Санки

Мама пряталась за кухонной утварью, погруженная в свои дневные дела, не желая вникать в проблему. Она часто приходила домой словно робот с заданной программой, и любое отклонение от нее вводили ее ступор. А я знал – дневник нельзя нумеровать, нужно оставлять человеку право на личную жизнь, на такую, о которой никто не узнает, – озвучить эту позицию я, конечно, не решился. Весь вечер в нашем доме царила немая тишина, которую разрывал лишь шелест бумажных страниц. Это было вроде наказания, созданный траур призывал меня к совести и размышлению над своими действиями.

Наконец-то этот день закончился, мама вышла из ванной и, заглянув ко мне, отправилась спать. В комнате запахло кремом для рук и огуречной маской, это ее вечерний запах, он стал таким родным, что, если бы мне заменили маму, я попросил бы новую пользоваться этой же косметикой и вовсе не заметил разницу. Я лег и начал думать о санках, периодически остро и метко стреляя взглядом в то место, где они обычно появляются. А чтобы бы сделал Ден на моем месте, если бы эти санки явились к нему? Я повернулся на спину и уставился в потолок широко открытыми глазами. Ден бы не плакал, не убегал, не вырывал бы страницы и не бегал ночью по улице. Он просто подошел бы к этим санкам, прищурив один глаз и подняв бровь, сжал кулак и треснул бы своей жилистой рукой так… так… так… сильно! Что санки разлетелись бы на мелкие щепки. А потом он спокойно, без паники взял бы совок, собрал все обломки и выкинул их в мусор. Я представил это так красочно, что у меня перехватило дыхание. Обычно я не одобряю жесткие насильственные методы Дена, но именно в этой ситуации готов действовать любыми доступными мне способами.

Я открыл глаза – 4:15. По стене в лунном свете бежали темные пятна, отражая падающие хлопья снега за окном. Санки стояли на своем месте, я узнавал их по характерному запаху и холоду, исходящему от металлических лезвий, хоть они и стояли достаточно далеко от меня, холод я ощущал даже через одеяло. Я сжал кулак и разозлился, но этого было недостаточно для того, чтобы разнести санки в пыль. Я вспомнил Дена, как он ударил меня по лицу, вспомнил, как он выкрутил мне руку в прошлом году и я заплакал от боли, вспомнил, как он смеялся, поставив мне подножку, я тогда катился кубарем несколько метров и разодрал ногу так, что не мог ходить много дней. Воспоминания нахлынули на меня разом, и наконец-то: все, что происходит со мной сейчас, – это тоже из-за него. Я сжал челюсти так, что в висках начало стучать, собрал весь свой гнев и вскочил с кровати – удар! Я пробил деревянную поверхность, и кулак вошел в пустое пространство. Раздался грохот, мне на голову повалились книги и прочий хлам, годами лежащий на шкафу, словно шапка. Дверь распахнулась, загорелся свет, и родители одновременно вбежали в комнату. Мама что-то визжала на своем паникующем языке, а папа бросился ко мне и вытащил мой окровавленный кулак из пробитой фанерной стенки шкафа. Кожа почти вся была содрана, но кроме жжения я ничего не чувствовал. Это из-за эмоций, я наконец-то победил эти санки, больше они меня никогда не потревожат. Их обломки остались под горой упавшего хлама, который можно заодно и выбросить!

– Что случилось? – спросил папа, пока мама промывала мою ободранную руку перекисью водорода.

– Мне приснился страшный сон, я убегал от монстра, – пробормотал я, залипнув на шипящих пузырьках крови («Врёшшшшшь, врёшшшшшь», – шептали они как будто наяву).

– Вот! Я же говорила! – укоризненно прокомментировала мама наконец-то вменяемым голосом. – Все эти игры и журналы до добра не доведут.

– Ладно, завтра разберемся, а сейчас надо спать, – закончив бинтовать мою кисть, папа снял очки и протер красные глаза большим и указательным пальцами к центру.

Утро. Суббота.

