39 долей чистого золота

Для меня это было что-то вроде назначенного свидания, и я стала планировать, что надену в этот день, пока меня везли по коридору к выходу.

Мне ужасно хотелось домой, в свою маленькую уютную квартиру, где было так, как нравится мне, где можно было закрыться ото всех и не вылезать из постели несколько дней, в маленький мир, принадлежащий только мне одной. Но, увы, это было невозможно: перемещаться без помощи посторонних никак не получалось. Чтобы помыться, мне приходилось прибегать к помощи одного, а то и двух людей, сложно представить, насколько это невыносимо.

Итак, я приехала жить к родственникам, меня привезли и сгрузили в предварительно подготовленную для меня отдельную комнату, которая изначально планировалась как большая гардеробная. Также она соединяла две части квартиры, принадлежавшие разным хозяевам. Миша с легкостью выполнил возложенную на него миссию и, загрузив меня на спину, словно большой походный рюкзак, поднял по лестнице на второй этаж. Неприятные ощущения от этого были несравнимы с тем, что я стала обузой для семьи своей сестры. У них вот-вот на свет должен был появиться малыш, а я со своим недугом вторглась в их жизнь и повисла как дамоклов меч и, возможно, даже изменила некоторые планы. Я чувствовала это, хотя никто не подавал даже вида, все радовались моему появлению в доме, создавая призрачность благополучия».

– Я ее очень понимаю! – прервала Таня чтение. – Очень! Я тоже была обузой для своей сестры, когда умерла мама, а затем отец, она делала вид, что любит меня, но в душе носила обиду на жизнь, за то, что та лишила ее преимуществ молодости, всучив опеку надо мной, при том, что я была очень непростым ребенком. Точнее сказать, мы просто очень разные.

– А я не сложный! – заявил Виктор. – Я многое делаю по дому и стараюсь не напрягать мать своим присутствием. Порой она по нескольку дней не замечает меня, занимаясь устройством своей личной жизни.

«Я лежала на кровати, уставившись в потолок, в уютной маленькой комнатушке без окон, не отличая день от ночи, не видя дневного света и блеска солнечных лучей, до тех пор, пока в дверном проеме не появлялся огромный силуэт моего носильщика с разящим смрадом спиртного. Он выносил меня на улицу, сажал на лавку, а сам садился на другой конец и, отвернувшись в сторону, закуривал сигарету. Мы почти никогда не разговаривали, думаю оттого, что не находили общих тем, а давиться дежурными фразами только ради того, чтобы что-то сказать, нам обоим было не нужно, в этом мы были солидарны. Время прогулки зависело от погоды и моего желания – иногда мы сидели часами, за это время Миша несколько раз успевал закинуть голову кверху и захрапеть. Храп его длился недолго, становясь все громче и громче, отчего, собственно, и происходило пробуждение. Затем он встряхивал головой, шлепал губами и снова закуривал сигарету. Я тоже иногда закрывала глаза, но не для того, чтобы похрапеть, а только лишь от яркого солнца, от которого мои глаза успели отвыкнуть за время пребывания дома. После прогулки Миша затаскивал меня обратно в комнату и, наследив грязными ботинками, уходил на кухню поболтать со своими друзьями. Я никогда не присоединялась к их посиделкам – им и так хватало меня более чем. Стараясь вести себя тихо, я закрывалась в своем склепе и думала о своей жизни, знала наперед многое из того, что произойдет со мной в будущем, но почти ничего о том, чем закончится каждая из происходящих со мной историй. Я зажмуривала глаза и пыталась перенестись обратно в тот день, когда со мной произошла трагедия, уводя себя от этого момента в разные стороны. Я пыталась вернуться обратно и изменить этот день в целом – можно было остаться в кровати и целый день провести под одеялом, не вылезая даже на перекус. Зажмурив глаза, я старалась оказаться там, старалась так сильно, что мне даже слышался громкий протяжный гудок электропоезда, но, очнувшись, я оказывалась там же, где и была, – на своей кровати, в склепе, освещенном слабым светом ночника, с двойным переломом большой и малой берцовых костей, который сделал мою ногу короче на несколько сантиметров. Я знала, что, когда я начну ходить, часть разницы оттянет на себя тазобедренный сустав, облегчив передвижение, но перекосив при этом мое тело так ужасно, что мне не захочется смотреть на себя в зеркало. Я стану хромая и перекошенная. И мне надо вернуться обратно и изменить это, я же могу, точно могу это сделать, нужно просто понять как».

