Дальние страны

– Ты?

– Нет, это буква такая, «я».

– Ты!

– Нет… «Ты».

– Аа… Я!

И с тех пор читаю всё, что попадает под руку, то есть на глаза, в основном, на глаза попадают школьные учебники моих тётушек-школьниц.

…Хочу ходить в школу. Сидеть как все, за партой, а не под партой: вот так я хочу ходить в школу. Пришла из Поморцево мама, и упросила свою подругу Веру Емельяновну, учительствующую в первом классе Сидоренковской школы, принять – потерпеть меня, недоросля, в её классе. Прихожу. Меня сажают третьей за парту с двумя сёстрами Курочкиными: сопливые лица. И ещё: портят воздух: конечно, испытание непредвиденное, но – терплю.

Первый урок – чтение.

– Ма-ма мы-ла ра-му…

Трудно перестроиться читать по слогам, а не свободно, как я уже привыкла, ведь читать я начала ещё где-то трёх лет. Итак:

– Ма-ма мы-ла ра-му.

Второй урок – чистописание. Старательно вывожу вместе со всеми крючки и палочки с наклоном. Сёстры Курочкины страшно воняют. Третий урок – арифметика. Благодаря этому уроку и Вере Емельяновне я научилась считать до четырёх, и даже писать цифру «четыре». Читать я стала рано и жадно читала бывшие в доме книги – учебники, но когда в этих учебниках видела иллюстрации, а ниже номер иллюстрации или рисунка «Рис…», то знак, следующий за этим «Рис.», не понимала. А после этого урока я стала понимать четыре знака: 1, 2, 3, 4.

Четвёртый и последний урок – рисование. Вера Емельяновна всем раздаёт тетради и предлагает что-то нарисовать. Через сорок пять минут всеобщего пыхтения над заданным образом звенит звонок: конец урока. Вера Емельяновна даёт нам домашнее задание: нарисовать и принести к следующему уроку ёлочку. Прихожу домой, немедленно приступаю к выполнению этого домашнего задания: открыла тетрадь, взяла в руки карандаш… Опомнилась: вся тетрадь изрисована ёлочками, и даже обложка – на ней выросла целая ёлочная роща! Испугавшись этого своего помрачения рассудка, а ещё больше ответственности за испорченную тетрадь, решила больше в школу не ходить, и боюсь встречаться с Верой Емельяновной. Бабушке сказала:

– Не пойду в школу, там Курочкины воняют.

Зима.

– Здорово живёшь, Настасья.

– Милости просим. Проходи, Михайловна…

Бабушка пришла со мной к тёте Настасье Аксёновой, вдове. Мне говорят:

– Иди, поиграй с Толей.

Толя – младший сын тёти Настасьи, мой ровесник Толька. Нам дают санки, и мы катаемся с Толькой с горки в его дворе. Замечательная горка! Замечательный зимний день! Этот Толька запомнился надолго: вежливый, тихий, темноглазый мальчик. Жаль, что не живёт близко, как Толька Барабанов.

На речку. Бабушка настирала в корыте и несёт к проруби бельё полоскать. Я с ней, за ней. Но бабушка не разрешает подходить к проруби близко:

– Не подходи, пимишки[1 - Пимы, валенки. Здесь и далее, если не указано иное, даётся перевод слов с чалдонского (челдонского, чолдонского) диалекта, являющегося одним из сибирских старообрядческих говоров.] намочишь. Стой, где стоишь!

Идём назад с ворохом выполосканного белья, бабушка развешивает на верёвке во дворе, я подаю прищепки. Бельё на морозе застывает, превращается во что-то картонное, и мне кажется, если попробовать согнуть вот эту простынь, то она переломится по месту сгиба. Ой, как хочется взять и хрусть!

– Не тро-ожь! Что за ребёнок…

Весна. Выхожу на крыльцо, вижу вдалеке, на той стороне, нежно-сиреневые холмы – это там поляны лиловых и белых подснежников. Кукует кукушка.

– Кукушка, кукушка, скажи, сколько лет мне жить?

Кукушка, чуть подумав:

– Один. Два. Три. Четыре…

Дальше – много.

Лето, осень. Мама работает в школе в Сидорёнково, и живёт с нами! Нас теперь в избе «много»: бабушка, две дедушкины – бабушкины младшие дочки, мама и я. А дедушка перебрался в тайгу, «поближе к своим братьям-староверам», взял с собой ульи и уехал в тайгу.

