Вальсингамские девы

Вальсингамские девы
Анна Морион

1834 год, Англия. Бедная, забытая Богом и короной деревня Вальсингам, жители которой находят утешение лишь в своей вере. Главой деревни является пастор Глоуфорд – глубоко уважаемый и горячо любимый своими прихожанами. У пастора, как три прекрасных цветка, растут три дочери, разные в характере, мечтах и стремлениях. Жизнь в деревне идет своим чередом до тех пор, пока неожиданный визит нового лендлорда не нарушает покой ее жителей. Этот визит приносит сестрам Глоуфорд новые надежды на будущее. Каждая из девушек идет по своим дорогам, на которых их поджидают мировые искушения, что иногда трудно преодолеть даже самому любящему сердцу.

Анна Морион

Вальсингамские девы

Глава 1

1834 год, Англия.

Из старой, каменной церквушки доносился нестройный хор голосов, исполняющих англиканский хвалебный гимн под аккомпанемент дурно звучавшего старого органа. Была вечерня. В деревушке Вальсингам никогда не пропускали богослужений.

Деревня, забытая Богом и разрушающаяся уже сотни лет, давно превратилась в «гнилое местечко», как называли ее в Парламенте Англии. Жителями этого «гнилого местечка» были сто пятьдесят один человек, большей частью – женщины и дети. Здесь жили самые обычные крестьяне, отличающиеся от остальных английских крестьян лишь одной особенностью – они были отвратительно бедны, но в этой своей нищете лелеяли свои жизни, семьи и души как зеницу ока. Бедность не смущала их, ведь англиканская вера и почитание Девы Марии Вальсингамской придавали им силы и смысл жизни даже среди этой ужасной, отталкивающей бедности. Лендлорд части графства Норфолк, на котором находился Вальсингам, казалось, забыл, а может, просто не знал о том, что на его земле приютилось это обособленное общество глубоко-религиозных и чистых душой крестьян.

– Теперь же, братья и сестры во Христе, помолимся Отцу нашему.

Прихожане усердно и искренно принесли Богу свои молитвы, затем пастор благословил людей, они встали с потрескавшихся, черных от времени, деревянных скамей и разошлись по домам.

Так было испокон веков: едва оканчивалась служба, крестьяне торопились к своим каменным, прохудившимся домам, чтобы успеть подоить рогатую скотину, покормить птицу и привести в порядок свои убогие жилища, и лишь после этих трудов накормить себя и своих детей. Перед сном глава каждой семьи по слогам читал Священное Писание, а когда гас маленький огарок сальной свечи, семьи молились и ложились спать на старые, набитые соломой тюфяки, лежащие на глиняном полу, чтобы всю ночь отмахиваться от прожорливых клопов.

Но сегодняшний вечер был не совсем обычным: утром среди жителей Вальсингама пронесся слух, будто у них появился новый лендлорд, но, кем он был, не знал никто, однако все с удовольствием делились с соседями своими предположениями и смаковали эту новость как лакомство. Люди передавали друг другу собственные ожидания того, как новый лорд приведет в порядок деревню и церковь, которая была центром этой маленькой вселенной, ведь он – новый лорд, несомненно, будет честным малым и глубоко заинтересованным судьбой своих крестьян. Новые чаяния и надежда на перемены стали пищей для крестьянских умов, уже почти разучившихся мечтать, даже несмотря на настоятельные увещевания многоуважаемого пастора Глоуфорда не мечтать раньше времени: ведь, если Господом положено сотворить благо через нового лендлорда, то это случится, а если нет – такова Его воля. На вечерне крестьянам было объявлено, что завтра утром на воскресную службу приедет новый лендлорд, собственной персоной, поэтому многие не смогли уснуть в эту ночь, от раздумий о будущем.

Несмотря на собственные трезвые увещевания, и сам пастор Глоуфорд был полон надежд: он знал, что новый лендлорд принесет деревне или много счастья, или много горя, поэтому он и его семья молили Бога, чтобы рукою лендлорда Он принес крестьянам этой бедной, почти бесплодной земли облегчение в их тяжких трудах.

