Выжить без зеркала. Сборник новелл

– Кажется, неделя уже прошла, – заявила она. – Более того, я не понимаю, почему мне нельзя связаться с родственниками, и, самое важное, почему мой лечащий врач ни разу меня не посетил. Лекарства мне дают вообще на законных основаниях?

Такой длинной и связной речи никто не мог ожидать от Ани. Ни Ирина Витальевна, ни она сама. Препараты не позволяли это чисто физически.

Ирина Витальевна поняла, что ошиблась, поспешила. Пришла смилостивиться над уничтоженным зверем, а он ещё не был побеждён, только устал и, более того, был силён настолько, что позволил себе отдохнуть. И уходить было поздно, надо было срочно менять тактику, и плана Б не было.

– Рано пока.

Ирина Витальевна вышла. Ещё величественнее, чем зашла. Слабость Ани оказалась мощным тактическим ходом, но не сделала её сильнее. Она снова заплакала, и в этот раз её никто не слышал.

Ане разрешили звонок. Номер телефона принесли на бумажке помойного вида, заранее осведомившись, кому она собирается позвонить. Теперь её брат знал, что сестренку нужно вытаскивать и она была уверена, что у него все получится. Она никогда не сомневалась в его способностях решать проблемы. То, что она выйдет, Аня была уверена: её снова впечатлил этот голос. Даже не дрогнул, не замешкался, услышав, что сестру положили в психушку. “Не переживай, – говорит, – всё уладим, котёнок!” Но вот уверенности в том, что под руку из здания больницы выйдет именно она, Аня не была уверена. Она и сейчас не была уверена в том, кто она есть. Даже окна были спрятаны под занавесками. Ни единого шанса на отражение.

Пока Аня ждала ответа, слушая гудки, по коридору вели новенькую. Её выдавал растерянный взгляд и халатик. Её тело ещё его не приняло, она чувствовала себя в нем голой. Иссохшаяся остановила одного из санитаров:

– Ох, ещё привели к нам.

– Ага, художница какая-то, прямо из мастерской забирали.

– А, ну эти творческие личности все сумасшедшие. Ничего, вылечим.

За обедом Аня села за стол ближе к Настасье:

– Мне такой сон приснился. Хочешь, я расскажу?

– Рассказывай, – и снова уткнулась в тарелку.

Аня нашептывала Настасье слова, слова складывались в картинки, Аня танцевала ими, била в бубен, призывая дождь. Аня шептала, быстро, красиво, смело и уже начинало пахнуть предчувствием свежести, воздух спирало все сильнее, становилось душно, шёпот – дождь. Хлынуло.

– Ирина Витальевна! Настасья ручку попросила и кроссворды, на столе у меня увидела. Ну, я дала, ей ведь можно, – докладывала Иссохшаяся.

– Вообще, это запрещено, конечно. Как там Шестакова?

– Все тихо, проверить?

– Не стоит, завтра зайду посмотреть.

Настасья мелким почерком – боялась, что не хватит места – записывала Анину историю под названием “Сон” на полях газеты с кроссвордами.

Игра продолжалась. Ирина Витальевна чувствовала себя все могущественнее. Аня молчала и смотрела на неё смиренно.

– Меня скоро выпишут?

Ирина Витальевна сияла благодетелью:

– Анечка, мы уже разговаривали об этом с твоим братом. Пока тебе нужна госпитализация, ты ведь чувствуешь, что ты ещё нездорова.

Аня кивала:

– Да.

Аня продолжала рассказывать “сны” Настасье. Настасья запоминала каждое слово, скрупулезно записывала их на полях, буквы едва можно было разобрать и тем красивее становился орнамент кроссвордной феерии. Ирина Витальевна возвращалась к себе в кабинет. Доставала из тумбочки фотографию, где они с братом, в красной рамочке. Блестящий близнец меркнул с каждым днём и Ирина Витальевна плакала от счастья.

На сорок первый день к Ане в палату вошла Ирина Васильевна. Намного раньше чем обычно, ещё не завтракали.

– После обеда приедет твой брат, подпишите все бумаги и получишь выписку. В течении трёх дней нужно будет встать на учёт к психиатру. Первое время так.

И вышла. Царица Ирина. Кого теперь качали на руках? Серая масса, красные рамочки. Великолепный близнец, твоя сестра скинула твою фотографию со стены почета, и она уже даже не горит в огне. Она тлеет.

PS

Только Аня не узнала и вряд ли узнает, что на следующий день, после того как за обедом она, вместо того, чтобы рассказывать продолжение истории, шепнула “это точка, конец, меня выписывают” Настасью нашли мертвой в её кровати. Всего одно ранение исписанным стержнем ручки точно в артерию, без зеркала. И кипу исписанных по полям кроссвордов…

В дверь колотят. Дубасят как не в себя. А эта женщина – из рода Плешивых, по их женщинам всегда все мужики сходили с ума, что приводило к рождению и формированию в селе не только здоровой любви и крепких семейных ценностей, но и масштабных катастроф на фоне безрассудной страсти. Область ягодичных мышц у них была мощная и рабочая. И толкала мужскую часть населения на совершенно сумасшедшие поступки.

Это её батя говорит, головой качает, мол послал же бог испытание, а ничего не поделаешь, назад не вернёшь, а если вернёшь, себя потеряешь, а это считай мгновенная смерть вот и выбирай.

И зашагал. Руки в рукава засунул. Левую в правое, а правое наоборот, поглаживает рука руку, воздух в рукавах циркулирует, живет, и миру рассказывает шепотом эх Людка боль моя душа Людмила.

А что это значит, не говорит, говорит только эх Людка боль моя душа Людмила

Вскоре стало понятно, что у старика ответов просить дело заведомо проигрышное, а Людмила ничего не объясняет, визжит, Вано, говорит, убьёт меня нахер, зарежет, без ножа зарежет.

А Вано раскраснелся, дверь ломает, выходи, говорит, Людмила, я жить без тебя не могу, значит, тебе придётся со мной жить, а не пойдёшь, вообще не будешь жить. Я не могу и ты не будешь.

В руке шашку держит и булыжник. Шашку с ковра снял, булыжник уже у ворот поднял, Людмила, подзови Геннадия, я с ним дипломатически вопрос решать буду, и не визжи, я ведь люблю тебя огнём горю.

Геннадий дверь открывает, Вано на него летит ако ястреб с оголенной шашкой и в самое солнечное сплетение ему норовит вонзить. Но ломается сталь о грудь могучую старика.

“Интересно девки пляшут”, – только в задумчивости и смог произнести Вано.

А про камень свой забыл.

“Ты про камень то свой забыл”, – говорил Геннадий.

“Не забыл, – врет Вано и не краснеет, – это я к нему Людмилку привяжу и в пруд кину, если со мной не пойдёт”.

“Не пойдёт! Бросай свой камень, да прямо в голову”, – закричала Людмила истошно, но быстро притихла.

Вано в слезу возлюбленной своей заглянул, и у самого к горлу подкатило. Горько.

Он за руку её взял и прошептал:

“Душа моя, голову разбивать я тебе не буду. Я тебе этот скалы кусок на шею привяжу и в пруд брошу. А сам застрелюсь. Поэтому иди неси шмайсер да с отцом прощайся. А я тебя тут ждать буду”.

И облокотился о косяк дверной.

Людмила шмайсер передаёт Вано и рассказывает:

“Так Геннадий сказал, что шмайсер тогда выстрелит, когда там будет патрон из соли и сахара заложен. Я и заложила, чтобы ты один на белом свете не остался ходить, когда я с концами утону”.