…Выпал передний зуб. Как это получилось – не понимаю, выпал передний зуб, обезобразив мой облик, моё отражение в зеркале, что над столом в кути[2 - Прихожая.]. Бабушка мне говорит:

– Давай-ка я тебе подравняю чёлку. Сядь… Расплети косички.

Сажусь на стул, что как раз напротив висящего над столом зеркала. Расплетаю косички. Расплела.

– Наклони голову… Не вертись.

Наклоняю голову, не верчусь, слышу монотонное жужжание машинки… Наконец, бабушка говорит:

– Всё.

Я встаю. Смотрю вверх, в зеркало… Беззубое бритоголовое чудище смотрит на меня сверху. Я – в слёзы:

– Баба, что ты наделала-а-а-а!..

– Да не реви ты, волосья-то скоро отрастут, будут ещё лучше, гушше.[3 - Особенностями чалдонского диалекта является произношение звука [ш] как долгого и твёрдого, стяжение гласных: «лесна» вместо «лесная» и др.] И зуб… Вырастет новый, это был молочный. На вот панамку, надень.

Даёт мне коричневую панамку, которую я натягиваю до самых бровей, за что получу прозвище Япошка. Это чуть потом, а сейчас, вообразив что «скоро» – дело нескольких минут, успокаиваюсь, выхожу из дома – навестить маму в школе. Зуб был молочный, вырастет новый. И волосы скоро отрастут. Иду, иду вдоль обрыва… Здание школы… Вхожу, топаю по длинному тёмному коридору… Мамин класс, должно быть, слева. Распахиваю дверь: точно, её класс. Я – врываясь, радостно:

– Ах, вот вы где! А я вас искала!

Мама: гневное лицо. Подскакивает ко мне, молча распахивает дверь, даёт мне хорошего пинка, я выкатываюсь в коридор, качусь по полу, панамка с головы слетает, обнаруживая лысый череп. Дверь за мной захлопывается. Встаю, плачу, иду назад. Ужасный день. Мама потом скажет, что у неё в классе была комиссия из РОНО, потому… А я – я с тех пор я часто повторяю про себя, посмеиваясь над собой перед лицом очередных неудач:

«Ах вот вы где, а я вас искала!»

Расставание с родиной. Мама собралась на Дальний Восток, работать в деревенской начальной школе. Завербовались мама, и с ней её подруга Анна Ефимовна. Собраны все вещи, завтра нас с дочкой Анны Ефимовны Томой повезут в город, где я впервые увижу поезд, на котором мы поедем на этот Дальний Восток. Я иду к соседу через огород Ваньке, беру его за руку, подвожу к моей яме-мастерской. Сделав широкий жест рукой:

– Вот, теперь это всё твоё!

Вдруг, чувствую, из глаз моих хлынули слёзы. Плачу молча, удивляюсь: отчего я плачу, если меня никто не бьёт?

Дальний Восток

Поезд идёт на восток. На Дальний Восток! Еле пережила момент посадки – ужас перед громадным составом на колёсах, эти железные ступеньки, куда меня брыкающуюся погрузили вслед за чемоданом… Едем, сидим на жёсткой нижней полке. Мы с Томой прильнули к окну. За окном зелёные просторы. Особенно красивы зелёные вёлочки. К нам приходит проводница, молодая девушка, приносит чай, а когда проводница уходит, мама и её подруга Анна Ефимовна осуждают её за связь с пассажиром, молодым человеком в солдатской форме. Эта парочка часто воркует в её купе, а ещё они обмениваются поцелуями у окошка вагона. Мама говорит:

– Он её забудет, как только сойдёт на своей остановке.

Потом по вагону идёт одноногий дядя с костылями и с гармошкой, играет знакомые мелодии, «Катюша», «Калинка». Я помню эти песни, знаю наизусть благодаря патефону и пластинкам в доме дедушки-бабушки. Пассажиры купе делятся с исполнителем своими скудными съестными запасами, дают мелочь. Ночь, суета: «Байкал, Байкал». Мы засыпаем снова, едем дальше. …Пересадка, опять пересадка – огромное помещение вокзала, сидение на чемоданах, очень хочется спать. Спать. Спать, спать… И снова мы в вагоне поезда, и теперь много тоннелей. Мы с Томой в восторге от этих внезапных нырков в темноту, вслед за которыми – вспышки света.