Пастор Глоуфорд пользовался в деревушке большим авторитетом и всеобщим уважением: он был служителем Бога, глубоко-религиозным человеком, духовным наставником крестьян, всегда готовым прийти на помощь своим прихожанам во всех их бедах. После окончания Духовной семинарии молодого образованного человека с большими амбициями заслали в эту глушь, но пастор Глоуфорд быстро смирился со своей участью, стал еще более рьяным в вере, женился на местной, бедной, необразованной, но доброй и красивой девушке Эмме Джонс, и родил с ней трех дочерей, как солнце освещающих его приближающуюся старость. Однако теперь его любящая жена уже семнадцать лет спала вечным сном под сенью могучего дуба на общественном деревенском кладбище. Пастор помогал бедным (хотя богатых и даже зажиточных здесь не существовало), иногда лечил их, а также вел для прихожан курсы обучения базовой грамматики, чтобы они могли читать Писание и Новый завет. За эти душевные качества и доброту пастора и любили: свои любовь и уважение к нему прихожане выражали дарами его семье продуктов питания, так как своего домашнего скота у нее не было, впрочем, как и любой другой живности. Семья Глоуфордов выращивала на небольшом участке земли злаки, но этого не хватало, чтобы накормить четырех взрослых людей. Продажа грубой домотканой ткани, которой занимались девушки Глоуфорд, не приносила почти ничего, и сам пастор был так же беден, как и его прихожане.

Девиц Глоуфорд любили не меньше их отца. Старшей из них – Кэтрин было двадцать шесть лет, она была самой умной среди сестер и после смерти матери, с девятилетнего возраста, несла на себе ответственность за дом, став в нем полноправной хозяйкой, так что, даже отец не смел перечить ей. Кэтрин любили за спокойный, рассудительный характер, за трезвый ум и умение помочь в прочтении и истолковании Писания (хотя пастор был недоволен данной вольностью). Несмотря на свой уже не юный возраст, девушка сознательно не выходила замуж, хотя многие деревенские мужчины предлагали ей брак, но на это у Кэтрин была веская причина – она не могла «бросить» отца и сестер, особенно младшую Кэсси. Кэтрин была похожа на отца – рассудительна, так же глубоко религиозна, добра, трудолюбива, терпелива и даже внешне нельзя было усомниться в ее происхождении: довольно высокая, худая, с красивым лицом, на котором выделялись точеные скулы и большие карие глаза. Свои волнистые, темные волосы девушка никогда не распускала, но тщательно прятала их под чепцом. Кэтрин была не только хозяйкой, но и славной дочерью и сестрой: после смерти матери она вырастила сестер, и семья была для нее всем, разумеется, после веры.

Средняя дочь пастора Кристин отличалась от старшей сестры всем: она была немного ленива, не любила физический труд и часто неохотно выполняла то, чего требовала от нее Кэтрин. Особенно не любила Кристин заботиться об их младшей сестре Кэсси, которую считала обузой и незаслуженно вобравшей в себя удивительную красоту. Кристин отталкивала от себя Кэсси и, несмотря на то, что глубоко в душе любила ее, не могла простить ей «убийства» матери. Девушка была довольно эгоистичной и самовлюбленной, но очень красивой, и этот факт был известен ей: тоненькая фигура, темно-карие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, волнистые темные волосы. Как и старшая сестра, Кристин пошла в отца, но, в отличие от Кэтрин, которая не придавала значения своей красивой внешности, Кристин знала, как подчеркнуть свою красоту даже в условиях безысходной бедности Вальсингама, которую она ненавидела. В свои двадцать три года она, как и Кэтрин, была не замужем, но из-за эгоистичных оснований. Но, даже зная ее капризный характер, вальсингамцы любили Кристин: слишком красивой она была.

Особой любовью в деревне пользовалась младшая девица Глоуфорд – Кассандра, которую все ласково называли Кэсси, – прелестная семнадцатилетняя девушка с непослушными, кудрявыми, золотистыми, как у матери, волосами и темно-голубыми, почти синими глазами. Она была лучом света в сером бытие деревни: игривая, веселая, неловкая и добрая, Кэсси смущалась чужих людей, и это придавало ей особой прелести. Девушка горячо любила Кэтрин, но побаивалась Кристин. Любимым занятием Кассандры были игра с куклой, созерцание цветов и жуков на них, а летом – бегание по окрестностям, в компании местных ребятишек.

Сестры Глоуфорд присутствовали на всех службах, что проводил их отец, но каждая из девушек чувствовала себя в церкви по-разному: Кэтрин с почитанием внимала голосу отца, следила за Писанием, когда он ссылался на него, и с воодушевлением пела гимны; Кристин же считала, что зря теряет время, и на службах думала о чем угодно, только не о Боге, а Кассандра часто спала, сидя на скамье и положив голову, покрытую белым чепцом, на плечо Кэтрин, а когда просыпалась, всегда посмеивалась над непонятными словами и смешными, на ее взгляд, фразами Писания.

