Шуба вдовы полковника. 98 градусов по Фаренгейту. Пьесы-комедии

Равнобедренко. Нашего зверь трогать не будет. Наш, когда выпьет, он – добрый. Вот зверь его и не трогает. Он добрый, и зверь его не тронет. Уважает за доброту. Понял? Чует зверье!

Входит Тарасюк-Дятленко.

Равнобедренко. Ну, как? Что за процедура такая? Это ты там кричал?

Тарасюк-Дятленко не отвечает, машет рукой, ложится на кровать, поворачивается к стене. Равнобедренко и Котин понимающе переглядываются.

Картина третья

Поздний вечер. Дежурный врач, Галина Ивановна Соленая, сидит за столом, перебирает бумаги. Полумрак, горит настольная лампа.

Входит один из чертей в белом халате.

Галина Ивановна. Всем сделайте, пожалуйста, успокаивающие уколы. (Зевает.)

Черт (записывает себе что-то в бумажку). Так. Сколько? Кому? Куда?

Галина Ивановна (зевает, машет рукой). А всем подряд. Да. Всем подряд. В ягодицу. Ясно?

Черт. Нет, неясно.

Галина Ивановна. Что неясно?

Черт. Сколько уколов, неясно. Их же, как известно, две. Значит, получается, по два укола на брата.

Галина Ивановна. Нет, делать по одному. Ясно?

Черт. Неясно. В правую или в левую?

Галина Ивановна (чешет голову). Думаю, так: тем, которые лежат справа, делай в левую, а тем, которые лежат слева, делай, пожалуй, в правую. Запутал меня совсем.

Черт. А если кто попросит добавки?

Галина Ивановна. Какие могут быть добавки? Иди. Не перепутай! Каждому по одному уколу, и никаких добавок.

Черт уходит.

Галина Ивановна. Черт знает что такое! Младший медицинский персонал называется. (Пауза.) Сейчас все уснут, и я тоже посплю. Ой (бьет себя по лбу), забыла! Мне же еще истории болезней писать! (Перебирает истории болезней, лежащие на столе.) Эти истории с болезнями больных – они такие толстые, такие длинные. Даже лучше так: это истории врачей, про болезни больных, записанные с их слов. Это более правильно. Так оно на самом деле и есть. Некоторые больные рассказывают о своих болезнях так подробно, что мы еле успеваем записывать. (Зевает.) Рассказывают и рассказывают. Рассказывают и рассказывают. Есть такие, которые не пропустят ни одну мелочь. (Поднимает палец вверх.) Наш долг как медиков – выбрать самое главное (зевает), чтобы получилась хорошая история. А (машет рукой), все равно эту муру читать никто не будет. Бесполезная работа! Сейчас все, наверно, уже уснули, посплю и я.

Засыпает. Видит сон.

Через сцену тянется очередь в винный магазин. В очереди стоят больные, в пальто, в куртках. Зима. Идет снег. Больные держат авоськи с бутылками. Слышится специфический звон.

Появляется Галина Ивановна с Диабатовым. Одеты по-зимнему.

Галина Ивановна. Где это мы?

Диабатов. Тихо. Не шумите. Очередь это.

Галина Ивановна. А что это за звон такой? Слышите? Динь-динь.

Диабатов. Слышу, слышу.

Галина Ивановна (радостно обращается к Диабатову.) Ну-ка, угадайте, в каком ухе звенит? Если в правом, то добрый помин, а если в левом, то тогда худой. Ну?

Больные. Кто худой? Где худой?

Диабатов. Тише. Вон на вас уже и больные оглядываются. Бутылки это звенят, понятно? А никакой не помин.

Галина Ивановна. Ах, это значит бутылки. (Заинтересованно.) А какие бутылки?

Диабатов. Да известно, какие. (В сторону.) Ничего не понимает. А еще врач называется.

Галина Ивановна. Да, я врач, и меня всё беспокоит. Почему шум, звон этот? Ведь исход лечения больного, как известно, зависит во многом знаете, от чего?

Диабатов. Откуда же я знаю. Я же сам больной. А от чего, интересно?

Галина Ивановна. Сейчас вспомню. Вот! Он зависит от лечебно-охранительного режима, в основе которого лежат мероприятия, ограждающие больного от отрицательного влияния на него отдельных, раздражающих факторов внешней среды.

Диабатов. Каких это факторов?

Галина Ивановна. Да вот звон этот – тоже фактор. Он нарушает покой больного. Это же недопустимо! Я волнуюсь, я переживаю. У меня болит душа.

Диабатов. Что болит?

Галина Ивановна. Когда я, дыша, вернее, когда я дышу, у меня внутри что-то болит. (Плачет.)

Диабатов. Ну, это ничего, это пройдет, и поправитесь вы. (Галина Ивановна плачет еще сильнее.) А на морозе разве плакать можно?

Галина Ивановна. А что такое?

Диабатов. Слезки ваши возьмут и замерзнут.

Галина Ивановна (сквозь рыдания). Не замерзнут.

Диабатов. Нет, замерзнут.

Галина Ивановна. Нет, не замерзнут они. Потому что они соленые, а я теплая.

Диабатов (нежно берет ее за руку). А что вы теплая – это правильно. Рука вот у вас такая теплая и мягкая. Похожа на батон из булочной. А температура у вас нормальная. Если взять по Фаренгейту, то градусов так 98, я думаю, будет.

Больные, гремя бутылками, окружают их.

Тарасюк-Дятленко. Какие 98 градусов? Ты что? Когда такую продавали? Больной он еще, Галина Ивановна. Рано его выписывать. (Подражая врачам.) Придётся, так сказать, продолжить курс. (Пугает его.) Вы, Галина Ивановна, и остальных проверьте. Пусть каждый скажет, в каком ухе звенит, а потом уж решайте, выписывать или нет.

Галина Ивановна. Вот давайте с вас как раз и начнем.

Тарасюк-Дятленко. А кто возражает?