Прозвище: Вилка

Бабушка на меня все еще дулась. Но скажите: есть ли моя вина в том, что родили меня с двумя непропорционально развитыми ушами? И еще ответьте: как на свете жить человеку, когда левое ухо у него крошечное, как у хомячка, а правое – величиной с августовский лопух и торчит под углом девяносто градусов?!

Денег на пластическую операцию я просила у папы. Но бабушка сказала, что это мотовство и что лишних денег в семье нет. Вот поменяем на кухне раковину, а там посмотрим. Я не спорю, что кухонная раковина для людей без посудомоечной машины – архиважное приобретение. Но собственная УШНАЯ раковина мне все-таки гораздо важней. Поэтому я решила приклеить ее к голове. Скотчем не получилось – он не прилипал к волосам. Большая канцелярская скрепка продержалась недолго. Поэтому оставался клей. Суперклей.

И все было хорошо, просто замечательно в течение двух первых дней. Впервые в жизни я позволила себе выйти на улицу с конским хвостом! Обычно я ношу распущенные волосы. Вы бы только видели, какой фурор я произвела во дворе среди бабушек (хвост я начесала и набрызгала сверху цветным лаком)! Но сегодня утром я проснулась с пылающим беляшом справа на голове. Вдобавок завтра у меня день рождения, и бабушка сказала, что будут гости.

Я не хочу гостей. На день рождения я хочу космическую пластику уха! То есть косметическую.

– А свитер ТЫ ему связала?

– А? Какой свитер?

Я остановилась и пристально посмотрела бабушке в глаза. Горло от шарфа у меня пересохло. Я вдруг все поняла. Это она – точно. Она связала ему этот проклятый свитер! Но зачем же она скрывает? Этот Кац – он что, ее незаконнорожденный сын?!

– Который у доктора… В косичку… У меня ведь точно такой же… – сказала я таким тоненьким от волнения голосом, который можно расслышать, только если ты летучая мышь или моя бабушка. У нее немецкий слуховой аппарат.

– Ты что, больная? – сухо спросила бабушка и, наслюнив палец, стала тереть у меня под носом.

А самое страшное в моей жизни знаете что? Что меня зовут Виолетта.

Виолетта Ботова. И завтра мне исполняется тринадцать лет. А шампанское с антибиотиками нельзя.

Воскресенье, 4 июня

Правдивый факт дня: ДНК человека на 30 % совпадает с ДНК салата.

Проснулась я не с пионами и подарками на подушке, а оттого, что в туалете тошнило бабушку. Я обула тапочки и пошла смотреть, что случилось.

С несчастным видом, вся в черном, бабушка сидела на холодном кафельном полу.

– Это от меня?

– А? – бабушка отрешенно смотрела в пространство между мной и дверным косяком. На лице у нее было выражение невыносимой муки.

– Ну ты же всегда говоришь, что тебя от меня уже тошнит.

Кряхтя бабушка поднялась с пола и, отодвинув меня в сторону, на слабых ногах пошла на кухню. Зашумел кран, потом телевизор и чайник.

А может, они просто забыли?

Я вернулась в комнату и хорошенько все там проверила. Нет, подарка нигде не было. Кота тоже.

Просто я надеялась, что бабушка подарит мне деньги на операцию, а папа – кота. Он обещал. Но папы дома тоже, кажется, нет.

Я легла обратно в постель и стала думать. Почему бабушке так плохо? С утра ведь ей обычно хорошо, давление поднимается лишь к вечеру. Утром плохо бывает только алкоголикам и беременным женщинам, но бабушка у нас непьющая, а значит… Получается, что…

Она беременна!

Но ведь ей же шестьдесят четыре года!

