Спасительный парус

Ох, мальчики! Если бы вы знали, как мне трудно! Оба вы в моём вкусе, оба столь умело действуете – не навязчиво, но и не робко. Вы оба такие нежные, деликатные! Терпеть не могу, когда мужчины бросаются на женщину, как хищники на кусок сырого мяса!

Но ваше дело – догонять, моё – соблюдать дистанцию. Таковы правила игры. Здесь ваши жёны. Правда, они тоже играют в эти игры, но одно дело – играть самому, другое – наблюдать за своей разыгравшейся половиной.

Дальше я ухожу спать. Не столько потому, что хочется, сколько потому что боюсь, не надоели ли мы хозяевам. Но мои опасения были напрасными. Смех, музыка, звон бокалов еще долго доносились из соседней комнаты. Пару раз приходили за мной, но я уже не стала вылезать из кровати и, в конце концов, уснула под мирное детское сопение.

Это было в пятницу, 17 октября.

Тогда я еще не знала, что тот вечер действительно окажется последним мероприятием нашего дружного коллектива.

И СНОВА ПЯТНИЦА

И снова пятница. Первый день ноября. Ровно месяц назад, первого октября, я тоже шла на работу с опаской. Перемены обычно планируются на начало месяца. В советские времена сокращение было исключительно редким, постыдным явлением. Но вот пришла перестройка…

Спустили мы последнюю атомную лодку, для строительства которой и был в своё время создан наш участок. Больше атомные лодки строить не будут. Рабочих отправляют в командировку, а я, нормировщик, который числится не за цехом, а за отделом, остаюсь не у дел. Вот и жду каждый раз, что будет первого числа.

Но все пока тихо. Ходят слухи, что в других отделах уже были собрания. На этих собраниях зачитывали список работников, которым будут повышены оклады. Тем, кого не было в списках, предлагали сделать выводы.

Во второй половине дня позвонил Толик, нынешний начальник, и сказал, что в 15 часов в отделе будет собрание.

Никакого беспокойства или волнения у меня это сообщение не вызвало. Может быть потому, что была занята работой. Настроение было приподнятое, предпраздничное.

Собираясь на собрание, стараюсь прислушаться к себе: что подсказывает мне моя интуиция? Вроде бы, никаких опасных сигналов.

Мы пришли на собрание. Сколько народу! Весь отдел. Я-то думала, что только наш сектор соберут.

Когда аудитория набилась битком, как гвоздь программы появляется второй зам (кроме Коли) нашего отдела – Рахманов, со списком в руках усаживается за стол перед аудиторией. Рядом с ним пристраивается наш профсоюзный лидер, а теперь, говорят, и начальник нашего сектора – Ященко. Наш прежний начальник сектора Шатров будет руководителем бюро из трех человек. В секторе у нас было порядка двадцати человек, когда-то еще больше. В связи с сокращениями, два сектора объединяют в один, и один начальник, соответственно, высвобождается. Про начальство мы уже слышали. Коли и нашего начальника не видно.

Говорит Рахманов. Все по той же схеме. Сейчас, мол, будут названы фамилии тех, кому будут повышены оклады. Те, чьи фамилии названы не будут, попадают под сокращение. И начинает зачитывать список.

Я слушаю, жду, когда дойдет очередь до нашего сектора. Вот уже пошли знакомые фамилии, смежный цех, вот уже назвали фамилию начальника нашего бюро, еще одна наша фамилия, еще… пошел другой цех… другой сектор… Что, все?!

Я не верю своим ушам! Жаль, что этот список я слушала, а не читала, и у меня нет возможности вернуться назад и перечитать еще раз.

Не слышу и не запоминаю ни одной последующей фамилии, не знаю, кого еще сократили. Я только знаю, что МЕНЯ В ЭТОМ СПИСКЕ НЕТ!!!

Как ни странно, я спокойна. Во всяком случае, пока. Хотя не могу сказать, что до меня еще не дошло услышанное. Что-то еще говорит Рахманов, долго потом говорит Ященко. Он оживлен и, такое впечатление, что чем-то очень доволен. Может быть тем, что он не на месте Шатрова и не на моём месте?

Говорит о том, что, в принципе, всех сокращающихся на заводе пристроить могут, но только маловероятно, что на ИТР-овские должности. Короче говоря, товарищи, подумайте до понедельника, остыньте и приходите к нам – мы вас ждем.

Я-то считала, что каждого из нас персонально должны пригласить. Но это я так считала.

Собрание заканчивается. Я по-прежнему спокойна. Даже с улыбкой кидаю какую-то шутливую реплику соседке. Рахманов объявляет об окончании, и мы покидаем аудиторию.

Моё спокойствие начало улетучиваться, когда я увидела лица других «сокращенных». Первым был Игорек. Лихорадочный блеск в глазах, судорожное лицо, нездоровый румянец пятнами. С таким же нездоровым смехом мы кидаемся друг другу в объятия с «поздравлениями». Тут я понимаю, что его тоже… К нам присоединяется Аллочка из смежного цеха с таким же блеском в глазах и такими же пятнами на лице.

Теперь и мою физиономию сводит такая же судорога, начинает бить меленькая, подленькая дрожь, появляется неестественное оживление.

Куда себя девать? Игорек куда-то растворился, Аллочка свернула в свою сторону. Как-то нелепо сейчас в общем потоке идти мне одной – СОКРАЩЕННОЙ. С этой минуты я именно так себя прозвала.

