Серая мать

– Что с тобой?

– Голова… – вяло выдавил он. – Кружится…

В этот миг Олеся снова почувствовала это. Эффект калейдоскопа. Лестница под ногами качнулась, а картинка перед глазами – пятый этаж внизу и пятый этаж вверху – начала едва заметно вращаться, скручиваясь в исковерканную спираль.

– Надо уйти с лестницы! – Олеся помнила, что в прошлый раз головокружение прекратилось, как только она отошла в сторону.

Обхватив Семена за торс и закинув его руку себе на плечи, Олеся кое-как перетащила его вниз, на площадку. Тяжело дыша, оба привалились к стене рядом с дверью Олесиной квартиры и сползли по ней на пол.

– Ты как? – Олеся высвободилась из-под руки Семена.

– Ничего… – выдохнул он.

Дыхание Семена становилось тише, а окружающее их безмолвие – гуще. Они продолжали сидеть на холодном полу, вытянув ноги и уставившись перед собой. Говорить было не о чем.

Олеся вяло подумала о мелком песке на полу, о том, что он пачкает ее новые джинсы, но так и не нашла в себе сил сдвинуться с места. Что-то придавливало ее к полу, к стене, к плечу сидящего рядом Семена – что-то настолько душное, аморфное и тяжелое, что даже само намерение пошевелиться увязало в нем.

Ее охватила апатия.

Выхода нет.

Олеся позволила отяжелевшим векам опуститься.

«Это невозможно… так не может быть… просто не может…»

Выхода нет.

Живот скрутило, в желудке поднялась болезненная изжога. Так бывало всегда, когда Олеся сильно волновалась. Или боялась. Особенно перед экзаменами или контрольными. «Что самое страшное может случиться?» – спрашивал дедушка. И становилось ясно, что все это – двойка, пересдача – на самом деле не так уж и страшно. Не конец света. А сейчас…

«Что самое страшное может случиться?»

Все что угодно.

Резь в животе так усилилась, что пришлось обхватить его руками.

«Все что угодно».

Пугающая неизвестность лишала воли. Немели руки, пекло в груди. Еще немного, и дышать станет трудно. А потом по краям начнет наползать чернота.

Сделав глубокий вдох, Олеся открыла глаза. Взгляд блуждал по притихшему подъезду. Блеклый свет с улицы был все же лучше темноты под веками, маскирующей подступающую черноту.

К счастью, никакой черноты на самом деле не было. Даже боль в животе ослабла, стала тупой, ноющей. Олеся опустила руки и по привычке коснулась часов, рассматривая цифры под стеклом.

Без пятнадцати час.

«Но…»

Олеся вперилась взглядом в циферблат. Мысленно отсчитала секунды. Нет, стрелки не двигались.

«Может, если не смотреть…»

Олеся опять закрыла глаза, сосчитала до шестидесяти, открыла. Стрелки стояли на прежних местах. Даже тоненькая секундная не сместилась ни на одно деление, по-прежнему указывая на единицу.

– Ты чего? – очнулся Семен.

– Помнишь, я сказала утром, что мои часы остановились? На них была половина первого, я точно помню. А сейчас – без пятнадцати час! – Олеся вытянула руку с часами, чтобы Семен увидел. – И при этом они снова стоят.

Брови молодого человека сдвинулись к переносице, веки несколько раз быстро моргнули, убирая с глаз стеклянную пелену. Словно Семена только что разбудили и сразу заставили решать какую-то задачу.

– Думаешь, это как-то связано с… со всем, что тут творится? – наконец спросил он.

– Может быть. Не знаю. Но время на часах изменилось, это точно.

– Ты уверена?

– Да!

Выражение вялого сомнения на все еще бледном, как спросонок, лице Семена рассердило Олесю. Он готов был нарезать круги по чертовой лестнице, а когда появилась хоть какая-то зацепка, сразу усомнился!

Опираясь о стену, Олеся поднялась на ноги и снова заговорила, обращаясь то ли к Семену, то ли к самой себе:

– Мне кажется, что мы не можем спуститься по лестнице, потому что она – как колесо. В смысле, ты бежишь по ней, как хомяк в колесе, но в итоге не двигаешься с места. И кажется, что выхода нет… Но выход из колеса – не впереди, а сбоку! То есть совсем в другом месте. Может, и тут так же? Нам кажется, что мы видим лестницу, идем по лестнице, а она никуда не ведет. Что если настоящего выхода мы просто не видим?

– И где он тогда? – спросил Семен, так и не поднявшись с пола.

– Не знаю, – вздохнула Олеся, привалившись лопатками обратно к стене.

Хватит фантазировать.

Невидимое покрывало апатии снова накрывало ее. Торчать в подъезде и дальше не было никакого смысла. Все равно ничего не прояснится. Все равно…

…выхода нет.

– Пойдем отсюда, – заворочался на полу Семен, словно подслушав ее мысли.

Олеся оттолкнулась от стены и снова взглянула на часы.

– Подожди!

Она поднесла циферблат почти что к носу, поворачивая его то так, то этак. Золотистая секундная стрелка больше не указывала на единицу. Теперь она стояла ближе к тройке.

– Так, так, так, так, так… – вполголоса зачастила Олеся, незаметно для себя подражая Хлопочкину. – Что мы сейчас делали? Что сейчас было? Я сидела, потом встала… Стояла у стены… У этой стены…

Повернувшись, она коснулась ладонью стены.

– Я стояла здесь… – снова забормотала она и вдруг выкрикнула: – Идут!

От этого резкого выкрика Семен, вновь погружающийся в состояние полусна, вздрогнул, но Олеся этого не заметила. Она смотрела на свои часы. Секундная стрелка медленно – гораздо медленнее, чем должно было быть, – начала чертить круг по циферблату.