В поисках тебя

Ночные страхи и переживания растаяли с рассветом. За столько зим я уже научилась не замечать их, гнать, да запихивать в самый дальний уголок своей души. Прошлого не изменишь, а мне надо жить дальше.

Кочергой я аккуратно достала угли из печи и переложила их в основание плиты, щедро поливая розжигом. Чиркнув спичкой, я наблюдала, как бока черных головешек покрываются оранжевым свечением. Железная поверхность плиты начала медленно нагреваться от их жара.

Я плеснула в ковш козьего молока и поставила его греться. Процесс этот был нескорый, поэтому я спокойно отправилась в ванную комнату, не переживая, что оно убежит.

В ванной, я скинула с себя теплый вязанный ночной костюм, несколько пар шерстяных носков и встала под обжигающие струи воды, постанывая от удовольствия.

Да, у нас был водопровод с горячей водой. Самая главная ценность этого дома. Когда-то, сразу после нашего рождения, маме стоило целое состояние, чтобы провести его сюда.

Водопровод был далеко не у всех, эту современную разработку магов, могли себе позволить лишь очень состоятельные люди. Откуда простая швея, с двумя новорождёнными близняшками, взяла такие деньги, оставалось лишь догадываться. Что наши соседи с охотцей и делали, выдвигая самые невероятные теории. О них я узнала из недобрых ртов лишь, когда повзрослела.

И как не прискорбно мне было это признавать, какие-то из них могли оказаться недалеки от истины. Но потребовать правду уже было не у кого.

Одна из соседок утверждала, что ей достоверно известно, что наш с Эллой отец откупился от мамы – узнав о ее беременности – внушительной суммой. На них, потратив все до последней медяшки, она и провела водопровод.

– Вот ведь дура! – Прогнусавила соседка, порядком перебрав ягодных настоек, – да на такую сумму, можно не работая до самой смерти жить. А ей, видите ли, воду горячую подавай, да туалет прямо в избе. Возомнила из себя высший свет.

Может, так оно и было. Кем был наш отец мы с сестрой не знали, хотя неоднократно задавали этот вопрос. Сначала мама отмахивалась вместо ответов, недовольно поджимая губы, отчего всегда начинала выглядеть старше. Но мы не унимались.

Точнее, не унималась Элла. Я бы уже давно перестала спрашивать, видя, как родительница теряется и грустнеет. Но любознательная сестра не оставляла попыток, задавая все новые и новые каверзные вопросы.

Нам было по пять, когда одним теплым летним вечером, мама сама позвала нас на кухню, заварив по кружке ароматного горячего шоколада, что считалось равносильным празднику, и поведала невероятную историю своей любви.

Он – высокий статный красавец-блондин, приехавший к нам в Торну на заработки. Мама была поражена с первого взгляда. Блондин, не прося ничего взамен, помогал ей по двору, да с готовкой. С ее слов, оленина в его исполнении, таяла во рту как снег в летний день. Даже лучшие повара таверны на такое не были способны. Естественно, она влюбилась и в скором времени забеременела нами.

А вот конец красочной истории маминой любви оказался невнятный.

– Нет его больше, сгинул, – снова становясь недовольной, пробормотала она тогда. – Все, надеюсь не будет больше глупых вопросов. А ну, марш к себе в комнату.

Мы с Эллой так и не поняли, уехал наш отец или умер, но вопросов больше не задавали.

Сейчас я сомневаюсь, что в том рассказе было хоть слово правды. Та же гнусавая соседка как-то взболтнула, что понесла мама от незнакомца, чей путь, на беду, пролегал мимо нашей деревни. И случилось это, отнюдь, не по взаимному согласию.

Думать о таком не хотелось, поэтому тему с отцом, как и тему с пропавшей сестрой, я отложила в дальний уголок своей души, стараясь касаться их как можно реже.

После душа, прежде чем выйти из теплого облака пара в выстуженную комнату, я тщательно промокнула волосы сухим полотенцем. Добежав до шкафа в спальне, быстро сменила банный халат на повседневное серое платье, а на плечи накинула шаль из овечьей шерсти для тепла.

Молоко на плите уже начало пузыриться, и я опустила туда пригоршню овсяной крупы. Пока зерна варились, взяла деревянный гребень и неторопливо расчесала свои длинные волосы. Но собирать их в косу не спешила, позволяя полностью высохнуть.

Когда каша была готова, я переместила ковш с завтраком на кухонный стол, а на плиту, предварительно пошевелив угли, водрузила кастрюльку с водой. Нет ничего лучше бодрящего травяного сбора по утрам.

