Привычка быть счастливым

Привычка быть счастливым
Анна Николаевна Чепрова

Рассказ об одном дне из жизни юной девушки Эви.

Привычка быть счастливым

«С ранних лет нам близок, кто печален,

Скучен смех и чужд домашний кров…

Наш корабль не в добрый миг отчален

И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров – детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!»*

___________________

М.И. Цветаева «Детство»

Эви закрыла книжку и, печально вздохнув, уперлась в ее край подбородком и посмотрела через стекло окна на улицу. Ворона была на месте. И, не отрываясь, смотрела на нее.

Эви была Евгенией. Это короткое имя на французский манер придумали ей в далеком детстве мамочка с бабушкой.

Ворона же была обычной вороной и появилась во вселенной Эви прошедшей осенью. Эви жила в квартире на третьем этаже, а березка, которая была посажена маленькой Эви с мамой и бабушкой на клумбе у подъезда, уже вымахала и доставала макушкой до окон четвертого этажа. То есть самые раскидистые и удобные для птичьих домов ветви березы находились на уровне третье этажа. А если быть совсем точным, то прямо на уровне окна гостиной Эви.

Ворона появилась в прошлом октябре. Просто прилетела и решила жить на березе. На одной из ее веток она проводила большую часть времени: спала, задумчиво смотрела вдаль и в окно гостиной Эви, общалась со своими товарками, залетавшими в гости. Надо ли говорить, что ветка эта находилась вровень с подоконником Эви? Когда ворона улетала на добычу пищи Эви вычислить не смогла, видимо их «рабочие графики» совпадали.

Так и получалось, что когда бы Эви не пристраивалась на подоконнике для чтения или для «подумать и погрустить», или просто бросала взгляд в окно, ворона всегда была на посту и с явным интересом наблюдала за Эви.

На дворе уже апрель, а ворона все еще на своей ветке и с явным интересом продолжает наблюдать за жизнью «девушки за стеклом». Вот и сегодня, любовно перечитывая стихи обожаемой Цветаевой, Эви щекой чувствовала на себе взгляд вороны.

Эви очень любила поэзию и грустить. Она чувствовала, что все те люди, которые легко смеются и хохочут, они либо глупы, либо бессердечны. Ведь в этом мире столько боли и поводов для печали. К чему же смех? Мир печален и грустен, жизнь трудна и ее необходимо пройти, как испытание. Но есть особые «тонкие» люди, которые «вбирают» в себя боль этого мира и так, наверное, очищают его. Делают эту жизнь своей жертвой боли чуть менее невыносимой. Такими были ее любимые Блок, Волошин, Гумилев, Цветаева, Маяковский…

Кажется, и она, Эви, из той же глины. Пропускает через себя всю боль этого мира. Так она была устроена и настроена. И в этом ей помогали стихи.

На подоконнике своей гостиной, второй комнаты в квартире в доме «сталинской» постройки, широком как диван и надежном как памятник своему «создателю», она обустроила себе место для чтения. Совсем как в журналах по интерьеру! С подушечками-думочками и пледом. Сидя на подоконнике, обернутая в чудесный нежный плед и обложенная думочками, она могла полностью погрузиться в атмосферу грусти и стихов и иногда рассматривать мир внизу.

Эви сладко потянулась и остановила расплывающиеся в улыбке губы в невесомой полуулыбке. Сегодня суббота. Вчера, возвращаясь с работы, Эви увидела, что в ее любимом кафе оформляют уличную зону. А это значит, что «для почитать» и «для погрустить» у нее теперь до сентября появилось еще одно место. Без настырных наблюдателей с черными глазами-бусинками. К тому же, в этом кафе подают чудесный кофе «по-восточному».

Эви легонько спрыгнула на пол и, пытаясь не пританцовывать, отправилась собираться.

