Берег Живых. Наследники Императора

Обо всём этом думала Анирет, когда ей помогли сойти с паланкина. Царевна расправила плечи и направилась к полуразрушенной крепости, стоящей среди песков. Девушка не была удивлена увиденным: отец предупреждал – именно так выглядит Обитель Таэху для непосвящённых.

Одинокий страж, охранявший ложные врата, склонился перед ней в глубоком поклоне.

– Вас ожидают, госпожа моя царевна Эмхет, – почтительно проговорил воин прежде, чем она успела что-либо спросить.

В следующий миг на ближайшем бархане показался мужчина-рэмеи в светлых одеждах. Его волосы цвета отполированного красного дерева были обриты на висках и уложены вокруг рогов в сложную ритуальную причёску. Взгляд тёмно-синих глаз, казалось, пронзал до глубины естества. Анирет узнала в его лице черты, характерные для рода Таэху, и приветливо улыбнулась. Невольно девушка подумала: «А кем будет он? Жрецом или посвящённым воином? А может быть, учёным или мастером какого-нибудь прекрасного ремесла?..»

– Привет тебе, царевна Анирет, и да укроет Владычица Таинств тебя своими ночными крыльями, – приветствовал её жрец, почтительно, но вместе с тем почти как равную.

Подойдя к девушке, он окинул приближённых царевны проницательным взглядом, задержав его на Павахе. Анирет и бровью не повела, хотя пребывала в сильнейшем волнении.

– И тебе привет, достойный сын Таэху и служитель Аусетаар.

Воины царевны отсалютовали жрецу, Павах – чуть запоздало в силу не то своих увечий, не то волнения.

Жрец тепло улыбнулся гостье и протянул руку. Неуверенно царевна вложила свою ладонь в его и ощутила вдруг, что пребывала на своём месте. Это было удивительное чувство духовной гармонии, некой внутренней целостности. В тот миг она совершенно точно знала: что бы ни ожидало её впереди, всё ей будет по силам.

Вместе с жрецом Анирет вступила в трепещущий воздух Каэмит, пересекая невидимую границу.

Отец говорил, что она ощутит некое сопротивление пространства, прежде чем окажется в настоящей Обители Таэху, невидимой простому глазу. Анирет не почувствовала ничего неприятного. На несколько мгновений она как будто погрузилась в прохладный источник, но в следующий миг уже стояла на мощёной дорожке, вдыхая свежий, наполненный запахами акаций и тамарисков воздух.

Сердце царевны замерло от открывшейся перед её взором красоты. Девушка стояла на берегу Священного Озера – прозрачная индиговая вода так и манила если не вступить в неё, то хотя бы прикоснуться к ней. Вокруг росли высокие раскидистые плодовые деревья, даровавшие драгоценную тень. На противоположном берегу возвышался величественный храм, напоминавший те, что Анирет видела в Апет-Сут, столице Империи. Высокие главные врата-пилоны[23 - Пилон – башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды. Пилоны сооружались по обе стороны от входов в древнеегипетские храмы и, по сути, сами являлись вратами.] выходили к Озеру, как и требовала традиция, – это символизировало собой выход земли из вод вселенского небытия. В большинстве храмов было по три святилища и три основных молельных двора, посвящённых Владычице Таинств Аусетаар, Владыке Мёртвых Ануи и их сыну Ваэссиру, божественному Владыке Таур-Дуат, чья Сила воплощалась в Императорах. В каждом из дворов устанавливался высокий – выше храмовых стен – обелиск с покрытой электрумом[24 - Электрум – разновидность самородного золота, представляющая собой сплав золота с серебром.] вершиной, отражавшей благословенные лучи Ладьи Амна. В этом храме было только два обелиска и два молельных двора. Как помнила Анирет по рассказам отца, святилища здесь принадлежали только самой Богине, ведь Обитель Таэху была Её городом-культом. Одна часть храма была отдана её ипостаси Владычицы Таинств, другая – Ей как Госпоже Очищающей Боли, преодолевающей пределы и закаляющей клинок своего существа бесконечно. Не увидела Анирет здесь и привычных тронных статуй Ваэссира, охранявших врата. Вход украшали два обелиска – ниже, чем те, которые отмечали святилища, но тоже испещрённые иероглифами и ритуальными изображениями. На стенах пилонов были высечены искусные рельефы, повествовавшие о времени Первых Договоров и рождении расы рэмеи.

