Солнце в окнах

– Вам помочь, девушки? – его голос звучал как-то слишком спокойно для вечера танцевальной лихорадки.

Встревоженная Марго охотно приняла помощь незнакомца:

– Да, вы не могли бы вызвать нам такси? Мою подругу нужно в травму отвезти.

– Я могу отвезти вас на своей машине.

Наконец адрес был найден. Мужчина, представившийся Виктором, подал машину как можно ближе к входу в развесёлый Дом Культуры.

Марго принесла вещи из гардероба. Эля только кое-как накинула пальто, снять туфли и переобуть сапоги – об этом она не могла даже подумать. Хорошо, что снегопада не было уже с месяц, и большая часть улиц оголилась асфальтом. Поддерживаемая подругой, подавляя стон при каждом приземлении, Эля допрыгала до машины и почти упала на заднее сидение, притихнув на время. Затем, немного придя в себя, она позвонила сыну, чтобы тот не волновался и ложился спать.

В травме ждать пришлось долго. Пока Эля сидела, боль была не такой сильной, и подруги тихонько болтали о том о сём. Виктор сидел немного поодаль, деликатно не мешая им разговаривать, совсем как приставленный охранник.

– Знаешь, Мишка недавно взял и изрезал ножницами свою выходную рубашку, – вполголоса рассказывала Эля. – Любимую рубашку… Взял и ножницами разрезал карман на груди, такое незаметно не зашьёшь… Это его единственная приличная рубашка, и, кстати, дорогая! Я не понимаю, чего ему не хватает? Я же люблю его…

– Да это возраст такой, перерастёт… Ну, а работа твоя как?

– Ну как? Я учителем никогда не хотела быть. Скучновато, платят мало. Дети, правда, забавные … есть и талантливые. А бывают странные… и злобные… и напуганные какие-то. Ну и родители, конечно! Некоторым хочется сказать: «Вот вы косячите, а ваш ребёнок мучается»! Но я ведь тоже… не «мать тысячелетия». Мой, вон, рубашку режет… Просто со стороны это как-то виднее. Раньше мне вообще казалось, что семья – это такой ад для бесправного ребёнка, и что детям было бы лучше, если бы родители развелись…

Марго посмотрела на Эльку странным, почти испуганным взглядом.

– Да ну! Ты чего? Не, так нельзя… У тебя родители такие хорошие! Я вот росла без отца, а мама, знаешь, могла и чашкой в меня запустить, если что. Но всё равно я люблю её! Да и папу люблю, хоть я его в детстве мало видела. Ну, ты сама знаешь, но сейчас мы с ним лучшие друзья! И тёть Галя, его новая жена, мне тоже нравится, и с братом дружу. Ну а как? Мы же родные!

Теперь Эля посмотрела на подругу тоскливым взглядом, но спорить не стала. Просто лень.

– А ты сейчас рисуешь? – спросила Марго.

– Редко. Вообще удивляюсь, зачем я на изо пошла? Что я там забыла…? – Элька грустно уставилась куда-то в угол коридора.

– Ну как зачем?! Ты же хотела… Знаешь что, а ты рисуй и продавай! У нас одна девка на работе тоже рисует, так у неё цены за одну картину с половину нашей месячной зарплаты и даже больше! И знаешь, что удивительно – покупают же!

Так они шептались в тихом коридоре с белой неоновой подсветкой, ожидая, пока освободится врач.

Наконец рентген был сделан, лангета – наложена, больничный – выписан. Девчонки уже почти забыли о Викторе, который всё это время мужественно сидел на расстоянии «только позови». Когда врачи, наконец, отпустили Элю с богом домой, верный «водитель» не только подвёз их, но и помог дойти до квартиры. «Можно ваш телефон?» – попросил, в конце концов, благородный рыцарь. Учитывая обстоятельства и не имея ни одной причины отказать этому «святому» в его невинной просьбе, женщина устало продиктовала ему в коридоре свой номер. «Я позвоню вам, можно? И… поправляйтесь», – тихо сказал он. В голове Эли пронеслось: «Ну, наверное, если я дала телефон, то позвонить можно! О, господи…» Но сил у неё хватило озвучить только короткое «Спасибо, до свиданья».

После этого Виктор, повернувшись к Мар, всё тем же спокойным негромким голосом сказал: «Пойдёмте, Марго», и та послушно зашагала следом.

Глава 3. Конечно, поправляйтесь, будем ждать!

Первым, что Эля почувствовала, проснувшись, была непривычная обездвиженность. «Миша!» – крикнула она из своей комнаты. Заспанный подросток появился в дверях. «Я ногу вчера сломала. Пожалуйста, свари себе кашу сам, геркулес на полке, я тебе показывала где. Сможешь?» – «Да». Он повернулся и вышел из комнаты, даже не спросив, больно ли ей, помочь ли чем. «… Вот его и нет – пресловутого стакана воды. Ты его не заслужила, похоже», – подумала женщина и, как бы споря сама с собой, снова громко позвала: «Миш!». Парень пришёл снова: «Что?» – «Принеси мне попить тёплой воды, пожалуйста». Наверное, надо было обидеться на его поведение или хотя бы поговорить с ним о долге перед родственниками, но Элька гордилась тем, что она прогрессивная мать и обходится без нравоучений, не то что некоторые. Ей хотелось думать, что они с сыном друзья, и у него сейчас просто «такой период».

Вскоре позвонила Маргоша:

– Ну, как ты?

– Не знаю, только проснулась. Пока не встаю – не болит.

