Игра слов

– Цепи или девственниц?

– Девственниц, конечно. С цепями в наше время проще.

– Где хотите, там и берите. Налаживайте поставки. А то ведь я могу и журналистов в качестве жертв затребовать.

– Будешь каждый месяц выбирать и уносить самого красивого журналиста?

– Ты-то чего распереживался? Ты, по этой логике, как раз будешь в безопасности до последнего. – Яна тоже не удержалась. Однако сразу добавила: – Извини, я пошутила.

В своём естественном, а не рабочем состоянии она по-прежнему не хотела никого всерьёз обижать. При её остром языке в общении с малознакомыми людьми лучше было сначала проверять, насколько они обидчивые и чувствительные. Степень чувствительности Никиты на работе колебалась в районе нулевой отметки, Яна догадывалась, что и вне работы он не шибко ранимый, но кто его знает наверняка. Если б она вправду считала Никиту некрасивым, ни за что бы так не пошутила. Но маловероятно, что у него есть комплексы по поводу внешности. Он парень не смазливый, однако видный, и есть в нём что-то такое… есенинское. Когда молчит. Пока Никита не говорит, легко поверить, что его нежную романтическую душу терзают страдания, но первые же реплики до основания рушат ореол мечтательной уязвимости, и становится понятно, что душа не такая уж нежная, не такая уж романтическая и с помощью мозга сама легко заставит страдать собеседника, если ей потребуется.

– Извини, – повторила Яна.

Никита поджал губы.

– Не извиню. Ты злая.

Раз шутит, значит, точно не обиделся. Пляшем дальше.

– Я злая? Я добрая! Я, напоминаю, даже зверушек не ем.

– Вместо них овощи наворачиваешь?

– Допустим.

– И охоту не одобряешь?

– Категорически.

– Если, скажем, лося убьют на охоте, тебе его будет жалко?

– Естественно. – Яна чувствовала, что её к чему-то подводят, но не возражала. Было интересно. – До слёз.

– Видишь – одна охота, один лосик, и тебе уже дурно. А теперь представь – каждый день злобные тётки идут охотиться на огурцы, разлучают морковки с семьями, уничтожают целые сёла укропа…

Собственную улыбку Яна не одолела, но сумела не рассмеяться в голос.

– Типичный анти-вегетарианский юмор.

– Где тут юмор, жестокое ты создание? Целые колонии петрушки разрушаются, помидоры больше никогда не увидят своих помидорят…

За этим словесным теннисом наблюдали Женька и Лиза. Стояли вроде рядом, но ощущали себя словно в сторонке.

– Такими темпами они с дачи сразу в загс поедут, – шепнул Женька на ухо Лизе.

Лиза кивнула. Но застрять внимание на идее они не стали, у них были собственные дела, собственные чувства и эмоции.

Яна глянула на Лизу с Женей и мимолётом беззлобно позавидовала, такие они сейчас были… нет, не умильные, а какие-то… какие-то уютные и настоящие. Курносая, большеглазая, миниатюрная Лиза и всем своим видом излучающий надёжность коренастый Женя. Замечательная пара.

6

Изначально план был такой: в первую ночь Лиза с Яной лягут в одной комнате, Женька с Никитой в другой, а на следующую ночь, если звёзды сойдутся, Никита и Яна перекочуют на веранду и/или в сени. Но когда дело дошло до заправки постелей, все негласно-единогласно решили обойтись без лишней суеты, Никита и Яна сразу обосновались за пределами «барских комнат».

Веранда у Женьки на даче была закрытая, её и верандой-то называть было не совсем правильно – часть сеней, отгороженная стенкой с дверью. Между сенями и основной частью дома было подобие прихожей: по одну её сторону – дверь, ведущая в жилую часть дома, по другую – выход в сени, с третьей стороны – вход в кладовку. На веранде и в кладовке было примерно одинаково тепло (или одинаково холодно – обогреватели точно не помешают).

Выбирать место ночлега Никита галантно предоставил Яне:

– Где ляжешь?

– А где лучше? – спросила она у него, как у человека, который в этом доме уже оставался и, возможно, опробовал обе локации.

– Там и там неплохо. Кладовка больше, но в ней малюсенькое окошко, поэтому темно даже днём. Хотя лампочку включить не проблема, да и залежи консервированных огурцов-помидоров всегда под рукой, вдруг проголодаешься. Веранда меньше, но намного светлее, утром проснёшься – солнышко светит, птички поют, и кровать там мягче.

– По-моему, ты хочешь спровадить меня на веранду и остаться наедине с консервными залежами.

– Я не способен на такое коварство.

– А мыши здесь есть?

– Не встречал, но, наверно, есть.

– Им, поди-ка, в кладовке больше нравится.

– По-моему, ты хочешь занять веранду и оставить меня на съедение мышам.

– Я не способна на такое коварство. Но вообще, ты, как мужчина, действительно мог бы принять опасность на себя. В старину, вон, рыцари ради прекрасных дам с одним копьём на дракона шли.

– Нет, в старину рыцари врали прекрасным дамам, что ради них ходили на дракона, а прекрасные дамы, если были дуры, то верили, а если умные, то притворялись, что верили, когда им было надо.

– Я-то ждала, что ты скажешь: «Яночка, сама подумай – где прекрасные дамы и где ты».

– Очередное несправедливое оскорбление. Теперь полночи буду рыдать. Осталось определиться, где именно – в кладовке или на веранде. Решай.

– Рыдай в кладовке.

– Хорошо, пошёл рыдать.

– Иди. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Но распрощаться до утра на этом у них не получилось. Чепчик, который не одобрял, да обычно терпел закрытые двери между комнатами, на сей раз не примирился с обстоятельствами. Он бодал захлопнутую дверь кладовки и жалобно поскуливал. Никите пришлось открыть дверь. Этого Чепчику показалось мало, он стал «ломиться» к Яне. Пришлось и ей открывать свою дверь.

– Приносим извинения за причинённые неудобства, – имитируя официальное обращение, сказал уже улёгшийся Никита.

Небольшое расстояние позволяло не повышать голос, да и ночная тишина (которую не нарушали события в основной части дома, ибо если эти события и происходили, то в дальней комнате, за несколькими толстыми стенами и массивной дверью) способствовала хорошей слышимости.

– Ничего. Только в кровать я тебя не пущу, ты по улице бегал, у тебя лапы не очень чистые.