Одержимые сердца

Миша открыла рот, будто желая сказать что-то, но передумала и опустила голову, словно боялась смотреть на меня.

– Что, Миша? – тихо спросила я.

– Ты не ненавидишь ее?

– Нет.

– Но, Мария… Она тебя… Ненавидит. – Миша закрыла лицо ладонями.

– С чего ты взяла, глупенькая? – рассмеялась я.

– Она сказала это. Она, правда, ненавидит тебя. Мне так жаль, Мария, мне так жаль…

Меня словно молнией поразило. Но я не могла в это поверить.

Маришка? Моя сестра? Ненавидит меня?

Это невозможно. Нет.

Но Миша начала тихо плакать, и меня вдруг настигло понимание.

Маришка ненавидит меня.

И мне стало невыносимо больно, в горле появился ком, а на глаза набежали слезы непонимания.

За что?

Но я прогнала эти нежданные слезы.

– Миша, моя хорошая, ну что ты! – Я обняла Мишу.

Она плакала, подавляя в себе рыдания.

Маришка ненавидит меня. И Миша плачет. Миша так любит нас обеих, что этот факт убивает ее. Бедная девочка. Как жестоки мы к ней!

– Миша, девочка моя, послушай… Может, между мной и Маришкой нет сильной сестринской любви, но это не значит, что она ненавидит меня! – фальшиво рассмеялась я, гладя сестру по голове. Миша обняла меня за шею. – Иногда она говорит что-то, но это просто слова, просто… Просто желание ужалить посильнее! Ну, представь, как одна сестра может ненавидеть другую? Глупость!

Миша отстранилась от меня. Ее лицо было мокрым от слез.

– Тогда почему она сказала это? – тихо спросила она.

– Потому что иногда у нее бывает ужасное настроение… Ужасное! И тогда под горячую руку попадают все, даже Маркус. Вот, спросишь его сама! – Я вновь фальшиво рассмеялась. – Ох, ты еще такой ребенок!

Миша улыбнулась сквозь слезы и вновь обняла меня.

– Правда?

– Конечно, правда. Ну, а теперь хватит плакать, и давай сплаваем до того берега и обратно. Наперегонки. И, будь уверена, я тебя обгоню! – нарочно весело сказала я.

– Попробуй! – рассмеялась Миша и скинула с себя полотенце.

Мы прыгнули в озеро.

И там, под водой, из моих глаз полились слезы.

С той злополучной ночи меня преследовало желание позвонить Маришке и задать ей терзающий меня вопрос.

«За что ты ненавидишь меня, Маришка? Ненавидишь и говоришь об этом Мише! Почему ты бросаешь свои чувства в лицо ей, а не мне? Разве до тебя, святоша, не доходит одна простая истина: Миша разрывается между двух огней, между тобой и мной! Ты заставляешь ее делать это! Терпеть эту муку! Она любит тебя, да, но и меня тоже! Твоя ненависть ко мне настолько истощила твой разум, что ты совершенно не обращаешь внимания на чувство этой бедной невинной девочки? Эгоистка!» – со злостью думала я.

Эти мысли вдруг отодвинули мои прежние страдания на второй план. И хотя, я должна бы радоваться тому, что что-то новое оккупировало мой воспаленный мозг, я не чувствовала ни капли радости. Наоборот: теперь вместо одного проклятия, я несла на себе два. Ненависть ко мне жизни – ее насмешка надо мной, и ненависть моей родной младшей сестры. Я вспоминала все слова, все взгляды, брошенные мне Маришкой, и теперь отчетливо понимала, что они были полны сжигающего ее изнутри чувства ненависти. И отвращения.

Но я не понимала, за что. Чем я заслужила? Маришка, милая моя святая, монашка, ты ненавидишь меня? Валяй! Ненавидь! Мне от этого хуже не станет. О, нет!

Я хотела так думать. До забвения желала быть безразличной. Но до этого момента я никогда не была окружена ненавистью. И она липла ко мне, заставляя искать причину вновь и вновь, но я не находила ее. Я могла спросить Маришку, могла, стоило всего лишь набрать ее номер. Но.

Номер Маришки никогда не был в списке моих контактов и не был записан и сейчас. Я не хотела спрашивать его у Миши. Бьюсь об заклад, эта святоша тоже не знает моего номера и никогда не была заинтересована узнать.

Бедная Миша. Она была так счастлива проводить со мной время! Но то, что она открыла мне насчет Маришки… Бедная, она сделала это не нарочно, – ранила меня так глубоко! Сама того не зная. Поэтому я улыбалась ей, лицемерила, дабы не огорчить эту светлую душу. Если Миша узнает о том, какой ад разбудили во мне ее слова, она будет страдать. Нет, этого не произойдет. Я буду держать свой рот на замке и повелевать мимикой на моем лице.