Дверь глухо хлопнула, а телевизор продолжал бубнить какие-то утренние новости. Папа ушел по своим «выходным» делам, а мама все еще копошилась в кухне, но вскоре звуки стихли и дверь хлопнула еще раз – правда, по-другому: громче и быстрее, это мамин профиль – ушла по магазинам. У меня был час до их возвращения, чтобы убраться и собрать обломки санок. Я вскочил и не завтракая принялся за дело, жаждая скорее избавиться от улик навсегда. Разобрал книги, тубы с папиными чертежами, собрал в коробку старые игрушки, вычистил разбитое стекло. Жертвой оказался фарфоровый набор посуды, подаренный кем-то на юбилей, он уже лет десять жил то в одном шкафу, то в другом, словно платяной призрак. Набор совсем не жалко, освободилось место под коньки. Уборка закончена, но никаких признаков сломанных санок я не обнаружил. Им снова удалось меня обмануть, и я не понимал, как они это сделали. Собрав мусор, я надел шапку, влез в папины валенки и вышел на улицу. Белизна резала глаза, снежные сугробы блестели, как алмазные горы. Люди, закутанные в теплую одежду, одиноко бродили в просматривающейся насквозь парковой зоне. Я выбросил мусор и, похрустывая резиновыми калошами, отправился домой.

Весь оставшийся день я проспал, мама несколько раз заходила в мою комнату и трогала мне лоб холодной ладонью, я чувствовал ее где-то очень далеко и не мог даже пошевелиться в ответ.

5

Я выбрал неправильную тактику! Агрессия не дала никакого результата, что натолкнуло меня на мысль действовать иначе – я отвезу их обратно к школе, когда они вернутся на свое место, им не нужно будет больше являться ко мне по ночам и мучить меня, взывая к совести за содеянное. Я снова разработал план побега из дома ночью, все просчитал, подготовился и лег в кровать частично одетым. Уснуть не удалось, потому что я вспотел, а дурные мысли не давали мне расслабиться. Всю ночь я ворочался с боку на бок, ожидая их появления, но ничего не произошло, моя комната осталась пустой до самого утра, с рассветом я стянул мокрую, пропитанную потом одежду и уснул. Весь следующий день я чувствовал облегчение в надежде, что санки больше не явятся ко мне. Может, они сами нашли дорогу домой, а может, просто испугались, увидев, каким я могу быть, если меня разозлить. Так или иначе мысли об этом подбадривали и мне удалось вернуться в реальность, сосредоточиться на учебе, получить четверку по биологии, двойку по истории и, как бонус, удар в бедро от Дена. Удар предназначался не мне, просто я оказался в ненужном месте в ненужное время и принял его на себя.

За обедом характерный запах еды, витающий в стенах актового зала, навеял мне воспоминания о ночных кошмарах, он был идентичен тому, что появлялся в моей комнате вместе с санками. Я занервничал и начал крутить головой, осматривая помещение позади себя.

– Ты чего? – тут же заметил Пашка, сидящий напротив с набитым ртом. Он откусывал такие большие куски, что его челюсть не могла полностью сомкнуться. – Спер, что ли, булку? – решил он.

– Нет! – возразил я так уверенно и звонко, что мой голос отскочил от больших стеклянных витражных окон, словно мяч, и ударился о наш стол.

– Ладно, ладно, я же пошутил! – проговорил он, пережевывая еду, что утрамбовалась у него во рту.

Я сделал вывод, нужно быть более бдительным по отношению к своим эмоциям, чтобы они случайно, как сегодня, не выдали меня. Я еще раз прокрутил все произошедшее в голове и задумался об этом запахе. Почему от санок воняет едой? Я мысленно вернулся в тот роковой день и прошелся по логической цепочке: санки стояли у задней двери, которая ведет в столовую, значит, они связаны непосредственно с едой, поэтому от них так и воняет. Гениальный вывод. Внезапно в мое сознание ворвались воспоминания, отпечатавшиеся незадолго до дня Х: в те дни выпало много снега и мы до вечера играли на школьном дворе, санки тоже стояли около задней двери. Далее: в тот день, сразу после каникул, когда я опоздал на первый урок и со всех ног несся наискосок по полю, – они тоже стояли. Воспоминания, словно пазл, собрались воедино, и передо мной предстала истина: это санки нашей кухарки, она возит на них остатки еды домой. Я даже вспомнил, как видел ее по дороге, она шла мне навстречу, согнувшись пополам, а за ней на длиннющей веревке ползли нагруженные помоями сани. Меня прошиб пот, и я снова обмочился. Это произошло рядом с домом, и шанс, что кто-то увидит, был минимальный. После того как я переоделся в сухое и проанализировал все, что вспомнил сегодня, решил действовать по совести, если вдруг санки еще раз явятся ко мне.

Всю ночь я ждал их, ворочаясь с боку на бок: принюхивался, вглядывался, прислушивался, но санок не было. Не появились они и в следующую ночь, и через одну. Уставший от мучительных ожиданий и угрызений совести, я вспомнил, как ударил в шкаф ночью, собрав в кулак всю злость и обиду. «Наверное, все же способ Дена действует», – думал я по дороге в школу. За несколько спокойных ночей мне удалось отоспаться, я перестал быть бледным и усталым, тело стало легче килограммов на десять и я начал забывать эту ужасную историю.

