Преподобный Серафим Саровский

Окончание затвора

Первый раз двери монастырского затвора отворились почти тотчас после отказа преподобного принять епископа Иону. Это было в сентябре 1813 года.

Тамбовский губернатор Александр Михайлович Безобразов со своей женой прибыл в обитель и, помолившись в храме, они направились к келье преподобного. У сопровождавших губернатора и губернаторшу монахов не было надежды, чтобы миряне увидели старца: ведь он только недавно ответил молчаливым отказом даже монаху, архиерею своему. Но неожиданно случилось иное. Когда посетители подошли к келье о. Серафима, он сам отворил им дверь и молча благословил их. Строгий затвор кончился.

С тех пор преподобный ослабил затвор свой и открыл дверь своей кельи для желающих видеть его. На вопросы старец не давал ответа. Не обращая внимания на приходящих, преподобный продолжал свои духовные занятия. Преподобный лишь одним примером своего безмолвного жития поучал приходивших к нему.

В 1815 году явилась преподобному Царица Небесная в сопровождении Онуфрия Великого и Петра Афонского, и повелела ему не скрывать своего светильника под спудом. Окончился молчальнический подвиг его, но затвора своего преподобный еще не оставлял. И о. Серафим стал отвечать на вопросы братии и даже беседовать с нею. Он внушал братии неопустительно совершать богослужение, благоговейно стоять в церкви, постоянно заниматься умной молитвой, каждому усердно исполнять послушание, не есть ничего вне трапезы, за трапезой сидеть с благоговением и страхом Божиим; без важной причины не выходить за ворота; бояться своеволия, как причины великого зла.

Со временем преподобный Серафим стал принимать и поучать также приходящих в обитель богомольцев. С ранней литургии и весь день до вечера стекались к нему алчущие духовной пищи, и не знало сердце преподобного различия между ними. Всех он принимал с одинаковой любовью, всех встречал земным поклоном и целованием, всех приветствовал словами «Христос воскресе».

Принимая богомольцев, но не покидая затвора, преподобный Серафим провел более десяти лет. За это время он подвигами и служением ближним серьезно подорвал свое здоровье, и мучился от головных болей и болей в ногах. Врачи, осматривавшие о. Серафима, советовали ему выходить на свежий воздух и совершать небольшие прогулки.

Преподобный и сам готов был оставить затвор, но просил Господа явить ему волю Свою. 25 ноября 1825 года вновь явилась о. Серафиму Богоматерь в сопровождении Климента Римского и Петра Александрийского, – их же был день, – и повелела ему оставить затвор и идти сначала в пустыньку. В тот же день, после утреннего правила, старец отправился к настоятелю обители и, получив от него благословение, в первый раз за время своего затворничества вышел в лес и направился к своей дальней пустыньке, как повелела ему Богоматерь.

Но, не дойдя до пустыньки, он увидал на пригорке шедшую к нему Богородицу, а позади нее двух апостолов – Петра и Иоанна Богослова. Они остановились недалеко от того места, где находился так называемый Богословский родник, освященный в честь Иоанна Богослова. Пречистая ударила жезлом в землю, из которой пробился новый источник. По воле Царицы Небесной вода в источнике имела силу исцеления от болезней.

После этого явления преподобный окончательно оставил свой затвор. Начался последний – самый плодотворный период жизни преподобного Серафима – старчество.

Старчество преподобного

Со времени окончания затвора посетители о. Серафима все увеличивались более и более: иногда количество их доходило до тысячи и двух тысяч человек в день. Весь монастырский двор наполнен был народом, жаждавшим хоть увидеть святого старца или получить от него благословение, а уж побеседовать с ним считалось особым счастьем. Принимая приходящих, преподобный Серафим по-прежнему был одет в обыкновенный белый балахон и полумантию. На вопросы, зачем он так убого одевается, отвечал: «Иоасаф царевич данную ему пустынником Варлаамом мантию счел выше и дороже царской порфиры».

Даже принимая огромное количество посетителей, преподобный не оставлял своего подвига – часто он уходил в лес, чтобы, как и ранее, подвизаться в пустыне. Кроме того, пустынь была нужна ему и для отдыха от бесчисленных посетителей, и для молитвенного уединения.