Эви считала себя очень стильной. Внешний вид, рассуждала она, обязательно должен быть отражением мира внутреннего. Она всегда выбирала классические модели для своих нарядов и очень сдержанные благородные цвета, что, по ее мнению, должно было показать миру ее тонко чувствующую натуру, строгую и серьезную.

Эви без излишней скромности считала, что ее вкусу и чувству стиля могла бы позавидовать молодая сноха английской королевы. Все вои наряды она шила сама, что обеспечивало идеальную посадку вещами и гарантировало Эви, что ткани полностью натуральные.

Сегодня для прогулки она выбрала бежево-пудровую блузу с бантом на шее и темно-синюю классическую юбку. Плащик, сумочка и туфли тоже были абсолютно классического стиля, и были подобраны в цвет юбки. Жаль, что Эви не умела делать шляпок. Ей очень хотелось дополнить этот образ шляпкой из темно-синего фетра с вуалью. К сожалению, современная промышленность не умела изготавливать настоящих утонченных шляпок, а украшать себя вульгарным ширпотребом Эви совершенно не хотела.

Легкой, невесомой, но неяркой птичкой Эви выпорхнула в апрельскую субботу. Ее окружили запахи прелой листвы и мокрой, местами еще мерзлой, земли. Солнышко притаилось за небольшими, но очаровательными тучками и не слепило своей яркостью, хотя грело заметно теплей, чем вчера.

Путь до кафе был недолгим, нужно было насквозь пройти сквер, начинавшийся у дома Эви, и выйти на пешеходную улицу. Этакий местный «арбат». Мерно стуча невысокими каблучками по асфальту, Эви преодолевала путь до кафе.

Имея натуру наблюдательную, Эви не переставала разглядывать нутро реальности этого мира, с полной беспристрастностью и четким пониманием рамок этой самой реальности.

Вот на качелях сидят мальчик и девочка. Мальчик постарше, девчушке лет пять. С сосредоточенными лицами осваивают они качание на двух соседних сиденьях качелей, крепко держась за руки. Вероятно дома «скандал выходного дня», или одинокая мать затеялась с уборкой, и ребятишек отослали на улицу, чтоб не видели лишнего или не мешали.

О, она помнила эти субботние «показательные выступления» отца подружки-одноклассницы. Леночка выбегала из дома и они, прижавшись друг к дружке, сидели на скамейке по несколько часов в любую погоду. Сидели под аккомпанемент семейной ссоры родителей Леночки, которую слышал весь квартал и, возможно, два соседних. Леночка дрожала и плакала, Эви успокаивала, как умела.

Саму ее лет до 12 выпроваживали по субботам на улицу, потому что старшие женщины затевались с генеральной уборкой и худенькая девчушка, маломощная и «прозрачная» ничем не могла помочь. Правда, когда умерла бабушка, Эви как раз исполнилось 12, и она вполне умело справлялась с уборкой квартиры совсем одна, пока мамочка, горюя по бабушке, лежала на диване под рев телевизора.

До смерти бабушки они жили втроем: с мамой и бабушкой. Эви росла без отца, он просто исчез из их жизни однажды. Из жизни Эви и мамы. Так сказала ей бабушка. Эви даже не помнила его. Но она в нем и не нуждалась. Ей вполне хватало бабушки и мамы. Потом бабушка ушла. Через несколько лет ушла, так и не оправившаяся от потери бабушки, мама. Было очень больно. Очень и очень. Но Эви справилась и живет дальше. Эви сильная.

Вот на скамейке сидит парнишка. С цветами, но грустный. Видимо, девушка так и не пришла. Что ж, жизнь не пряник и полна разочарований.

Вон стайка серых, взъерошенных голубей гуляет по дорожкам в поисках чего-то съестного, но весной с этим сложно. Грустно.

На подходе к кафе Эви увидела пушистого рыжего котенка у боковой стены здания, где расположилось заведение. Рыжик был обладателем ярких голубых глаз, гордых усов и пушистых кисточек на ушках. Котенок был грустен и одинок. Настолько грустен, что даже не мяукал и не жалился, сидел молча и гордо.

