39 долей чистого золота

– С чего ты взяла?

– С того, что ни разу не застала тебя отсутствующим.

– Если хочешь, я могу уйти, – ответил обиженный голос.

– Нет, что ты! Я не к этому, просто пытаюсь тебя понять, с кем ты живешь?

– С матерью, но она работает целыми днями, поэтому я сижу один.

– А сколько тебе лет, Витя?

– Девятнадцать.

– Ты не можешь ходить? – рискнула предположить Таня.

– Могу – я…

Таня поняла, что ткнула пальцем в небо и промахнулась, да так некорректно, что самой стало не по себе, всему виной излишнее любопытство, а он, может, еще не готов к этому разговору и выжимать из него слова, словно давить сок из лимона, не стоит, по крайней мере, не сегодня.

– Ты готов слушать откровения умершей соседки? – перевела она тему и подумала, что это как-то неправильно, залезать в чужие, давно покинувшие этот мир мысли.

Но процесс был запущен, дневник найден и уже раскрыт на первой странице, к тому же, думала Таня, дневники для того и пишутся, чтобы их когда-нибудь нашли и прочитали. Девушка открыла книгу и начала читать вслух то, что было написано на первой странице:

«То, что произошло со мной, удивительно и не имеет никого объяснения, или я его просто-напросто не знаю. Жаль, но я не могу поведать миру об этом чуде, потому что меня сочтут сумасшедшей и остаток своей жизни я проведу в доме для психически больных людей. А я не могу этого допустить, потому что у меня в жизни есть планы, которые, как мне кажется, должны осуществиться. Ради них я буду держать в тайне свою историю…»

– Дальше размыто, ничего не видно. Ты не знаешь случаем, что там за секрет был? – сгорала Таня от любопытства.

– Нет. Эх, на самом интересном месте, что там дальше?

Таня перелистнула страницу:

«Прошло две недели с тех пор, как мне сделали вторую операцию, но я все еще продолжаю лежать на спине, а моя нога подвешена чуть выше головы к толстой хромированной трубе, пролегающей, словно поручень, вдоль всей койки. Я смотрю на нее и вижу свое отражение: волосы торчат в разные стороны, нос огромный, как у клоуна, а глаза пустые, словно колодцы, одиноко стоящие посреди пустыни. Меня привезли, прооперировали, я лежу тут – в палате для живых людей, за мной ухаживают, кормят, навещают, и никто-никто не замечает самого главного – я уже умерла. Да, в тот самый день, в том самом месте, в то самое время, когда огромный несущийся поезд разрезал своим оглушительным протяжным гудком мою жизнь пополам… Это обусловлено не тем, что теперь мне придется учиться ходить, а совсем другими факторами. Я твердо решила, что никогда не напишу больше ни слова о своем прошлом и будущем, все будет только в настоящем времени. Я буду жить только настоящим, иначе у меня просто ничего не выйдет».

– Ты понял что-нибудь? – спросила Таня.

– Видимо, ее переехал поезд, и это ее трагедия.

– Как жаль ее.

– Давай дочитаем, а потом будем жалеть, жизнь ведь порой преподносит нам совсем неожиданные сюрпризы.

– Со мной такого не бывало. «У меня все сюрпризы были трагичными», – сказала Таня и погрустнела, погрузившись на минуту в свои воспоминания.

– Смотря, как к этому относиться. Я вот встретил тебя и очень рад, – разоткровенничался Виктор.

– Встретил? Хммм, это так называется разговор через стенку? Ты даже не хочешь взглянуть на меня.

– Послушай, иногда ты очень прямолинейна, мыслишь неординарно, ты ведь сама борец за это, может, мне вовсе не надо смотреть на тебя, чтобы увидеть.

Таня задумалась, опустила голову вниз и, опираясь руками в пол, поменяла положение ног.

– А где твой отец? Он жив?

– Мой отец был вор-рецидивист, имевший слабость к ювелирным изделиям. Он искусно обчищал магазины, раз за разом увеличивая себе срок. В последний раз, когда он попался, его добычей стал всего лишь сервиз из мельхиорового серебра, который он украл, чтобы задобрить очередную жертву – точнее, женщину, но, к сожалению, не успел даже дойти до ее дома, как его повязали. Этот сервиз стоил ему жизни, потому как его форма туберкулеза никак не хотела уживаться с ним в тюремной камере и начала быстро поглощать остатки его легких, словно ворона, клюющая мертвую плоть.

С нами отец жил всего три раза по несколько месяцев, и, увы, я мало что могу вспомнить о нем хорошего.