Год спустя после явления источника – летом 1826 года – по желанию преподобного – Богословский родник был возобновлен. Накат, закрывавший бассейн, снят; сделан новый сруб с трубою для истока воды. Около бассейна о. Серафим стал теперь заниматься телесными трудами. Собирая в реке Саровке камешки, он выкидывал их на берег и ими унизывал бассейн родника. Устроил здесь для себя грядки, сдабривал их мхом, сажал лук и картофель. Преподобный избрал себе это место, обосновавшись в освободившейся келье о. Дорофея, потому что, по болезни, не мог ходить в прежнюю свою келью за шесть верст от монастыря. Со временем утружденному годами и болезнями старцу было уже тяжело ходить и в келью о. Дорофея.

Видя труды преподобного, саровская братия построила ему на горке около родника небольшую келью, в которой он мог бы укрываться от дождя и стужи, и все это место получило название «ближней пустыньки». Это был небольшой сруб, вышиною и длиною в три аршина, шириною в два, без окон и дверей, так что влезать в него нужно было по земле, из-под стены.

Потом, в 1827 году, здесь же, на горке около родника, ему поставили новую келью с дверями, но тоже без окон. Внутри была печь. Между нею и стеною находился тесный промежуток, где мог помещаться один лишь человек, стоя. В углу кельи и за печью висели иконы с лампадами во тьме.

Со времени построения этой кельи преподобный стал проводить здесь все дни с утра, лишь к вечеру возвращаясь в Саров. Рано утром, в четыре, иногда и в два часа пополуночи, старец отправлялся в ближнюю пустыньку. Он шел в своем белом холщовом балахоне, в старой камилавке, с топором в руке. На спине у него котомка, набитая камнями и песком. Поверх песка лежало Евангелие. Когда его спрашивали, для чего он носит такую тяжесть, преподобный отвечал словами святого Ефрема Сирина: «Томлю томящаго мя».

Когда он проводил время в ближней пустыньке, народ устремлялся к нему туда. По словам одной из паломниц: «В пустыне, в лесу преподобный принимал, сидя на завалинке своей убогой хижины. Иных он вводил в свою келью и молился там с ними пред образом Богоматери. Творил он также молитву и в лесу пред ликом Богоматери, поставленным им на вековой сосне. Вместе с о. Серафимом молились коленопреклоненно и все богомольцы».

Иногда преподобный, ища большего уединения, уходил в свою прежнюю дальнюю пустыньку; там он, сидя у своей старой кельи, кормил огромного медведя. Но и там находили его люди.

Однако возвращение преподобного к пустынножительству не обошлось без искушений. Братия стали смущаться: почему затворник принимает людей и в келье, и в пустыньке, а в храм к ним не ходит даже для причащения Святых Тайн? Об этом написано было Тамбовскому епископу, преосвященному Афанасию; и от него пришло распоряжение, чтобы о. Серафим отныне причащался Святых Тайн в храме. Беспрекословно подчинился этому преподобный Серафим, добавив: «Хоть бы на коленочках пришлось мне ползти для исполнения послушания, но все-таки не оставлю приобщаться Животворящих Тайн Тела и Крови Христовой».

С тех пор преподобный Серафим стал неопустительно во все воскресные и праздничные дни ходить в больничную церковь святых Зосимы и Савватия для причащения. Это обстоятельство только способствовало привлечению все большего и большего количества почитателей преподобного.

Вот как рассказывает об этом одна из паломниц: «Все мы, богатые и бедные, ожидали его, толпясь около церковной паперти. Когда он показался в церковных дверях, глаза всех были устремлены на него… Он медленно сходил со ступеней паперти и, несмотря на прихрамывание и горб на плече, казался и был величаво прекрасен. Он шел молча, точно никого не замечая. Толпы народа, стоя двумя стенами, едва пропускали святого в полной тишине, желая хоть взглянуть на его благодатное лицо. А затем уже начинался прием людей в келье».

Преподобный принимал посетителей каждый день – от ранней литургии до 8 часов, а затем – до полуночи.

Редко кому отказывал в приеме преподобный Серафим. Обычно всех приходящих к нему он принимал со смирением и любовью. Встречая посетителей, он обращался к ним «Радость моя»; часто и в обычные дни он приветствовал их пасхальным приветствием «Христос воскресе». Особенно ласково обращался преподобный с детьми, называя их «сокровищами».