– Я не понимаю, посредством чего она собирается вернуться в прошлое? – прокомментировала Таня.

– Мать говорила, что после полученного сотрясения мозга она стала немного куку – вроде ничего никому не говорила, но делала какие-то странные вещи.

– Какие?

– Путала людей, мою мать с кем-то спутала.

– Да, ты говорил.

– Интересно, ей удалось вернуться? – посмеялась Таня.

– Нет, она же так и была всю жизнь хромая, – серьезно заявил Витя. – Как будто, если бы она перестала хромать, можно было бы подумать, что ей удалось вернуться в прошлое и изменить этот несчастный день.

– А может, она изменила! Но не этот день, а какой-то еще, считая его неудачным, а это уже стало следствием изменений.

– Это очень сложно, – после паузы задумчиво сказал Витя. – Если бы изменилась некая ситуация, то знать о ней она уже не могла, потому как ее попросту не было.

Таня помотала головой и, захлопнув дневник, встала.

– Я пойду, мне еще надо одно дело сделать, – сказала она.

10

Все утро лил дождь, он звонко стучал по крышам домов, задорно брякал по металлическим поверхностям, пробуждая Таню ото сна. Капли ударялись о козырек подоконника, от удара подлетали вверх и разбрызгивались мелкими мокрыми точками по стеклу. Таня накинула халат и распахнула балконные двери. Прохладный воздух, будто поджидая этого момента, тут же ворвался в комнату, взяв в свои объятия сонную девушку. Таня запахнулась и вышла на балкон, ступив босыми ногами на холодный и влажный каменный пол. С нижнего этажа струилась тонкая голубоватая струйка дыма, а за ней вылетало целое серое дымовое облако и медленно растворялось в листьях яблоневого дерева. Таня услышала знакомый кашель и высунулась с балкона, чтобы посмотреть: дедушка Катюши сидел в кресле и переворачивал газетные страницы, откладывая в сторону уже прочитанные.

Таня снова попыталась представить Витю, из ее головы никак не выходил образ жизнелюбивого одуванчика, и тогда она, зажмурив глаза, представила его с темным цветом волос – получился все тот же одуванчик в черном, неаккуратно надетом парике, что напомнил ей бомжа в шапке под рябиновым кустом у магазина. Вспомнив о нем, Таня перерыла несколько ящиков с вещами, пока искала фотоаппарат сестры, и, обнаружив его, отправилась на центральную площадь. Дождь стих, и сквозь густые тяжелые тучи стало пробиваться солнце.

«Я сделаю фото и сравню его с тем, что нашла в тайной комнате, проведу свое маленькое расследование, – думала она. – Мне нужно это сделать, чтобы убедиться в том, что это просто похожие люди, а не один и тот же человек, который сидит тут целое столетие».

На улице было все спокойно, люди неспешно бродили по площади, пересекая ее вдоль и наискосок, словно шашки на игровой доске, такие же одинаковые и невозмутимые, – каждый по своей траектории, вот только поедали они друг друга не на игровом поле, а каждый у себя дома, скрывая под маской свое истинное лицо.

Таня выбрала удобную точку и, зажмурив один глаз, посмотрела в объектив фотоаппарата – ракурс не тот, слишком далеко. Она приблизилась на расстояние, с которого ее действия были хорошо видны мужику в шапке. Он смахивал на местного бомжа, который после удачной находки с довольным лицом рылся в каком-то мусоре. Таня сделала снимок и тут же пошла прочь, спрятав фотоаппарат в сумку. Ей стало ужасно неудобно за столь наглое поведение, и она поторопилась скрыться. Мужчина, увидев вспышку, довольно быстро среагировал и успел отвернуться, закрыв лицо руками. Еще несколько прохожих обратили внимание на Таню и проводили ее недоумевающими и немного осуждающими взглядами.

«Наверно, – думала она, – если бы меня так щелкнули, я бы догнала этого человека и потребовала объяснений!» Тягостное чувство стыда за свой поступок Таня ощущала еще некоторое время и, придя домой, стала заниматься растяжкой, чтобы отвлечься от неприятных мыслей.