В столовке сегодня непривычно много людей: слева толпятся льготники, получающие обед бесплатно, а рядом, словно волки к овцам, подкрадываются ребята из старших классов, желая полакомиться казенной котлетой и пирожками с повидлом. Я повидло не люблю, оно ужасно пахнет и всегда капает на брюки и в рукава. Встав в очередь, я огляделся и увидел, что наши все уже сидят, махнул им рукой – мол, и меня подождите. Очередь продвинулась, я заглянул в открытое деревянное окно кухни и положил локти на подоконник, чтобы подтянуться и прочесть меню на сегодня. Оно обычно висит так, что ничего не разобрать издалека.

– Убери локти и говори, что тебе? – тут же сказала помощница кухарки, разливающая суп по тарелкам.

– Ватрушку с творогом, – протянул я деньги, уставившись в глубину кухни.

Большая кастрюля кипела и булькала, охваченная синими языками пламени. Помощница исчезла с глаз, меня то и дело толкали в спину сзади стоящие со словами «давай быстрее», потом кто-то ударился о мою ногу и упал, в очереди образовалась драка среди первоклашек, не поделивших учебник. Кто-то заплакал. Я обернулся, чтобы посмотреть, а в окне появился огромный извергающий горячее дыхание силуэт. Я, испугавшись, вздрогнул. Это была та самая кухарка, ее огромная грудь выступала на полметра вперед, обтянутая белым заляпанным передником, она чуть было не касалась моих кистей. Я отнял руки и посмотрел ей в глаза, она тоже смотрела на меня. Ее зрачки, очень маленькие, заплывшие некрасивой морщинистой кожей, и красные, кровавые веки резали меня на куски. Я замер. Она, будто змея, пустила своим взглядом яд мне под кожу, парализующий все тело. Сзади опять толкнули, я не успел сгруппироваться и ударился подбородком о косяк. Это привело меня в чувство, и я увидел большую вздутую руку кухарки, протягивающую мне ватрушку с творогом. Сделав над собой усилие, я потянулся и взял ее. Кухарка продолжала безмолвно смотреть мне прямо в душу, будто читая все мои мысли, а тихий, низкий голос ее змеиной сути прошептал прямо у меня в голове: «Я знаю, что это сделал ты… ты… ты…» Вокруг меня воцарилась тишина, казалось, ее шепот околдовал всех находившихся в столовой. Ватной рукой я взял теплую, мягкую ватрушку и развернулся в зал. Передо мной стояла троица апостолов в юбках и туфлях на каблуках. Обычно их цоканье слышно издалека и можно успеть затормозить, если бежишь, и поднять портфель, если кидаешься им, или, например, прекратить драку. Но сегодня они явились абсолютно бесшумно, словно влетели по воздуху. Я испугался еще больше, потому что решил, что они тоже слышали этот голос в своих головах и сейчас начнут разбирательство, тогда кара неминуемо постигнет меня и всех остальных по моей вине. Я почувствовал, как потеплело в штанах и бросил все силы на то, чтобы сдержаться, при этом я открыл рот и стал жадно глотать пропитанный запахом еды воздух. Большой палец моей руки прошел ватрушку насквозь. Мне удалось сдержаться, я отошел в сторону и блаженно поблагодарил Бога за удачу в таком деликатном деле. Тут же ко мне, как вороны, подлетели Пашка, Санек и Ден. Они на лету разломили мою ватрушку и проглотили, оставив на полу несколько белых крошек. Прозвенел звонок, и все хлынули в класс, кроме тех, кого апостолы отчитывали за драку. Я бросил взгляд в окно кухни и понял, что кухарка продолжает осуждающе за мной наблюдать, я опустил взгляд на пол – еще и эти крошки. Нагнулся и собрал все, что осталось от ватрушки, я даже готов был снять кофту и вымыть ею пол, если бы это помогло избавиться от тяжелой, совестной ноши.