Жизнь в Вальсингаме протекала тихо, как течет почти пересохший ручей: люди жили, погрузившись в свой маленький мир, в свою общину, но появление в ней нового лица – лендлорда, взбудоражило их, и они с нетерпением ждали завтрашней воскресной службы.

Глава 2

– И почему все так ждут приезда этого лорда? – спросила Кэтрин отца, когда Глоуфорды ложились спать.

Домик Глоуфордов был старым и маленьким, но сестры и их отец жили в разных комнатах: с рождением Кэсси, пастор разделил одну большую комнату на две, оставив дочерям большую, а сам довольствовался уголком, в котором помещался его спальный тюфяк, сундук с вещами и большое деревянное распятие на стене. Комнаты соединял грубо вытесанный проем, и семья могла общаться, находясь в разных комнатах.

– Потому что их сердца окрыляет надежда, – коротко ответил пастор на вопрос дочери, прервав для ответа свою молитву.

– Но почему он приезжает сейчас, весной, когда мы уже пережили ужасную зиму? – недовольно спросила Кэтрин, не удовлетворившись ответом отца.

– Потому что Бог посылает его тогда, когда он нужен больше всего, – со вздохом ответил пастор.

– Ты будешь просить его за церковь? – опять спросила Кэтрин.

– Ты можешь помолчать? Я пытаюсь уснуть! – вдруг недовольно воскликнула Кристин, свернувшаяся на своем тюфяке под шерстяным грубым одеялом и мечтавшая о завтрашнем дне.

– Мы обсуждаем с отцом очень важные дела! – укоризненно сказала ей Кейт. – Может, новый лорд починит церковь и подарит нам новый орган?

– Разумеется, я попрошу его за церковь, но не буду настаивать. Ты ведь знаешь, что истинная церковь – это наша душа, а в приходе мы собираемся для того, чтобы почтить Бога общими молитвами и гимнами о Его благодати, и не более. Дорогая, не нужно обожествлять каменное здание, – с легким укором сказал пастор Глоуфорд старшей дочери.

На несколько минут в доме воцарилось молчание, и пастор смог продолжить свою молитву.

– Кэсси необходимо новое платье, – вдруг задумчиво сказала Кейт и погладила по голове сестру, спящую рядом с ней на ее тюфяке. – Ее старое совсем износилось.

– Ну, конечно! Кэсси получит за этот год уже третье платье! – обиженно проворчала Кристин, получившая за год всего одно.

– Тебе следует больше читать Писание и больше молиться, чтобы Бог вразумил тебя, – серьезно сказала ей Кэтрин, свято верившая в то, что эти занятия сделают строптивую Кристин разумнее.

– Кэсси ничего не делает по дому, а только бегает по полю и ловит жуков. За что ей новое платье? – с нескрытной злобой сказала Кристин.

Кэтрин глубоко вздохнула, раздраженная словами сестры: по ее мнению, беда Кристин была в том, что она была неусердна в служении Господу, поэтому ее душу точила зависть и обида того, что лучшее доставалось не ей.

– Кристин, прошу тебя, лучше помолись, – сказал пастор, вновь вынужденный прервать свою молитву. – А ты, Кэтрин, зашей платье Кэсси. Сейчас у нас нет возможности достать новое.

Пастор Глоуфорд знал, что между его дочерьми было мало дружбы: Кейт и Кэсси всегда были вместе, но Кристин старалась избегать общения с ними и часто надолго уходила из дома. Разговоры и проповеди не помогали, и пастор старался не обращать внимания на взаимоотношения своих дочерей, с головой погрузившись в дела и горести своих прихожан: он знал, что благоразумная Кэтрин справится с домом и характером Кристин, и что сама Кристин смягчится после замужества, а Кэсси всегда будет рядом с Кэтрин, которая никому не даст ее в обиду.

Когда пастор думал о своей младшей дочери, его сердце наполнялось любовью, жалостью и раскаянием: было время, когда грех сломил его веру и сделал горьким пьяницей, и ни жена, ни дети не могли спасти его. Во время этой черной полосы миссис Глоуфорд забеременела в третий раз, и на свет появилась Кассандра, мать же, с трудом разрешившись от бремени, скончалась от кровотечения. Пастор остался один с тремя дочерьми одна из которых была младенцем. Он не знал, что делать, руки у него опустились, но заботы о ребенке взяла на себя его старшая девятилетняя дочь Кэтрин – она заменила малютке мать. Кристин же долго плакала и не хотела даже взглянуть на Кэсси, потому что считала ее виновной в смерти матери, к которой Кристин была очень привязана. Рождение Кэсси вывело пастора из тьмы во свет: он вновь взялся за работу и, чтобы прокормить дочерей, работал тяжело и почти без отдыха. Кэсси стала для него Божьим знаком, который помог ему выбраться из омута пьянства, но, когда малышке исполнилось пять лет, пастор с отчаянием заметил задержки в ее развитии: она не умела ходить, а только ползала, разговаривала же Кэсси отдельными звуками и буквосочетаниями. С тех пор пастор впал в религиозный экстаз: он посчитал болезнь Кэсси Божьим наказанием за его грех, поэтому стал любить ее больше, чем старших дочерей. Кэсси была его страданием и болью, напоминающей о его черном грехе. И сейчас Кассандре было уже семнадцать лет, но она имела разум шестилетнего ребенка, и если деревенские парни сватались к Кэтрин и Кристин, к Кэсси не сватался никто, да и сам пастор не отдал бы свое сокровище в чужие руки.