Время с Мишей прошло прекрасно. Я ни разу не открывала свой макбук и знала, что в Elle очень разочарованы моим долгим молчанием. Наверняка, проект достался кому-то другому. И прекрасно. Дни с моей любимой сестренкой пролетели так быстро, как мчался по трассе ее мотоцикл. «Мустанг» Фредрика не успевал за энергией Миши, и ей часто приходилось останавливаться и ждать, пока мы, два старичка, настигнем ее позиции.

Жизнь без электричества мне понравилась. Но я с ужасом думала о том бардаке, который мне придется разбирать дома, в своем электронном ящике.

Наконец, настал последний день моего визита, и на горизонте маячил рейс Стокгольм – Лондон. Потому что я вновь изменила свое мнение насчет того, первого моего проклятия. Я решила не быть трусихой и не бежать от него. Я приму этот бой, как подобает Марии Мрочек. Выставка. Подготовка к ней. Брэндон. Я обязательно встречусь с ним. Нам нужно многое обсудить. К тому же меня интересовала судьба той фотографии, которую Брэндон купил у меня за бешеные деньги. Но, Боже, пусть этот день не кончается. Пусть этот момент длится всю вечность: я и Миша вновь сидим на причале, как мы делали каждый день. На мне – темно-серые обтягивающие джинсы Миши, белая футболка и черные кеды. Миша настояла на том, чтобы я взяла один из ее больших чемоданов, который она лично наполнила доверху своей одеждой и обувью. «Только, пожалуйста, пообещай, что ты будешь это носить. Ради меня. Зачем тебе покупать новую одежду, если у тебя есть вся эта прелесть?» – попросила меня сестренка, и я не могла отказать ей. Впрочем, почему бы и нет. Ее одежда – намного удобней того, что привыкла носить я. Ни супер коротких платьев, ни прозрачных тканей, ни туфель на каблуках. Миша – это джинсы, смешные майки, кеды и та отвратительно плоская обувь, которую в массах знают как «балетки». Побыть пару недель Мишей… Интересный аттракцион.

– Отвезешь меня в аэропорт? – спросила я сестру.

Миша нахмурилась.

– Сейчас?

– Да, мы должны выехать через пару минут, – ответила я, но, увидев, что Миша расстроилась моему такому скорому отъезду, с улыбкой добавила: – Ну, не обижайся, моя милая. Просто мне необходимо ответить на кучу писем и сообщений. Правда, это важно. А в аэропорту – отличный вай-фай.

– Я понимаю! – Миша вздохнула и взяла меня за руку. – Я никогда раньше не спрашивала… Да и не думала об этом… Когда была Вторая мировая война… Чем ты занималась?

– С чего вдруг такое любопытство? – удивилась я.

И, правда, это был очень неожиданный вопрос. Не думала, что ее вообще интересует эта тема.

– Я много читаю об этом. И смотрю документальные фильмы. Но, когда я прошу Фредрика рассказать мне что-нибудь, что он пережил во время войны, он просто улыбается… Представляешь? Будто не воспринимает мое любопытство всерьез.

– Ну, это же Фредрик, ты сама его выбрала, – усмехнулась я и потрепала Мишу по волосам. – Но я – не такая ханжа и, конечно, расскажу тебе все, что тебя интересует.

– Это здорово, потому что я не знаю ничего о том, что происходило с нашей семьей во время войны. Что происходило с нами. Чем ты занималась во время войны? – Глаза Миши заблестели, словно она ждала этого разговора очень давно, но нашла в себе силы спросить об этом лишь сейчас, перед моим отъездом.

– Не поверишь! – улыбнулась я, однако, решив значительно сгладить свой рассказ и ни в коем случае не ужасать живое воображение Миши истиной, которую я наблюдала во время войны. Лишь совсем чуть-чуть. – Я, мама и Маришка были медсестрами в полевых госпиталях. И чего мы там только не насмотрелись. И всюду – кровь и вонь. Но я и сейчас не понимаю, зачем это все. Почему люди убивали друг друга? Глупо, черт подери. Миллионы смертных были убиты из-за амбиций горстки других смертных. Но это была мировая трагедия, и она коснулась всех слоев населения, всех. И нас в том числе. Почти все мы боролись против Гитлера и его своры. Кто-то – в большей степени, кто-то – в меньшей.

– И наши братья? – тихо спросила Миша, словно ловя каждое мое слово.