Вечером я лег спать немного раньше обычного и, не успев подумать о сегодняшнем дне, уснул. Мне снились сны, все разные и бессмысленные, скорее, несвязные фрагменты каких-то событий, происходивших со мной днем. Такие сны не дают выспаться, заставляя просыпаться и анализировать, с научной точки зрения это называется «выспался посреди ночи». Наконец, я перестал бороться с собой и решил взять книгу, прочесть что-нибудь из пропущенного в этой четверти. Протянул руку вверх, нащупал маленький карманный фонарик и тут почувствовал знакомый запах еды. «Наверно, это от меня так пахнет», – подумал я вдруг, но нет – это воняли санки, неожиданно заявившиеся в гости после небольшого перерыва. Я посмотрел, убедился в том, что это они, и рухнул лицом в подушку. «Я больше не могу-у-у-у-у», – промычал я в нее и заплакал. Дал волю чувствам. Иногда это можно делать, но только наедине с самим собой. Я вытер слезы и собрался с силами взглянуть прямо в лицо ответственности за содеянное, что преследовала меня в кошмарных ночных появлениях. Я тихо и быстро оделся, взял санки и вышел из комнаты. Родители спали за закрытой дверью, я крался по коридору словно вор, хватая на ощупь верхнюю одежду. Слышно было, как стучит сердце и цокают зубы, даже в стиснутом состоянии.

Дверной замок щелкнул, я замер, вслушиваясь в ночную звенящую тишину. Реакции не последовало, тогда я так же осторожно открыл дверь и прошмыгнул в подъезд, быстро оделся и пошел вниз. Половина лампочек перегорела, лестничные проемы окутывал таинственный полумрак, нашептывающий мне какие-то непонятные слова из моих снов. Вдруг внизу хлопнула входная дверь, я испугался и что было сил вдохнул носом, замер не дыша. Шаги поднимались вверх по лестнице, я продолжал стоять, обнимая санки обеими руками, и продумывал пути отхода: назад домой – не вариант, убегать вверх тоже – всего пять этажей, человек может подниматься на пятый, тогда я и вовсе окажусь в ловушке. Лестничные проемы сокращались, а идей не было: может быть, в окно? Там козырек, но до окна просто так не дотянуться, тем более с санками. Поздно – мужчина завернул и подошел к двери на втором этаже. Он задрал голову и возмущенно посмотрел на меня. Я поздоровался и прошел мимо него, делая вид, что сейчас не три часа ночи, и мне не 12 лет, и в руках у меня не украденные санки. От него разило спиртным, взгляд был плавающим, как у нашего школьного завхоза. Обычно таким людям не важно, что происходит вокруг, а если и нет, то они все равно не успевают среагировать на происходящее. Я выбежал и понесся прочь, санки на длинной тряпичной веревке, извиваясь и подлетая на кочках, неслись за мной. Они догоняли меня на пологих склонах дороги и отставали в горку. Ночь была теплая, я проваливался в мягкий мокрый снег, желающий проглотить мои сапоги. Очень быстро я оказался у школы, пересек поле наискосок и подошел к заднему входу. Утром кухарка придет в школу и обнаружит свои санки, заберет, и они больше не будут приходить ко мне – план был гениальным, почему только раньше до этого не додумался?! Такой тишины у школы я еще никогда не наблюдал, даже захотелось насладиться этим моментом, но я не стал мешкать, чтобы не нажить себе новых проблем. Поставил санки точно так, как они стояли в тот день, сложил аккуратно веревку и пошел досматривать свои чудные сны-фрагменты.

6

Вечером следующего дня я ввалился домой в половине десятого и рухнул от усталости на пол, к телу прижималась неприятная мокрая одежда, пропитанная потом и талым снегом. Так бывает всегда после нескольких часов катания на горке без перерыва. Не вставая, я начал стягивать сапоги, из них вывалился скомканный мокрый снег, затем я поднялся и стал стягивать куртку и брюки, на полу образовалась лужа, которую мама сразу же попросила убрать, крикнув об этом с кухни. Я убрал и направился в свою комнату, как неожиданно услышал холодный папин тон:

– Нужно поговорить, переоденься и зайти на кухню.

Я сделал вид, что не услышал, чтобы выиграть время. Это все двойка по истории, наверняка кто-то из тройки апостолов позвонил папе или маме на работу и все доложил. Нехорошо, нужно было признаться самому, было бы лучше. Я взъерошил рукой мокрые волосы, чтобы они быстрее просохли и, словно на казнь, медленно проследовал к отцу.

– Садись, – тут же предложил он стул. – Как у тебя дела?

– Хорошо, то есть не очень, точнее, все хорошо, но вчера я получил плохую оценку и не сказал.

– По какому? – мама оторвалась от книги и, приспустив очки на нос, посмотрела на меня.

– По истории, – в горле встал комок из загустевших слюней. – Нет, по биологии, – тут же исправился я, – или по географии.