Я переложила горячую овсянку в тарелку, отрезала себе ломоть от, начавшей уже черстветь, булки и села завтракать. После пары ложек каши стало значительно теплее, и я заулыбалась, ловя на лице еще теплые лучи осеннего солнца.

После завтрака и травяного сбора, я разгорячилась настолько, что даже скинула с плеч шаль. Пора было приступать к работе.

Лишь малая часть длинного кухонного стола была отведена для приемов пищи. Значительная же его доля оставалась завалена обрезами ткани, ножницами, иголками и нитками.

На первый взгляд могло показаться, что тут творится настоящий хаос. Но это было не так, я четко знала, где лежит каждая вещь до самой последней булавки. Мне тут было комфортно. Продолжая традиции мамы, я, как и она, предпочитала работать за кухонным столом у большого окна.

На сегодня заказов было немного. Нужно ушить пару платьев для Марьям, пожилой сухонькой старушки. С возрастом она уменьшилась и в росте, и в объёмах, поэтому и принесла свои наряды на доработку.

«На пол дня дел хватит, – подумала я, рассматривая вчерашнюю разметку на платье, – а там, глядишь, кто-нибудь еще чего-нибудь принесет».

Глава 2

Я аккуратно распорола швы, следуя разметке, отрезала ненужное, и приступила к своей любимой части: стежок за стежком принялась создавать новый силуэт платья.

Прокол, переплетение нити, новый прокол – это повторяющееся действие меня успокаивало. Сейчас оно давалось легко и непринужденно. Словно две давние подруги: я и игла действовали сообща, связанные общей целью.

Но начиналось все по-другому, мне казалось, что я никогда не смогу совладать с этой коварной штуковиной, которая так и норовила уколоть меня в палец. Стежки выходили небрежными: то длинными, то короткими, они прыгали в разные стороны, словно потешаясь надо мной.

Я злилась, плакала, ругалась. Но потом снова брала иглу в руки и приступала к делу. Нет, я не была упертой и целеустремленной. Просто мне не оставили выбора.

Первый год, после пропажи Эллы, мама посвятила ее поискам. Она почти забросила работу, проводя долгие часы в лесу. Иногда, она ездила в Эрадон. Не знаю, что она делала в столице, но возвращалась всегда еще более грустной, чем уезжала.

Наконец, она смирилась. Я помню тот день, когда, после очередной поездки, родительница устало опустилась на стул возле печи и привалившись головой к стене, пробормотала: «Я ее отпускаю».

В душе я смела робко понадеяться, что теперь ко мне вернется прежняя мама с ее шутками, ласками, вкусными ужинами. Но все стало гораздо хуже: больше она не вставала с кровати, угасая на глазах.

Родительница отказывалась говорить со мной и с кем-то еще, не хотела брать пищу, хоть я иногда умудрялась вливать ей в рот с ложечки наваристый куриный бульон.

Так, при еще живой маме, я осталась одна. В старых закромах я не обнаружила ни одной медяшки, а скромные запасы еды стремительно заканчивались.

Я пошла по соседям, в поисках работы, может кому помощь по хозяйству нужна или за скотиной присмотреть. Все отмахивались от восьмилетки:

– Мала еще. Да и вон какая худая. Какая из тебя помощница.

В последнюю очередь я отправилась в трактир. Местные его не жаловали, денег на посещение подобных мест у них не было. Да и не на них он был рассчитан.

Небольшое заведение на четыре столика расположилось у дороги ведущей в Эрадон. До столицы от нас недалеко, час пешком, а на повозке или верхом и того быстрее. Но многие путники предпочитали отобедать тут, не доезжая до города, так как цены были в разы ниже.

«Белый гусь» значилось на деревянной вывеске, со скрипом раскачивающейся на ветру. Набравшись храбрости, я толкнула тяжелую деревянную дверь.

Несмотря на обеденное время, в заведение никого из посетителей не было. Хозяйка лениво натирала барную стойку. Ее звали Клеона, мы никогда не сталкивались, но, конечно, я была о ней наслышана.

Три года назад женщина потеряла мужа, который и занимался трактиром.

– Наконец-то закроется эта забегаловка… – шептались недовольные соседи. – Логово проходимцев.

Но не тут-то было. Клеона оказалась не робкого десятка, она продолжила дело мужа. Более того, стала развивать его. Сделала в таверне новый ремонт и обновила список подаваемых блюд.

Ни маленький ребенок, ни долги мужа, ни злые языки ее не остановили.

– Ясного дня! – громко поздоровалась я, останавливаясь на пороге.

Дальше идти не решилась, вдруг Клеона сразу меня прогонит. Но хозяйка «Белого гуся» не торопилась от меня избавляться.

– Ясного, – на распев ответила тучная женщина. – Проходи, раз пришла, да рассказывай, чего надо.