– Так. Сказал: узнаю, что вы возитесь с этим, сукины дети, утоплю как котят, в Черничке.
– Но вы все равно сделали.
– Мы хотели посмотреть, что получится.
Я вздохнула. Ну конечно. В этом были они все. «Посмотреть, что получится». С этого началось Осколково, да и приблуды как таковые.
– А чего я? Пусть кто-нибудь из вас.
Явор покачал головой.
– Мы не можем. У нас дело одно есть. Спешное. Купец заказ ждет большой. День и ночь пашем как проклятые. Смертельная межа у нас через две недели.
– Кроме того, в Чиньянь кого попало не пускают. Император этот дюже подозрительный. Чтоб туда въехать, причина нужна. Если кого из нас там увидят, сразу поймут, зачем мы явились, и прогонят взашей. А тебя примут как дорогую гостью.
– Чего это?
– Того, что представишься ты невестой императора.
Глава 2
– Давайте-ка вместе разберемся, а то я чегой-то запуталась, – сказала я. – Этот ваш император – сущий душегуб. Девок жрет и все такое прочее.
– Да.
– И, сволочь, подозрительный.
– Точно.
– И стражи у него небось полный дворец.
– Ага.
– И вы хотите, чтоб я у него похитила секретный шлем, который ему страсть как нужен.
Все дружно кивнули. Я сложила руки на груди и поджала губы.
– Вот не знала я, до чего вам не нравлюсь.
И встала, чтобы уйти.
– Погоди, Малинка! – взмолился Явор. – Ну кто из нас, скажи, лучше тебя это сделает?
– Ваш император меня без соли сожрет и не поперхнется! – крикнула я. – Нашли засланку! Сами девками наряжайтесь и едьте! Вон, Снегирек хотя б. Набелим, насурьмим, кичку приладим, справная будет невеста.
– Да ну тебя, – насупился Снегирек, пока прочие ржали. Все, кроме меня.
– Дурни, – ругалась я. – От кого могла ожидать, но от тебя, Явор…
И села, надувшись.
– Да погоди ты, Малинка, – сказал Явор. – Мы ж не с кондачка. Мы все продумали. Ты вострая.
Все покивали.
– Шустрая.
Я пожала плечами, все еще дуясь. Ну да, не дура.
– И храбрей нас всех вместе взятых.
Это была правда. Когда у тебя мать поляница, деревянный меч ты научаешься держать быстрей, чем ложку. В семь лет мне подарили первый боевой топорик, а драться мать учила меня уже с пяти. В общем, одна по ночам я бродить не боялась.
– И по-чужедольнему разговариваешь.
И это правда. По нашим краям некоторое время назад проповедницы заморские путешествовали. Призывали баб стоять за свои права. К моей матери тоже подходили. Как раз когда она поле боронила. Борись, говорят, за себя, баба! Хватит позволять мужикам себя угнетать. Мать, дела не прерывая, спрашивает:
– Это зачем же?
Ну, говорят, работать сможешь наравне с мужиками. (Мать, напоминаю, за бороной шла). Она им: а я что делаю?
В общем, успеха у наших баб проповедницы не нашли. Но пока они тут крутились, я чужедольнему немножко выучилась. Чудной язык, но я чесала на нем довольно бойко, хоть и с ошибками. Даже писать и читать могла.
– Ну и в самом деле, Малинка, не можем же мы парня девкою наряжать. Император нас в единый миг раскусит.
Я вздохнула. И это правда. Девки из них (как, впрочем, и мужики) ни к хренам.
– А ты будешь нашей партизанкой.
– Кем?!
– Куртизанкой, – краснея, поправил Явора Снегирек, великий знаток чужедольних слов.
– Партизанкой-куртизанкой, – уступил Явор.
– Это что еще, к лешакам, такое?!
– А это по-иноземному такая девка, которая в палаты к князьям и принцам залазит и им вредит, – объяснил Стебелек.
Ишь, образованный.
– Красивая девка, – дополнил Явор.
– Я-то?
Я расхохоталась. Я, конечно, недурна собою, но чтоб красавица… Глаза серые, косы русые, нос короткий в конопушках. Девка как девка.
А Явор давай напирать.