Оазис Обители представлял собой небольшой город, обнесённый стенами из белоснежного камня, покрытыми сложным узором из иероглифических надписей и рельефными сценами из древних мифов. С внутренней стороны к стенам лепились жилые помещения и амбары. То, что извне представало взгляду непосвящённых как развалины в пустыне, существовало лишь для отвода глаз. Реальность была иной, но проникнуть в неё не мог никто без воли на то хозяев – наверное, даже Владыка Таур-Дуат.

Сама земля здесь пела Силой, защищавшей её обитателей. От этой Силы душа Анирет рвалась из клетки тела, распахивая крылья навстречу храму.

– Здесь так хорошо… – выдохнула девушка и тотчас же устыдилась, что для всех переполнявших её чувств у неё нашлись лишь эти простые слова.

– Добро пожаловать в Обитель Таэху, Анирет Эмхет, – сказал жрец, глядя на неё так, словно сейчас она была самым важным здесь. – Мы давно ждали тебя.

– И я… мне кажется, я тоже очень долго ждала возможности оказаться здесь… – тихо ответила царевна.

Так странно было понимать это, но… она была дома.

?

Павах был сам не свой с самого начала путешествия, да и пеший переход по пескам Каэмит дался ему нелегко. Но когда они достигли наконец развалин в пустыне, воину стало совсем тяжело. Нечто подобное он испытывал, когда оказался в храме Стража Порога и чувствовал на себя взгляды статуй этого божества.

Потом появился рыжеволосый жрец Таэху с этим своим пронзающим взглядом, холодным, как у царицы Амахисат, только каким-то более… нездешним. Воину казалось, что Таэху выделил его среди остальных – как будто прочёл мысли – и бывший телохранитель почувствовал себя донельзя уязвимым. Что ж, сама Аусетаар, супруга Ануи, мать Ваэссира, наблюдала за живущими здесь, в Обители древнего жреческого рода. От Владычицы Таинств ни у кого не могло быть секретов.

Когда жрец провёл прибывших сквозь невидимый портал, Паваху показалось, что он захлебнулся воздухом, словно само пространство отторгало его. Рёбра стиснуло как между мельничными жерновами, а ноги отказались слушаться. Обитель Таэху отталкивала его, выплёвывала… но потом ощущения истаяли, как предутренний морок, и он обнаружил себя рядом с царевной в огромном внутреннем дворе, точнее в небольшом городке, возведённом вокруг храма.

Украдкой Павах посмотрел на других воинов Анирет. Они озирались и перешёптывались с изумлением и восхищением, но, кажется, никто из них не чувствовал той тревоги и муки, которую ощутил при переходе он сам.

Потом со всех сторон к ним начали стекаться рэмеи – Таэху с волосами цвета запёкшейся крови и холодными глазами оттенка лазуритовой синевы, а также простые мужчины и женщины: местные слуги, послушники, гости храма и паломники. В честь прибытия царевны Эмхет по воле Верховного Жреца Джети Таэху, ожидавшего Анирет в храме, был объявлен пир на всю Обитель.

Рэмеи ликовали и радостно обсуждали новость, и только Павах чувствовал себя осколком, выпавшим из общей мозаики, до конца не принадлежавшим происходящему. Мысль же о разговоре с жрецами о возможном исцелении стала вызывать у него всё больше священного трепета, граничащего со страхом. Если бы Павах мог, то сбежал бы скорее, чем встретился с кем-то из целителей Таэху! Но он так хотел поддержать Анирет… К тому же, ему предстояло ещё узнать о целях царевны, чтоб хоть что-то рассказать Владычице и не вызвать у Амахисат ненужных подозрений.

?