Все дни смешались в один, предметы казались неразличимыми, учителя, будто клоны, повторяли друг друга. Все смешалось в один большой ком неразберихи.

– Ты не помнишь, по какому предмету получил оценку? – папа сдвинул брови, и они с мамой возмущенно переглянулись.

– Я просто готовился к олимпиаде, и в голове все смешалось, – тихо сказал я, опустив глаза в пол.

– Я хотел поговорить о другом, – продолжил отец, скрестив руки на животе, – наш сосед со второго этажа…

С этих слов я начал слышать папу, будто он говорил из глубокого-глубокого колодца, его дрожащий голос расслаивался и, отражаясь тысячи раз, доносился до моих ушей.

– …Видел тебя ночью, – закончил он. Образовалась пауза.

– Это был не ты? – уточнила мама.

– Это был не я, – уверенно подтвердил отрицательным кивком головы.

– Ты спал дома? – еще раз переспросил папа, желая убедиться. Он заглянул в мои глаза, устремленные в пол, будто бы там есть подсказка.

– Я спал дома, – процитировал я еще раз утвердительно.

Какая-то тавтология получилась, подумалось мне, когда родители отпустили с допроса, можно было придумать что-нибудь вразумительное и внушающее правду. Но я слишком сильно устал, меня застали врасплох – это казалось достойным оправданием. А сосед не такой-то безобидный, как мне показалось, теперь буду обходить его стороной.

Я уснул спокойно, зная, что санки вернулись домой к своей законной владелице и больше не побеспокоят меня. Посреди ночи с крыши начал падать талый снег, он звонко ударялся о подоконник, затем глухим шлепком падал вниз. От этого я проснулся и встал, чтобы посмотреть в окно. Опешив от удивления, я замер – они опять стояли посреди моей комнаты. «Не сработало!» – прошептал я, плюхнулся на пол и, не меняя позу, просидел почти до утра, раздумывая над происходящим. Доносился шум проезжающих скорых поездов и шелест автомобильных колес, что проносились мимо нашего маленького ночного города. Я устал, и ничего, кроме как спрятать санки в шкаф, не пришло в голову.

На первом уроке я сидел как на иголках и думал о том, что может происходить дома. Хоть бы они стояли там тихо, хоть бы мама не зашла в мою комнату… Почему же они вернулись? Видимо, санки не дождались кухарку и снова вернулись ко мне, все пошло не по плану. «Возможно, тайный шепот кухарки подскажет мне ответ, нужно срочно бежать в столовую», – решил я и сорвался с места. Вдруг в классе образовалась тишина, я подбежал к двери и обернулся, будто бы вернулся в реальность, – все молча уставились на меня, и только возмущенная учительница с недоумением промолвила:

– Васин, ты куда?

– Я думал, что урок закончился, – выжал я, пытаясь выкрутиться.

Учительница бросила взгляд на часы и кивком головы указала сесть на место, до звонка оставалось еще 17 минут, это чуть меньше половины урока. Все засмеялись, выкрикивая разные неприятные слова в мой адрес, это продолжалось, пока математичка не взяла линейку и не треснула ею по столу так, что удар отразился на барабанной перепонке и на время оглушил меня. Очередная красная запись в дневнике неизбежна. После урока я щемился в коридоре, ненавидя себя за слабость и неумение совладать с собой. Папа всегда говорит мне, что надо ставить планку выше и тянуться к ней что есть силы, но пока я не могу решить свои проблемы и поделиться ими мне тоже не с кем. Я точно знал одно: я не придурок, не ублюдок и не дебил – каким считали меня окружающие и Ден, потому что я сорвал урок, а на это право есть только у него, как у главного в классе. С того дня меня сделали изгоем, Пашке и Саньку нельзя было даже здороваться со мной, мой портфель гоняли по классу будто мяч и кричали, что он заразный, все кому не лень толкали меня и плевали на спину. Это я переносил не так сложно и болезненно, как бесконечное появление украденных санок.

10:00. Столовка наконец открылась, тяжелые деревянные двери распахнулись, испустив клубы зловонного запаха по всему первому этажу. Я аккуратно протиснулся и затерялся в толпе первоклашек, они несли меня, как муравьиная стая сухую веточку в гнездо. Я заглянул в открытое окно кухни и оглядел ее: в котлах бурлило привычное варево, помощница кухарки резала хлеб большим ребристым ножом, горы чистой посуды, поблескивая, выстроились рядами, похожими на армию солдат, идущую в бой.

– Что тебе? – услышал я голос. – Что? Говори же?