Присоединяюсь к своим – Паше и откуда-то взявшемуся начальнику Толику. Конечно, их оставили. Поэтому, не смотря на моё присутствие, они не в состоянии скрыть радости и облегчения. Особенно Толик. Похоже, он ничего не знал заранее, раз сам так рад. Страшно и больно спрашивать обо всех остальных.

Так значит, все-таки, свершилось! И теперь – только теперь – мне становиться совершенно очевидно, что ведь иначе и быть не могло!

На что же я надеялась, если закрывается участок? На то, что кого-то выкинут, чтобы взять меня на его место? Такой я хороший специалист? Почему мне самое очевидное казалось невероятным?

Говорят, что самое сильное потрясение в жизни то, которое было последним. В данном случае, совпадает. Но только я хочу, чтобы оно так и осталось самым сильным! Неужели будет еще сильнее?

ЧТО БЫЛО «ДО ТОГО»

Сказать, что я совсем не ожидала случившегося и не предпринимала никаких мер, чтобы его предотвратить, было бы неверно.

В глубине души надеясь, что этого не случится, я все же решила подстраховаться. Может быть, больше из суеверных соображений. Мол, беда приходит туда, где её не ждут, а если её ждать – то она и не придет.

Я заплатила сумасшедшие деньги, чтобы попасть на курсы, судя по рекламе, очень престижные. Интересно то, что я нашла, где эти деньги взять! Как бы я не хотела купить себе дорогую фирменную вещь из одежды, мне бы в голову никогда не пришло изворачиваться так, как ради этих курсов.

Это были курсы референтов. Когда началась перестройка, к нам на «большую халяву» устремились иностранные бизнесмены. Разумеется, секретаршу они тоже хотели иметь на «халяву» – за несколько долларов в месяц. Сколько получает секретарша – американка? А для нас эти несколько долларов при тогдашней инфляции были сумасшедшими деньгами! И нам после курсов обещали трудоустройство.

Что же оказалось на деле? Кроме затраченных денег – ничего.

Впрочем, не совсем. Был мини-коллектив из шести девчонок. Все очень разные, но объединенные общей целью. Наверное, мы больше почерпнули друг от друга, чем от наших занятий. Помню поздние часы, когда мы, выжатые, как лимоны, уходили от психолога, заряженные и возбужденные – от экстрасенса, сплоченные чаепитиями в интимной обстановке – с английского. Почти каждый день я уходила рано утром и возвращалась поздним вечером, очень уставшая. Но мне запомнилось, что в этот период у меня всегда было бодрое, на удивление жизнерадостное настроение, не смотря на раннюю весну – период нервного истощения.

Именно после этих курсов я поняла, что так, как раньше, жить уже невозможно. Больше я не буду приходить с работы домой, из дома – на работу, уставать, ничего не делая. После этих курсов будет снова английский, после английского, если я его когда-нибудь выучу, что-то еще.

Курсы практически ничего не дали. Пару встреч с психологом и экстрасенсом не могли ничего существенно изменить. То, что давали на английском, я уже знала. Делопроизводству практически не учили. Как нам объяснили, курсы и не ставили такой задачи – чему-то научить. Они должны были дать «толчок» ко всему этому. Может быть, но только не за такие сумасшедшие деньги.

Правда, письменное изложение я написала с самой высокой оценкой. Еще научилась печатать слепым методом. Тогда вообще мало, кто умел печатать. Кстати, научили наносить макияж. Вот это действительно было ценно, и осталось со мной на всю жизнь. Получается, что кое-чему, все-таки, научили.

Что же касается трудоустройства, то мне сразу показалось, что это будут пустые обещания. На заводе было очередное повышение окладов. Мне повысили неплохо, и это усыпило мою бдительность. Поэтому я махнула рукой на их обещания и не интересовалась, почему мне не звонят с предложениями новой работы. Теперь придется поинтересоваться.

Что еще мне придется «теперь»? Та злосчастная пятница пролегла четкой границей по моей жизни. Там – серое, ровное, тут… Не знаю. Может быть – черное, а может быть – полосатое. С того дня пошел новый отсчет.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОЙ ЖИЗНИ

Первое, что я сделала, придя домой с собрания, – отключила телефон. Не хочу никого видеть, слышать, с кем-либо объясняться.

Уже и не помню, как я прожила это вечер, чем занималась, спала ли ночь. По-видимому, спала.

Утром построила свои планы на день. Сейчас пишу записку и еду к Ире – моей тетке. По возрасту мы в сестры годимся – семь лет разницы. Надеюсь, что ее, по случаю выходного, нет дома. Оставляю ей записку, в которой сообщаю о случившемся. Вру, что у меня не работает телефон и прошу позвонить и все сказать маме. Может быть, это кажется смешно, но я действительно не могу сейчас ни с кем говорить. В конце записки замечаю: меня искать не надо – как починят телефон, найдусь сама.

Но выходные такие длинные! Сидеть дома и заниматься самопоеданием – нельзя. Поэтому мне приходит в голову идея во второй выходной съездить узнать, не продали ли мой свитер, который я сдала в комиссионку. Это как раз в те края, где живет моя самая близкая подруга.

Правда, это обещала сделать как раз она. Но почему-то, сев в метро, вместо того, чтобы ехать к тетке, я поехала в комиссионный. Меня даже не смущало, что я попаду туда как раз в обеденное время. Так и случилось.

Все, что я делаю дальше, происходит, как мне кажется, помимо моей воли. Похоже, мой мозг автоматически переключился в аварийный режим и уже сам решал, что нужно. Это он все подстроил…

Я захожу в ближайший автомат.

– Людмила?