Я помню лишь, как звенели золотые побрякушки, и запах металла, раздражавшего мой чуткий нос, когда мама сажала меня за обеденный стол. А все остальное я знаю только из маминых рассказов, поэтому могу смотреть на их отношения только ее глазами. Моя мама, по ее собственным словам, была очень красивой девушкой, и за ее внимание всегда боролись несколько человек сразу, видимо, это и помешало ей устроить свою жизнь нормально, ведь выбор – это своего рода испытание, и порой его проходят не все. Зачастую мама рассказывает одно и то же, всегда с одинаковой эмоциональной нагрузкой и никогда не подмешивает ничего лишнего, это дает повод думать, что так оно и было на самом деле.

Виктор перевел дыхание и продолжил:

– Они лежали голые в распотрошенной постели. Она положила голову на его вытянутую руку и согнула ноги в коленях, поглаживая правой рукой его живот. Прошел примерно час тишины, до того, как он произнес: «Теперь ты можешь от нее уйти, я заработал много денег…»

– Постой, постой! Это ты сейчас про своих родителей рассказываешь или зачитываешь фрагмент из бульварного романа 18+? – возмутилась Таня.

– Я пересказываю любимую мамину историю об их отношении с отцом.

– Ааа, – протянула Таня, – просто для меня это необычно, у меня ведь совсем другие воспоминания… Извини, продолжай!

Виктор снова набрал воздуха в легкие и на выдохе заговорил.

– Украл, но в его понимании – это заработал, – вставил Витя с иронией и продолжил цитировать мать:

«И хочу отправиться в путешествие, я полечу в Китай, потом в Сингапур, Малайзию. Знаешь, что я сделаю, когда впервые увижу океан? Я быстро скину обувь и побегу к воде, я буду бегать вдоль берега столько, насколько у меня хватит сил, купаясь в соленых брызгах бездонного океана, открывшего мне свою душу и ласкающего мое тело солеными языками прибоя – такого же бездонного, как моя любовь к тебе.

Теперь ты можешь уйти от нее», – еще раз повторил он, замолчав на некоторое время в ожидании ответа. Но мама ничего не сказала, лишь отвернулась на другой бок, уткнувшись головой в подушку, в это время она уже была беременна мной и начинала об этом догадываться, но полной уверенностью не обладала.

«Я поеду, – уверенно заявил отец, – и хочу, чтобы ты поехала со мной. Это ведь то, о чем мы мечтали так давно. Но ты сама должна сделать свой выбор – ехать со мной или остаться с ней навсегда. А мне придется принять твой выбор, каким бы он ни был».

Мама подняла глаза и игриво посмотрела на отца: «А дальше что? Деньги закончатся, океан не бушует вечно, рано или поздно случится отлив, ты будешь лежать на раскаленном песке под знойным солнцем, лихорадочно вымаливая каплю холодной воды. Что будет тогда?»

В эту минуту отцу стало ясно, что все это была иллюзия, самообман. Мама не собиралась уходить от нее, это была лишь игра, игра, в которой кто-то останется проигравшим. Их страстная испепеляющая любовь, некогда сводившая с ума обоих, вмиг превратилась в туманное, висящее над низиной облако, рассеивающееся в ярких лучах восходящего солнца.

Впервые отец увидел маму за пару лет до этого в офисе своего друга, когда та пришла устраиваться на работу. На работу ее не взяли, и мама сидела в приемной на красном диване – одетая в белую шелковую блузку, черную узкую юбку, и ее белокурые локоны спускались по узким плечам вниз. В попытках взять на себя бремя социальной нагрузки мама ходила по собеседованиям, найденным в объявлениях печатных изданий. Она просто сидела и теребила пальцами прядь волос, закинув ногу на ногу так, что из-под юбки хорошо просматривался кружевной край чулок. Отец приоткрыл дверь, и взгляд его первым делом пал на вздымающуюся при вдохе грудь, плотно стиснутую в разрезе белой шелковой блузки. Ее обескураженный вид говорил сам за себя, и отцу не составило труда подобрать нужные слова для знакомства. Роман их длился полгода, и, вопреки закономерности, мама теряла к нему интерес быстрее отца. За это время он узнал, что мама проживает со взрослой женщиной, под ее опекой и имеет с ней нетрадиционные отношения.

– Ого! – вставила Таня неожиданно. – А у вас с мамой откровенные разговоры.

– Да, она решила ничего не скрывать от меня, чтобы я знал все, как было на самом деле, это еще не конец, подожди.

– Я тоже всегда хотела иметь откровенные отношения с кем-то из близких, но с сестрой это невозможно, мы слишком разные, и она никогда не старалась понять меня, а больше у меня никого нет.

– Теперь у тебя есть я! – с гордостью и всей ответственностью за свои слова заявил Витя. – Но продолжим завтра, ладно, я обещал матери кое-что сделать сегодня, и мне нужно идти.

– Хорошо.

– Только пообещай мне одну вещь, ладно?

– Обещаю!