***

Кристин лежала, обняв колени, и молча плакала: ее душа не могла смириться с бедностью, окружавшей ее, а все мужчины, просившие ее руки, были такими же бедняками, как она сама. Девушка плакала о том, что здесь, в этом гнилом местечке, ее красота увянет напрасно, а жизнь так и останется жизнью дочери бедного пастора. В сердце Кристин жила острая, как игла, мысль: зачем Кэсси нужна такая красота, при ее больном разуме? Она ненавидела бедную сестру за это.

Кэсси же даже не подозревала о том, что они бедны, не знала, как тяжело доставалась им еда и одежда, не знала, что больна. Она жила радостной жизнью ребенка и была счастлива от того, что просто существовала. Кэсси спала крепким детским сном, в объятиях Кэтрин, которую любила так сильно, как дети любят мать.

***

Утром церковь была полна народу: пришли все, даже больные и тяжелые на подъем старики (их принесли на руках сыновья и зятья). Всех съедало любопытство, увидеть нового лендлорда Вальсингама: для него даже смастерили новую скамью и поставили ее в первый ряд в левом ряду (для этого пришлось отодвинуть остальные скамьи ближе к выходу). Но воскресная служба уже началась, а скамья все пустовала: лорд никак не ехал, и крестьяне начали терять надежду на его появление. Кое-кто стал упрашивать пастора отложить службу до приезда лорда, но пастор отказался, сказав, что никто не вправе заставлять Бога ждать. Служба продолжалась. Хор голосов вознесся к перекошенной от времени и тяжелых снегов, каждую зиму покрывавших ее, крыше.

Вдруг в церковь торопливо зашел один из запоздавших прихожан: он прошептал что-то на ухо близ стоящему соседу, тот разволновался и шепнул на ухо другому, и вскоре по церкви пробежал шепот: «Едет, едет!». Глоуфорды тоже были взволнованы, но не Кэсси – она спала, положив голову на спинку скамьи.

Взгляды крестьян сосредоточились на двери церкви, и вскоре и в самом деле появился тот, кого с таким нетерпением ждали, но он был не один: джентльменов было двое, и крестьяне гадали, кто из них является лендлордом Вальсингама.

Джентльмены вольготным шагом зашли в церковь и остановились у самой задней скамьи, почти касающейся стены, заняли свободные места и стали осторожно, неторопливо рассматривать скромное убранство церкви. Двое деревенских парней тут же принесли господам сделанную для них скамью: лорды улыбнулись, поблагодарили их и пересели на нее, пригласив присесть рядом с собой услужливых малых. Казалось, джентльмены не желали привлекать к себе внимание и вели себя тихо и скромно.

Оба джентльмена были одеты в красивые, дорогие дорожные костюмы, что делало их невероятной диковинкой в глазах неприхотливых, одетых в старое тряпье вальсингамцев. Лорды были довольно молоды (пастор Глоуфорд, разбирающийся в таких вещах, дал им не больше тридцати пяти лет), красивы и щегольски нарядны. Крестьяне с упоением разглядывали их и перешептывались, однако пастор громко призвал их вернуться к службе и воздать Господу хвалебный гимн.

Прихожане, как один, поднялись со скамей. Прибывшие лорды тоже. Бедный люд все же понял, что глазеть на знатных господ неприлично и теперь старательно отводил от них любопытные взгляды, однако девушки продолжали украдкой смотреть на джентльменов. Три старухи бесстыдно разглядывали лордов и хмурились, считая, что так, наверно, одеваются птицы павлины, которых они, естественно, никогда не видели

Один из лордов оглядывал церковь и прихожан, всматриваясь в их лица.

– Кто тот седой старик с палкой? – вдруг шепотом спросил он у одного из юношей, стоявших рядом.