Вот как описывает встречу с преподобным один из его посетителей – генерал Галкин-Враский: «Будучи офицером, я посетил Саровскую пустынь и отправился, по примеру других богомольцев, за благословением к преподобному о. Серафиму. В коридоре его кельи холод был страшный, а я в военной шинельке дрожал от холода. Келейник его сказал, что у о. Серафима в настоящее время находится монах, и он с ним беседует. А я, стоя в коридоре, молился Пресвятой Богородице. Дверь отворилась, монах вышел. И через несколько минут о. Серафим отворил дверь и сказал: «Какую радость Бог мне дает!» Ввел он меня в свою келью, а так как она была заставлена разными вещами, то он посадил меня на порог своей кельи, а сам сел на пол против меня, держа мою руку, и ласково со мной говорил, даже целовал мою руку, вот какая у него была любовь к ближним. Я, сидя против него, находился в каком-то необыкновенном восторге». После долгих разговоров зашла речь о грудной болезни посетителя. Отец Серафим дал ему выпить деревянного масла. Болезнь прошла навсегда.

Если пришедший не имел нужды в особенных наставлениях, то преподобный Серафим давал общехристианские наставления. В ком видел он искреннее раскаяние в грехах, кто являл в себе горячее усердие к христианскому житию, тех принимал с особенным усердием и радостью. После беседы с ними он, заставив их наклонить голову, возлагал на нее конец епитрахили и правую руку свою, предлагая произносить за собою следующую покаянную молитву: «Согрешил я, Господи, согрешил душою и телом, словом, делом, умом и помышлением, и всеми моими чувствами: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, волею или неволею, ведением или неведением». Сам затем произносил молитву разрешения от грехов. По окончании такого действа он помазывал крестообразно чело пришедшего елеем из лампады, горевшей перед иконой Богоматери.

Богомольцы приносили ему дары: свечи, масло, иногда вино, которым он угощал с ложки приходящих. Свечи ставил перед иконами за принесших. Н. А. Мотовилов однажды задумался: «Какой смысл в этом горении свечей и лампад?» Преподобный, прозрев его недоумение, сказал ему: «Я имею многих особ, усердствующих ко мне и благотворящих мельничным (дивеевским сиротам) моим. Они приносят мне елей и свечи, и просят помолиться за них. Вот когда я читаю правило свое, то и поминаю их сначала единожды. А так как по множеству имен я не смогу повторять на каждом месте правила где следует, тогда и времени мне недостало бы на совершение моего правила; то я и ставлю все эти свечи за них в жертву Богу – за каждого по одной свече, за иных – за несколько человек – одну большую свечу, за иных же постоянно теплю лампаду; и где следует на правиле поминать их, говорю: «Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свечи и кадила». При этом угодник Божий наблюдал, как горят свечи, говоря: «Если кто имеет веру ко мне, убогому Серафиму, то у меня за сего человека горит свеча пред святой иконой. А если свеча падала, это было для меня знамением, что человек тот впал в смертный грех. Тогда я преклоняю колена за него пред благоутробием Божиим».

Многие из посетителей старца сетовали, что мало молятся, не вычитывая даже положенные утренние и вечерние молитвы. Отец Серафим установил для таких людей такое легко исполнимое правило: «Поднявшись от сна, всякий христианин, став перед святыми иконами, пусть прочитает молитву Господню «Отче наш» трижды, в честь Пресвятой Троицы. Потом – песнь Богородице «Богородице Дево, радуйся», также трижды. В завершение же – Символ веры «Верую во Единаго Бога», раз. Совершив это правило, всякий православный пусть занимается своим делом, на какое поставлен или призван. Во время же работы дома или на пути куда-нибудь пусть тихо читает «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго (или грешную)»; а если окружают его другие, то, занимаясь делом, пусть говорит умом только «Господи, помилуй!» – и так до обеда. Перед самым же обедом пусть опять совершает утреннее правило. После обеда, исполняя свое дело, всякий христианин пусть читает так же тихо «Пресвятая Богородице, спаси мя грешнаго», и это пусть продолжает до самого сна. Когда случится ему проводить время в уединении, то пусть читает он «Господи Иисусе Христе, Богородицею помилуй мя грешнаго (или грешную)». Отходя же ко сну, всякий христианин пусть опять прочитает утреннее правило, то есть трижды «Отче наш», трижды «Богородице…», и один раз «Символ веры». Отец Серафим объяснял, что, держась этого малого правила, можно достигнуть меры христианского совершенства, ибо эти три молитвы – основание христианства. Первая, как молитва, данная Самим Господом, есть образец всех молитв. Вторая принесена с неба Архангелом в приветствие Богоматери, Символ же веры содержит в себе вкратце все спасительные догматы христианской веры.

