывными плакатами, вышитыми полотенцами, самоварами, в стиле деревенской избы, выглядел празднично и нарядно. Народу было много, все весело суетились, набирая блинов с различной начинкой, румяных булочек и пирожков. За столиками мужчины украдкой разливали по стаканам алкогольные напитки. Было смешно наблюдать, как взрослые люди, пряча бутылку и озираясь по сторонам, пьют вино под видом компота.