Рассказывать об этом Виктору, когда он поинтересовался ее делами, Таня не стала, а сразу продолжила чтение дневника:

«Сегодня был весьма необычный день, он лег ярким пятном на мои серые одинаковые будни, и я постаралась скорее описать его, пока мельчайшие детали не растворились в моем сознании. Это была среда, утром в привычном режиме кипящей спешки все разбежались на работу, оставив мне слегка недожаренный омлет из двух яиц с помидором и йогурт с торчащей в нем ложкой, хоть с ложкой мне удавалось справиться и самой, я находила это излишней заботой и ставила дополнительный плюсик в копилку своей сестры. Миша в этот день был свободен и обещал вывести меня на прогулку в первой половине дня, обычно в такие нерабочие дни он приходил около десяти часов утра и уделял мне время до полудня. Я неспешно собралась и стала ждать, но его не было. Стрелка часов показывала пятнадцать минут двенадцатого, когда я начала думать, что сегодня он не придет, – видимо, у него появились дела, или он просто забыл про меня, перебрав накануне вечером лишнего. В половине двенадцатого замок входной двери отворился и послышались чьи-то шаги, направляющиеся в мою сторону. Я приподнялась с кровати и вопросительно выглянула из-за комода: молодой человек, одетый в белую рубашку, идеально отглаженные брюки, чисто выбритый и аккуратно причесанный, остановился в дверном проеме, а до моего носа донесся приятный свежий аромат мужского одеколона.

– Здравствуй! – сказал новый, для меня, Миша.

Я поздоровалась в ответ и стала подбирать слова, чтобы выразить свое восхищение!

– Ты женишься сегодня? – спросила я.

Он усмехнулся и отметил, что погода с самого утра великолепная и хорошо бы поспешить на улицу, подставив мне свою спину. Я висела на нем максимально аккуратно, стараясь не помять пиджак и не испачкать брюки вытекающей из-под бинта мазью. Миша уверенно прошагал мимо нашей привычной лавки и направился в сторону парка, согнувшись посильнее обычного, чтобы мне было удобнее сидеть, не соскальзывая с его спины. Мы остановились около пруда, в котором плавали небольшими стайками серые утки, они заныривали в воду в поисках пищи, по очереди внезапно исчезая с поверхности воды, а через некоторое время всплывали обратно и тут же отряхивали головы, издавая характерное кряканье.

Миша посадил меня на длинное широкое бревно, лежавшее вдоль берега, словно гигантский змей, и сел рядом. В этот день он впервые заговорил со мной так искренне, что у меня накатились слезы, хотя, наверно, накатились они не от этого. Обстановка навеяла на меня воспоминания из детства – крики уток и запах свежего белого хлеба, он крошился в руках, разлетаясь по сторонам в месте надлома и испуская приятный сдобный аромат, и летел большими кусками в воду. Утки налетали на него и рвали, выхватывая кусок друг у друга из клюва, не замечая, что рядом плавают такие же куски, уже облепленные стайками мелких рыбок.

Хлеба у нас не было, и мы просто сидели, наслаждаясь теплыми весенними лучами солнца.

– Я решил измениться, – начал он.

– Это правильное решение.

– Я устал быть таким, я противен окружающим и самому себе, я помню твой взгляд, когда ты увидела меня впервые в больнице, наверно, ты подумала тогда: что это за бомж пришел? Как его вообще пропустили в больницу?!

Мне стало неудобно, потому что он был прав, но я даже не подозревала, что мои мысли так легко читаются во взгляде незнакомыми мне людьми, и решила взять это на заметку, надев солнечные очки.

– А вскоре я перестал замечать эти взгляды – они стали нормой, и я привык к себе. Но сегодня утром я взглянул на себя в зеркало, и мне стало противно и тошно от вида собственной физиономии, я умывался, обдал ледяной водой лицо, пытаясь смыть его с отражения в зеркале, но, намокая, оно становилось еще ужаснее. Я понял, что так больше не могу, это просто слабость, это легкий путь, который я выбрал для себя, оправдываясь своим горем.

Он достал сигарету из пачки и, покрутив ее в руке, засунул обратно.

– Тебе тоже досталось неслабо, но ты не топишь горе в бутылке, – повернувшись ко мне, сказал он, желая продолжить, но ожидая при этом моего одобрения.

– Что произошло? – спросила я.

Он помедлил, а потом снова заговорил.