Кому невозможно выполнять и этого малого правила, преподобный советовал читать его во время занятий, на ходьбе, даже в постели и при этом приводил слова из Послания к Римлянам: «Всякий, кто призовет имя Господне, спасется».

Молва о преподобном дошла и до старообрядцев – известны случаи, когда они обращались за советом к о. Серафиму. Однажды четверо старообрядцев из села Павлова Горбатовского уезда пришли к преподобному, побеседовать с ним о крестном знамении. Едва переступили они порог кельи о. Серафима и не высказали еще, для чего пришли, как он подошел к ним, взял одного из них за правую руку и, сложив пальцы его по чину Православной Церкви, сказал: «Вот христианское сложение креста. Так молитесь, и прочим скажите. Прошу и молю вас: ходите в церковь греко-российскую. Она во всей славе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие ее – учители Церкви, архипастыри – суть преемники апостольские. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей кормила и весел. Она привязана вервием к кораблю нашей Церкви, плывет за ней, заливается волнами, и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю».

За советом и благословением к преподобному Серафиму обращались не только миряне, но и монахи; как саровские, так и из других обителей. Всех их преподобный призывал держать в устах и в сердце молитву Иисусову. Он говорил: «Без молитвы монах умирает, как рыба без воды»; «Тот монах не имеет печати, который не знает делания Иисусовой молитвы».

А иногда преподобный Серафим сам находил саровских иноков, находящихся в искушении, и утешал их. Один из характерных случаев показывает заботу преподобного о саровской братии: «Один саровский брат, находясь в унынии, близком к отчаянию, просил другого разделить с ним несколько минут скорби. Вышли эти два брата из монастыря после вечерни и пошли вокруг ограды, утешаясь взаимной беседой. Подошли к конному двору, около которого лежала дорожка к Серафимову источнику. Скорбящий брат хотел своротить в сторону, чтобы в таком болезненном состоянии духа не повстречаться с о. Серафимом. Но прежде, чем успели они отойти от дороги, вдруг увидели вблизи себя преподобного, идущего навстречу им. Оба брата упали ему в ноги. Преподобный с необыкновенной ласкою благословил их, потом пропел следующий стих девятой песни канона, поемого во всякой душевной скорби и обстоянии: «Радости исполни мое сердце, Дево, яже радости приемшая исполнение, греховную печаль потребляющи». Потом, топнув ногою, о. Серафим сказал: «Нет нам дороги унывать, потому что Христос все победил». Душевное состояние его как бы перелилось в души скорбящих братий, и они, оживотворенные его радостью, возвратились в обитель в мирном и благодушном расположении сердца».

Также к преподобному Серафиму приходили за советом и настоятели обителей. Преподобный видел тяжесть возложенного на них креста: «Трудно управлять душами человеческими – учить других так же легко, как с нашего собора бросать на землю камешки, а проходить делом то, чему учишь, все равно, как бы самому носить камешки на верх собора». При этом он советовал им, несмотря на строгость монашеских правил, хранить любовь к братии: «Матерью будь, а не отцом, к братии», – советовал преподобный Серафим строителю Высокогорской пустыни, преподобному Антонию.

Однако, как сказано: Никакой пророк не принимается в своем отечестве (Лк. 4: 24). Несмотря на любовь преподобного Серафима к Саровской обители, и братия и настоятель часто искушались подвигом его. Так, игумен Нифонт однажды сказал в недоумении и смущении: «Когда о. Серафим жил в пустыни, то закрыл все входы к себе деревьями, чтобы народ не ходил; а теперь стал принимать к себе всех, так что мне до полуночи нет возможности закрыть ворота монастырские».

В другой раз один из братии также выговаривал преподобному: «Тебя много беспокоят обоих полов люди, и ты пускаешь к себе всех без различия». В ответ преподобный Серафим смиренно сослался на пример преподобного Илариона Великого, который не велел затворять дверей ради странников, и добавил: «Положим, что я затворю двери моей кельи. Приходящие к ней, нуждаясь в слове утешения, будут заклинать меня Богом отворить двери и, не получив от меня ответа, с печалию пойдут домой… Какое оправдание я могу тогда принести Богу на Страшном Суде Его?»