В кафе Эви села за свой самый любимый столик – у стены. С этого места было видно все столики кафе, и отлично просматривалась большая часть улицы.

Незнакомый парнишка-официант с неулыбчивым лицом принял заказ – кофе по-восточному. Двойной. Без сахара и молока. Как-то она прочитала, что одна из поэтесс «серебряного века» никогда не пила кофе с сахаром и молоком, только горький. Благодаря этому горькому вкусу поэтесса ни на минутку не забывала, как горька жизнь. Аллегория ее поразила. И восхитила стойкость поэтессы, не пасующей перед реальностью, а наоборот, заигрывающей с ней, незатейливо, но открыто. Эви переняла привычку.

Эви нравилось наблюдать и вглядываться. Она смотрела на мир вокруг, как на одну большую мелодраму, составленную из тысяч историй, свидетелем и зрителем которых, она являлась. Ей нравилось видеть движение реальности и в воображении дорисовывать недостающие детали. Она была убеждена, что эти самые детали точно имели свое место в жизни «персонажей», ведь у нее так хорошо развита интуиция, она так эмпатична.

Вот за крайним столиком сидит женщина. Плотно запахнутый темно-синий плащик, седые волосы, уложенные в аккуратный низкий пучок. Лица женщины не видно, но понятно, что она не молода, сильно не молода. Очки. В руках книга. Стихи? Отсюда не видно, но томик небольшой, так что, скорее всего, именно стихи. На столике небольшая чашечка. На блюдце не тронут сахар. Кофе. Горький.

Мысли Эви поплыли по привычному кругу. Вероятно, женщина очень и очень одинока. Дети выросли и разъехались, муж или рано умер или вообще его никогда и не было. А ничего, справилась, жизнь прожила, детей вырастила. И вот теперь она приходит сюда, в кафе, чтобы почитать книгу, и, возможно, почувствовать себя менее одинокой. Глаза у нее, должно быть, невероятно грустные. Всей душой прочувствовала Эви грустное одиночество этой женщины, всю тоску, накопившуюся в ней за долгие трудные годы жизни, всю печаль, которую она носит в себе.

Вот по дороге идете мужчина, тоже немолодой: ровесник женщины или постарше. Плащ, шляпа, трость. В руках кулек из коричневой крафтовой бумаги. Лица мужчины не видно из-за тени от полей шляпы, но губы его замерли в легкой грустной полуулыбке. Мужчина шел немного торопясь, но походка была уверенной и крепкой. Трость, видимо, бывает нужна, когда он устает хорохориться и усталость от бравой походки начинает простреливать немолодые уже ноги. Жизнь большая прожита. Трудная. С возрастом в нее прокралось одиночество и поселилось рядом навсегда. Грустно как.

Кофе был почти полностью выпит. Горький. Терпкий. Рот вязало от горечи. Эви вздохнула, потянулась было к сумочке за книгой, и замерла…

– Дорогая моя! – пророкотал чудесным низким голосом шедший по дороге мужчина. Он подошел к столику ее соседки по кафе и положил на столик свой сверток.

– Мой милый, здравствуй! – женщина, подняла лицо от книги и глаза полыхнули невероятным голубым светом. Радость? Счастье?

– Как ваша игра? Что ты мне принес? – восторженно заворковала женщина.

– Посмотри. Тебе должно понравиться! Игра была прекрасной, я выиграл у этих старых ослов три партии подряд! – похохатывая ответил мужчина.

Женщина развязала веревочный бантик на кулечке и отвернула бумагу: из ее коричневой глубины показался букет ярко-синих первоцветов!

Женщина ахнула! Восторженно заверещав, она поднялась со стула и бросилась в объятия мужчины, плащик распахнулся и мир озарил ярко-синий свет ее платья, в тон к первоцветам!