– Задала ты вчера, конечно, Лен! Зажигаешь редко, но метко! Зато с мужиком вроде нормальным познакомилась, слава богу! И машина, кстати, у него хорошая.

– Да ну его. Скучный… Ну, скучный же, Мар! Просидел весь вечер, как тень. Не в моём вкусе.

– Интересно, а кто в твоём?! Извини, конечно, но, по-моему, ты сама не очень понимаешь, чего хочешь.

– Я люблю весёлых и умных, и… короче, тех, которых люблю! Не, ну спасибо ему, конечно, что довёз и всё такое, молодец… сто очков счастья ему в карму.

– Эль, какая карма? Вот чем не мужчина тебе? Благородный, спокойный, похоже, обеспеченный… И Мишке был бы пример, наконец.

– А если у него эта его машина кончится? Вот останется он без машины в одном своём сером костюме стоять и молчать возле меня. Тогда что, Мар? Сказать: «Ну а теперь, извини, прощай»? Может, я и странная, но меня мужчина должен заводить чем-то таким… чего у него не отнять!

Марго хохотнула:

– Ну, может, с этим у него тоже всё в порядке, ты проверь.

– Мар, перестань пошлить, у меня голова раскалывается.

– Заводить её должны! «Зажигалка» ты наша… Ладно. Может, приехать к тебе, привезти что-нибудь? Сегодня могу – выходной.

– Да нет, пока не надо, отдыхай, а то я и так тебе ночку устроила! Если что, Мишу попрошу.

Вообще откровенность и обсуждение личных проблем были не в характере Эли. Это, скорее, такая игра, в которую они всегда играли при встрече: «Как жизнь?» – «Да дерьмо!» – «И не говори…» – своеобразный пароль. А вчера ещё и алкоголь заставил болтать глупости. На самом деле Элька давным-давно привыкла пусть плохо, но самостоятельно решать свои проблемы. Денег действительно было мало, вернее, меньше, чем хотелось бы, но она не могла сказать, что им с сыном не хватало на жизнь. Эля не была такой художницей, которая «вот художница, и всё тут», «хоть трава не расти – буду сидеть и рисовать», нет! Она вовсю крутилась, хватая подработки то тут, то там. Давала частные уроки, занималась репетиторством с поступавшими в художку, а раньше бралась и за откровенно авантюрные халтуры, о которых ей даже не хотелось вспоминать. Понимая, что всё это суета, Эля не знала других способов жить и снова бросалась в море не слишком-то выгодных предприятий.

Скоро Миша принёс ей в комнату довольно сносно приготовленную кашу и нарезанное яблоко на блюдце. «Какой он у меня всё-таки хороший!» – умилилась мама.

Затем решила позвонить своему директору, чтобы предупредить о больничном как можно раньше.

– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее, там трещина. Мне открыли больничный лист. Врач сказал, что это примерно на месяц.

– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному вы, конечно, получите мало… Но что же делать, что уж теперь… Выздоравливайте».

– Да, конечно, – сказала Эля, просто чтобы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «Получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны, и теперь жду чудес – повышения зарплаты на больничном?!

– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, сделав ударение на слове «очень».

Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены, и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуск писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.

Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно, как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! На фиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»

Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, но затем лежать ей стало скучно: «Не может быть, чтобы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!» Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре стояли выданные напрокат костыли.

«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить…?»

Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, а Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась ей немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем, что ли, гордости нет?» Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю, – без зазрения совести соврала Эля. – Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания!» – частила она в телефон, лишь бы побыстрее закончить разговор.

Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение – двумя разговорами с людьми стало меньше. Положение, в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило ее в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, может тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной вызывало просто непереносимое чувство. На вопрос психолога «А почему – нет?» Элька неожиданно для себя горячо возмутилась: «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных» – актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, чтобы их выполнять! Ну, разумеется, ни у кого же нет других планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губки по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…» – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.

Кофе был выпит, откладывать мысли о возникшей проблеме дальше было некуда. Элька уныло задумалась о бухгалтерии. Накоплений у неё не было, от зарплаты осталась сумма, на которую можно было жить примерно месяц, если экономить. Репетиторство? Преподаватели брали учеников для подготовки в ВУЗы и художки обычно осенью и потом занимались с ними до лета. Символические алименты выглядели скорее насмешкой. Бывшего мужа просить – не вариант, ей сразу вспомнились те считанные случаи, когда она обращалась к нему после развода. Иногда ей казалось, что, сумей он убить её без последствий – не сомневался бы ни минуты. Да чёрт с ним! И всё-таки надо что-то быстро придумать – оплату квартиры надолго отложить не удастся. Отодвинув мысли про займы и кредиты куда подальше, Элька решила хорошенько подумать ещё раз. «Не может быть, чтобы я ничего не придумала… Раньше всегда получалось! Что-то вчера уже было про деньги… А, Марго говорила… говорила… продавать свои картины! Приятно, конечно, помечтать! Но не легче ли продать, например, недавно купленный телефон и пользоваться пока старым? Сколько он там стоит? Нет, не вариант».

В одном отношении Маргоша была, безусловно, права: пора бы уже что-то предпринять для увеличения своих доходов. Они с сыном жили на съёмной квартире, выбранной как удачный компромисс между сносной ценой, наличием двух комнат и не слишком мерзким видом из окна. Жильё им сдавала бойкая приземистая женщина Ирина с громким голосом и наигранным смехом. Ничего плохого о ней Элька сказать не могла, возможно, потому, что ни разу не задерживала квартплату, не заливала соседей и вообще была образцовым арендатором. Как она отреагирует на просьбу подождать с оплатой – было неизвестно.