Даже один из трудившихся в Сарове крестьян однажды упрекнул преподобного. Дело обстояло следующим образом. Лихачевский крестьянин Ефим Васильев, подходя к пустыньке, увидел, как о. Серафим беседовал с молодой девушкой, лет 16, хорошо одетой, и подумал про себя: «О чем это батюшка так беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?»

Когда же он подошел ближе, прозорливый старец мирно сказал ему: «Я ко всему мертв, а ты что думаешь?» Соблазнившийся упал ему в ноги, прося прощения. «Успокойся, – сказал ему преподобный, – и больше не повторяй».

Иногда о. Серафима упрекали даже за помазание елеем из лампады. Таким преподобный говорил: «Мы читаем в Писании, что апостолы мазали маслом, и многие больные от сего исцелялись. Кому же следовать нам, как не апостолам?»

Но, невзирая ни на что, поток посетителей и почитателей преподобного Серафима увеличивался с каждым днем. Говорили, что в 1825 году посетил его и великий князь Михаил Павлович.

Но, как ни много бывало у него посетителей, никто не отходил от него неудовлетворенным: он часто одной фразой, одним словом охватывал жизнь человека, наставлял его на нужный путь. Святой образ его действовал так сильно, что иногда перед ним плакали гордые, самонадеянные люди, пришедшие к нему лишь из любопытства.

Чудотворения преподобного Серафима

Период старчества преподобного Серафима неразрывно связан с рядом чудотворений, происшедших по его молитве. Первое из них произошло еще до оставления преподобным затвора, в 1823 году. Это было исцеление Михаила Васильевича Мантурова.

Михаил Васильевич Мантуров был помещиком села Нуча Ардатовского уезда Нижегородской губернии. Много лет он, будучи военным, служил в Лифляндии, женился там на местной уроженке Анне Михайловне Эрнц, но затем так сильно заболел, что принужден был оставить службу и переехать на жительство в свое имение, село Нучу.

Врачи признали болезнь неизлечимой: нельзя было остановить раздробление костей, от которого страдали ноги, причем частички кости начали через нарыв выходить наружу. Он, в виде последней надежды, решился ехать к о. Серафиму. С большим трудом он был приведен крепостными людьми своими в сени кельи старца-затворника. Когда Михаил Васильевич, по обычаю, сотворил молитву, о. Серафим вышел и милостиво спросил его: «Что пожаловал, посмотреть на убогого Серафима?» Мантуров упал ему в ноги и стал со слезами просить его об исцелении.

«Веруешь ли ты в Бога?» – три раза спросил его преподобный и, получив убедительный ответ, сказал: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь».

Посадив Мантурова в сенях у гроба, о. Серафим удалился для молитвы к себе в келью, и через некоторое время вернулся, неся освященное масло. Он приказал больному обнажить ноги и, приготовившись натереть их маслом, произнес: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!» Помазав больные ноги и надев на них чулки из посконного холста, старец вынес из кельи большое количество сухарей, всыпал их в фалды сюртука Мантурова, и так велел ему идти в монастырскую гостиницу.

С некоторым сомнением стал исполнять Мантуров приказание о. Серафима. Но внезапно почувствовал в ногах силу. Он не помнил себя от изумления и радости, и бросился в ноги преподобному, но о. Серафим поднял его, строго говоря: «Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает! Господу Всемогущему, да Пречистой Его

Матери даждь благодарение!» Затем о. Серафим отпустил Мантурова.

Прошло некоторое время. Мантуров чувствовал себя столь хорошо, что стал даже забывать о недавней так мучившей его болезни. Ему захотелось побывать у о. Серафима, принять его благословение, и он отправился в Саров. Дорогой он размышлял о словах о. Серафима, сказанных после его исцеления, что надо ему возблагодарить и прославить Господа.

«Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь», – этими словами встретил о. Серафим приехавшего к нему Мантурова. «Я не знаю, батюшка, чем и как, что вы прикажете?» – ответил молодой военный. «Вот, радость моя, все, что ни имеешь отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Смутился Мантуров. Он был еще молод, женат – чем же он будет жить, если все отдаст? Зная его мысли, старец сказал: «Не пекись, о чем думаешь. Господь не оставит тебя ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь. Хлеб же насущный у тебя будет».