Менгир на Верхних Волхвах

Катя

Сказать, что Вовка засиял от счастья – ничего не сказать. Все: и баба Маша, и контрольная, и геометричка – все это ушло на второй план. В мозгу билась одна мысль: сработало, сработало!

Он не мог дождаться окончания уроков. Каждую перемену хохотал над любой, даже самой глупой шуткой, отдал свой обед главному обжоре всего класса Марченкову, поделился сигаретами с Петькой и Степкой и не сводил глаз с Кати. Та абсолютно ничем не выдавала своего волнения: она, как и прежде, не особо сильно обращала на него внимания и даже не смотрела в его сторону.

Наконец, прозвенел звонок, и Вовка мог бежать домой, чтобы как следует подготовиться к свиданию с Катей. По этому случаю была разбита свинка-копилка, поглажена новая рубаха, а из заначки на свет божий были вытащены новые джинсы, которые мама отхватила Вовке на вырост, но этот «вырост» все никак не приходил. Поэтому Вовка, и так порядком уставший ждать этого момента, все-таки достал джинсы. Удивительно, но они были ему в пору.

Из дома Вовчик вышел заранее – он планировал купить цветы. За своим счастьем он даже не догадался проверить: сможет ли наколдовать цветов для Кати. Ведь тогда он мог пожелать огромный букет, хоть из миллиона алых роз, как в песне. Но он довольствовался скромными ромашками, потому что еще нужно было оставить деньги на кино и на мороженое.

К фонтану он пришел без четверти семь. Катя уже стояла там, нервно оправляя платье и волосы. Яркое, по-детски желтое платье и туфли (явно мамины) на худых ногах делали ее похожей на голенастого цыпленка. Вовчик глубоко вздохнул и решительно подошел к Кате.

– Привет, это тебе, – выпалил он и ткнул в нее букетом.

– Привет, Вовик. Спасибо за букет, я люблю ромашки. Ты знал об этом?

– Нет, купил наугад. Пошли брать билеты, пока не разобрали?

– Пошли, – улыбнулась Катя, и душа Вовки, если она, конечно, была, ведь у комсомольцев не должно быть души, воспарила в самые небеса.

Вовка так и не понял, о чем был фильм, потому что все полтора часа он смотрел на Катю. Помнил, что какие-то индейцы скакали на лошадях, палили из старомодных мушкетов в белых джентльменов и делили украденное золото. Поэтому, когда Катя спросила, понравился ли ему фильм, он промычал что-то неопределенное. Девушка засмеялась и позвала его есть мороженое.

Домой Вовка пришел абсолютно счастливым. Он закружил маму по кухне в вальсе, посмеялся над заголовком папиной газеты, отказался от ужина и завалился на кровать. В мыслях у него была лишь Катя.

Первые шаги безумия

Первые две недели Вовка был абсолютно счастлив – днем они с Катей не расставались ни на минуту. В школу и из школы шли вместе, на уроках и в столовой сидели рядом. А вечером, после долгих прогулок по парку, Катя звонила ему по телефону, и они могли до полуночи болтать обо всем на свете и смеяться своим шуткам.

Но уже к концу третьей недели Вовка начал уставать от такого повышенного внимания. Ведь даже детям известно: если все время есть конфеты, рано или поздно захочется яблоко или даже – о боже мой! – кашу. Именно это и произошло с Вовчиком. Теперь в школе он старался сидеть с кем-нибудь из ребят, в столовую не ходил, на переменах отсиживался в туалете. А вечерами к телефону подходили родители и говорили Кате, что Вовчик спит, болеет, ушел в гости и так далее. Со временем причины кончились и стали повторяться. Но Катя, казалось, не замечала этой несуразицы.

И вот в один из пасмурных дней, когда дождевые тучи так и бродят над головой, готовые вот-вот разразиться грозой и опорожнить на ваши головы все хляби небесные, Вовчик решил, что с него хватит. Он должен поговорить с Катей совершенно серьезно и поставить точку в их отношениях. Как истинный джентльмен он решил сделать это не по телефону, а при встрече.

– Слушай, Кать, – неуверенно начал он, когда они нарезали уж бог знает какой круг по парку. – Я тут подумал… Давай на время остановим наши отношения? Тебе надо к поступлению готовиться – ты же хотела уезжать в Москву.

– Теперь, когда я нашла тебя, я передумала.

– Да мы ж с тобой с первого класса были знакомы!

– Ну да, но я не рассматривала тебя в качестве потенциального жениха. И зря, – она прижалась к его плечу еще теснее. Вовка вздохнул: разговор должен был быть не из легких. – А пойдем на колесе обозрения прокатимся! – воскликнула девушка, и, прежде чем Вовка успел хоть что-нибудь ответить, потащила его к огромному металлическому барабану чертова колеса.

В кабинке Катя положила голову на плечо Вовчику и стала мурлыкать о том, как же будет хорошо, когда они поженятся и родят кучу славных детишек. Купят «Бирюсу», «Волгу», а на столе будет лежать зеленая клетчатая скатерть – «ну, ты знаешь, как в магазине “Уют”». Вовка слушал весь этот лепет и ужасался: он слишком молод для кучи детей, «Бирюсы» и даже «Волги», хотя на последнюю он заглядывался и мечтал, как получит права, накопит денег и будет счастливый рассекать на ней по городу. Может, даже таксовать пойдет…. Но в этом будущем абсолютно не было места для Кати. И именно это он ей и озвучил: почти скороговоркой, перемежая все словами «ты только не обижайся».

Вовка ждал, что Катя пустит в ход обычные девчоночьи уловки: слезы, истерику или даже шантаж (ну, вы поняли, о чем речь). Однако девушка выслушала все со спокойным лицом и сказала одно-единственное предложение:

– Я не буду жить без тебя, если ты меня бросишь – я покончу с собой.