– Мы отмечали мой день рождения, я снял ресторан, хотелустроить праздник для всех, пригласил наших друзей. Моя жена была очень красива в этот день – на ней было длинное черное платье с вырезом на спине и крупные жемчужные бусы, но в этот день ее красота принадлежала не мне. Наша жизнь протекала отнюдь не так гладко, как хотелось бы, и вскоре я начал подозревать ее в любовной связи с другим мужчиной. Она хотела уйти и вот-вот было призналась мне, но я оттягивал этот момент, как мог, в надежде, что это временная страсть, которая скоро растает сама собой, и в нашей семье все наладится.

Я любил ее и не хотел отпускать, несмотря на разлад, остудивший былую любовь. Мы старались зачать ребенка, о котором она мечтала, но ничего не выходило, и вскоре секс для нас стал работой, не приносящей никаких результатов.

Я очертил круг подозреваемых, с кем она могла бы иметь отношения, и специально пригласил всех на праздник. Весь вечер я упорно ловил взгляды всех ее потенциальных возлюбленных, стреляя глазами, словно лазерным лучом, сканирующим насквозь их мысли, но ничего подозрительного не замечал ни в одном из них. Тогда я решил схитрить и сделал вид, что сильно напился и превратился в полную размазню, уснув на стуле в самый разгар праздника. Это сработало – очнувшись от псевдосна, я заметил хвост ее платья, завернувший за угол в сторону кухни ресторана, где находился небольшой банкетный зал. Спешно пересчитав гостей, я обнаружил исчезновение нескольких, часть из них стояли на крыльце и, дымя сигарами, весело рассказывали друг другу какие-то байки; в моем поле зрения не было только одного человека – моего институтского друга, мы познакомились во время учебы, и он, за неимением своего жилья, бывало, находил приют в моем доме, ел мамины блинчики по утрам и спал в моей комнате под моим одеялом. После учебы он удачно устроился и широкими шагами поднялся по карьерной лестнице. Его не было в моем черном списке, он пришел на праздник со святым желанием искреннее поздравить меня. Находясь в командировке, он специально выкроил время и утренним рейсом прилетел на день рождения, предупредив заранее, что сделает для этого все возможное, но на сто процентов не обещает.

Я сделал глоток вина и собрался встать из-за стола, как тут сидевший справа мой старший брат хлопнул меня по плечу и бокал, поднял собираясь сказать тост. Он говорил долго, вспоминал, желал, признавался в любви, в то время как в моей голове разворачивалась сцена, происходящая за стенкой, и кровь горячо приливала к вискам. Я представлял ее шею, плечи и шарики жемчужных бус, перекатывающиеся в чужих мужских руках. Я встал и пошел в ту же сторону, куда повернула она, – в банкетном зале было темно и тихо, я резко включил свет и увидел их вместе, они прижимались друг к другу, лямка ее платья сползла почти до локтя, волосы были взъерошены, а взгляд испуганный и виноватый. Я не знаю даже, из-за чего я расстроился больше – из-за измены жены или предательства лучшего друга, в совокупности эти факты привели меня в ярость, до сих пор мной не познанную.

Я развернулся и вышел вон, она побежала за мной, выкрикивая мое имя и поправляя лямку платья. На улице было морозно, я давил тонкую корочку льда праздничными лакированными ботинками с вытянутыми носами, она бежала за мной, неуклюже поскальзываясь и подхватывая руками подол платья, призывая меня остановиться и выслушать ее. Я остановился, ослабил душащий меня галстук и повернулся к ней – ее виноватые, мокрые от слез глаза были черными от размазанной косметики, но все еще такие же любимые, как раньше, они отражали лишь вину, но никакого взаимного чувства в них не было.

Моя ярость достигла своего апогея – я замахнулся и ударил ее со всей силы по лицу, не дав сказать ни слова, тем самым выразив всю глубину своего разочарования в ней.

От неожиданности и силы удара она упала на землю и схватилась за лицо руками, а я развернулся и пошел вперед, слыша, как сзади остановилась машина. Она села в нее, и машина с визгом колес умчалась вдаль, обогнав меня на дороге.

Больше мы не виделись. Она даже не забрала свои вещи, я собрал их и отвез ее матери, она охала и ахала, увидев меня, стыдясь поступка своей дочери, а после еще некоторое время звонила мне, чтобы узнать, как дела, бередя еще больше мои кровоточащие раны.

С ним мы тоже больше не встречались. Но я знаю, что они живут вместе, и это не дает мне покоя.