Меня прошиб холодный пот. Науке известны случаи, когда женщины рожали и в шестьдесят, и в семьдесят лет. А одна девочка в нашей школе родила в тринадцать! То есть, гипотетически, начиная с сегодняшнего дня, я тоже могу родить. И если мы родим с бабушкой вместе, то мой ребенок ей будет правнуком, а ее – мне кем? Кузеном? Внучатым племянником? И потом: бабушкин муж, мой дедушка и папин папа, давно умер. Выходит, ее ребенок будет незаконнорожденный?! Но тогда кто же отец?

Я вдруг вспомнила вчерашнего Вадима Николаевича, из больницы. Свитер! Так вот почему она его ему связала! Теперь все ясно. Эта мысль так потрясла меня, что у меня зашевелились волосы. В голове никак не укладывалось: как бабушка могла предать память дедушки? Ведь она же до сих пор носит по воскресеньям траур!

Я вдруг явственно представила себе, как мы с ней идем по парковой аллее с колясками. У нее серая (это бабушкин любимый цвет), а у меня синяя. Мы идем все в утреннем тумане, а в колясках в это время лежат наши дети примерно одного возраста. Звучит красиво – идем в тумане, но на самом деле это как через мокрую грязную тряпку идти. Мне не видно крошечных лиц наших деток, но я знаю, что похожи они как две капли воды на своих матерей. Мой – толстый с ухом, а бабушкин – весь в морщинках у рта.

Я прислушалась к себе: нет, не тошнит. Только в животе бурчит, потому что уже хочется есть. И потом, с чего бы меня тошнило? Пашка меня всего один раз поцеловал, да и то в щеку.

– ВиолЭтта! ВИОЛЭТТА!

– Чтооо?!

Бабушка сразу замолчала. Она всегда так делает: позовет откуда-нибудь издалека страшным голосом и сразу замолчит. Затаится. Иногда бывает, часами сидишь с ней в одной комнате, она тебе слова не скажет, а выйдет – и сразу начинается: «Вио-лЭээээээээтта!»

Я быстренько натянула штаны с футболкой.

– Виолэээээээээээээээээээээээээээээ-ээээээээээээтта!

Терпеть не могу, когда меня так зовут. Через длинную Э. Хотя через Е – тоже ужасно. Это папа придумал. На протяжении трех месяцев они с мамой решали, как меня назвать. А когда им позвонили из ЗАГСа и сказали, что если меня немедленно не зарегистрируют, то меня заберут в детдом, папа начал листать телефонный справочник. Как на беду, Виолетта Эдуардовна Пантерова было первым, что бросилось ему в глаза. Не спорю, это звучит интересно и даже интригующе, но моего папу зовут Иван Ботов. Этого они не учли.

Папе всегда казалось, что девочка с таким шикарным именем, как у меня, вырастет стопроцентной красавицей. Но он ошибся два раза: во-первых, шикарное имя – это Настя. У нас половину девочек в классе так зовут. А во-вторых, красавицы из меня абсолютно не выросло. Зато выросли ступни и правое ухо. (У меня тридцать девятый размер. Не уха, а ноги.)

Бабушка стояла посреди кухни с утюгом в руке (я украдкой оглядела ее живот – он был обычного размера). Перед ней возвышалась гладильная доска с кучей штанов и футболок.

– Ты меня звала, бабушка? – скромно спросила я, все еще надеясь, что сейчас грянет музыка, хлопушки, из коридора выбежит папа с котом, и мы станем завтракать чем-нибудь вкусненьким.

– Ужас какой-то! – рявкнула бабушка.

Она все еще была зеленого цвета. Мне стало жалко ее, эту пожилую беременную женщину, и я спросила напрямик:

– У тебя будет ребенок?

– Ты рехнулась?

– Но тебя же тошнило в туалете.

– Я съела вчера проклятый хот-дог в переходе!

– В переходе?! – ужаснулась я. Это было так непохоже на бабушку.

– Никогда так не делай, слышишь! Ладно, бери утюг.

– Зачем? – не поняла я.

– Буду учить тебя гладить.

– Зачем?

– Затем, что тебе тринадцать! А если я помру, ты даже лифчик себе не сможешь погладить.