– Да ладно тебе, Кать! – воскликнул Вовка с улыбкой. – Это же не конец света!

– Я не шучу, – голос ее стал почти холодным.

– Да делай что хочешь! Можно подумать, я держать тебя стану!

И не успел Вовка договорить это, как Катя встала, открыла дверцу шатающейся под порывами ветра кабинки и просто шагнула наружу – Вовка не успел и глазом моргнуть. Внизу раздался женский визг, потом еще один. Потом гомон людских голосов. Катя выбрала самую удачную точку, если можно так сказать, – они были на самом верху колеса.

Когда Вовка оказался внизу, вокруг Кати уже толпились люди и жадно разглядывали ее изломанное о металлические рамы колеса тело. Вовка вдруг почувствовал на себе такую огромную вину, что бросился к девушке, подхватил ее бездыханное тело и заплакал:

– Катя! Катя! Извини, я не хотел! Я не хотел!

– Парень, это же ты с ней катался! – воскликнул вдруг контролер. – Держите его, пока милиция не приехала!

Несколько мужиков переглянулись и двинулись к Вовке с протянутыми руками. Тот в панике начал трясти Катю, приговаривая: «Очнись же, пожалуйста очнись, пожалуйста!» Внезапно Катя открыла глаза – ничего невидящие, мутные, и встала. Из ноги, сломанной в трех местах, торчали осколки костей. Шея изогнулась под неестественным углом. Там, где раньше была рука, торчал клок мяса, из которого уверенной струйкой стекала темная кровь. Катя встала рядом с Вовкой.

– АААААААААААААААААААААаааааа! – тот же женский визг снова разорвал тишину.

– АААААААААААААААААААААаааааа! – повторила Катя с той же тональностью и тембром.

Люди, наконец-то пришедшие в себя, рванули кто куда, в разные стороны. Один Вовка стоял и смотрел на Катю во все глаза.

– Катя, ты меня понимаешь? – наконец спросил он.

– Понимаешь, – механически, совсем как баб Маша, вспомнил Вовка, ответила девушка.

Парк опустел, начал накрапывать дождик. На душе у Вовки было так погано, как никогда в жизни. Он побрел домой, Катя тащилась следом. Едва он вышел из парка, его окружили сотрудники милиции.

– Парень, не двигайся, а то хуже будет. Я понимаю, неразделенная любовь и все такое. Но это не повод выталкивать девчонку вниз. Подними руки вверх и не двигайся.

– Понимаете, это не я. Она сама. Я был на пустыре, там менгир раньше был, мне дед Таман… Тыманча рассказал, что можно загадать желание, и оно сбудется, – Вовка затравленно посмотрел по сторонам. Катя сзади не издавала ни звуки. У молодого лейтенантика, что стоял рядом, глаза были что твои плошки, а лицо белое, как мел

– Сынок, дед Тыманча помер, когда я еще в твоем возрасте был. Пошли поговорим, давай без глупостей, – проскрипел один из милиционеров, даже не глядя на Катю.

И тут Вовик разозлился: все против него!

– Не пойду я никуда! А ты… ты.. Чтоб ты лопнул! – едва он произнес последнее слово, как милиционер и впрямь лопнул, как воздушный шарик, забрызгав собой рядом стоящих людей. – Я вас ненавижу! Всех ненавижу! Чтоб вы все сдохли!

И, конечно же, люди вокруг рухнули замертво. Только Катя стояла рядом, пошатываясь, без единого звука. Вовка, не совсем понимая, что делает, пошел домой, переступая через тела. Катя упорно тащилась следом.

Во дворе дома лежали мертвые дети, ветер гонял из стороны в сторону футбольный мяч. Соседка, развешивавшая белье, валялась на земле, а рядом в грязи лежали кипенно-белые простыни. Вовка прошелся по ним, оставляя грязные следы. Дома бездыханная мама лежала на диване, невидящим взглядом уставившись в работающий телевизор. Не менее мертвый отец сидел в кресле с «Известиями» в руках – теперь он никогда не дочитает последние вести с полей.

Вовка, не раздеваясь, лег спать. Последней мыслью его было, что завтра все будет хорошо. Завтра он проснется, и все это окажется страшным сном. Но завтра лучше не стало – все по-прежнему были мертвы.

Он попробовал пожелать, чтобы папа с мамой ожили. Они ожили, но напоминали все тех же бездушных кукол, какими были баб Маша и Катька: пустые глаза, ни намека на пульс и пустое механическое повторение последних твоих слов.

***

Прошло несколько дней. Если бы в Верхних Волхвав в это время вдруг оказался опытный психиатр, он поставил бы Вовке диагноз: сумасшествие. Вовка и правда сошел с ума: бродил по улицам, что-то бормотал себе под нос. Заходил в дома и квартиры, ел, что находил. А за ним безмолвной троицей брели мама, отец и Катька. Иногда они падали, но тут же вставали и снова шли за Вовкой.

Сначала он пробовал убегать от них, но они тоже переходили на бег. Потом он пробовал уговорить их отстать от него, но они лишь повторяли за ним его же слова. Наконец он смирился с этим и даже нашел некоторую прелесть в эти странных диалогах.

Вовка потерял счет времени, потерял себя и бродил по улице как сомнамбула. Ел, что находил, спал, где придется. Иногда забредал на пустырь, на котором некогда стоял тот самый менгир. Но в таком состоянии он не совсем понимал, что тут делает. Он помнил, что нужно сказать какие-то слова, но забыл, и никак не мог вспомнить их. Так он и приходил сюда со своим бессменным караулом: постоит, помнется, пожует губами и опять уходит.