2-й месяц Сезона Всходов

Здесь пахло холодом… и смертью. Смерть царила здесь повсюду, тихая, шепчущая, напоминавшая о хрупкости плоти и всего видимого. Впрочем, видел он не дальше своей руки – слишком уж глубоким был мрак. Да и не на что было смотреть. Ладонями он чувствовал прохладные каменные плиты стен и пола, не сырые, как в темницах, а сухие и холодные. Из таких камней наследники демонов вытёсывали саркофаги для своих мёртвых. В Данваэнноне не было принято поклоняться смерти. Там не строили некрополей, похожих на целые города. Мёртвых уносили реки, впадавшие в Малахитовое Море, – уносили далеко, в Страну Вечного Лета, к новой жизни. Неупокоенные призраки селились лишь на местах сражений или убийств, и вотчина их внушала не почтение, но ужас. Понять рэмейскую любовь к мертвецам и жуткому Псоглавому Богу эльфу было трудно, но он уважал их культуру – в меру своего разумения.

Уже не раз он ощупью исследовал место своего заточения, пытаясь прикинуть его размеры. Он был слеп во мраке, глух в шелестящей мертвенной тишине, запертый, как в огромном саркофаге. Здесь не было даже двери – лишь задвигающаяся плита. Его голос охрип от криков, на которые никто не отзывался. У него забрали оружие – оставили только флягу с водой и немного еды. Но ведь не могли же его замуровать здесь заживо! Или могли?..

Эрдан Тиири, младший сын Ллаэрвин Серебряной Песни, Пресветлой королевы Данваэннона, сел посреди темницы и опустил голову на руки, обдумывая своё положение. Посольство было встречено доброжелательно, однако рэмеи ничего не спросили и не объяснили. Принца отвели от остальных, попросили разрешения завязать ему глаза. Эрдан не удивился – эльфы тоже предпочитали хранить свои секреты – и доставили сюда. Его провожатые были учтивы и молчаливы… мертвенно молчаливы. Он помнил, как вошёл, как за его спиной раздался тихий скрежет камня о камень… и он остался один. Сдёрнув повязку с глаз, принц не ощутил разницы – так темна была окружающая его пустота. Сколько часов он провёл здесь, эльф не знал. «Время измеряется чувствами», – говорили в его народе, самом долгоживущем из всех рас земного плана бытия. Эльфы как никто знали: дни могли течь словно столетия, а годы – промелькнуть ничтожными мгновениями. А когда вокруг лишь смерть и тёмная пустота, когда не знаешь своей участи, и несколько часов могли обернуться неделями. Сыну зачарованных чащоб и полян, залитых пробивавшимися сквозь ветви солнечными лучами, тяжело было находиться в каменных застенках. Он был точно зверь в ловушке. Эта живая, дышащая темнота была так непохожа на колдовскую тьму звёздной ночи! Его, эльфа, привычного к свободе лесных чертогов, к воздушной архитектуре городов Данваэннона, эта темница, так похожая на гробницу, пугала и угнетала особенно.

Собрав всю волю и гордость высокорождённого аристократа, Эрдан поднялся, расправил плечи и хрипло воскликнул:

– Я должен доставить послание Её Величества Владыке Секенэфу Эмхет, да будет он вечно жив, здоров и благополучен!

Тишина шелестяще рассмеялась за спиной. Ей не было дела до письма, которое её пленник принёс с собой – того, что было написано рукой самой королевы, его матери, в знак уважения к союзнику и высочайшей поддержки. Не было ей дела и до даров, призванных хоть сколько-нибудь развеять печаль Императора – до заключённых в волшебные ларцы сладких голосов фейских птиц, до светильников, наполненных светом звёзд, хранивших в памяти след всех виденных небом, до чудесного, почти живого портрета потерянного наследника Эмхет, вытканного дворцовыми чаровницами на тончайшем гобелене. Как мать, королева Ллаэрвин, разделяла скорбь Императора. И всем сердцем она хотела развеять жуткие слухи, что могли пошатнуть или даже разрушить тридцатилетний союз.

Эрдан глубоко вздохнул. Он не верил, что смерть ожидала его здесь. Как бы ни глубока была скорбь Владыки Таур-Дуат, он не мог не выслушать сына своей союзницы, плоть от плоти, кровь от крови той, с которой он заключил такой желанный им обоим договор. Секенэф Эмхет был справедливым правителем. Он бы не казнил высокопоставленного посла, тем более без суда. А на поддержку и защиту Великого Управителя Хатепера, старшего царевича Эмхет, брата и первейшего советника Императора, Эрдан, как сказала королева, мог рассчитывать, даже если остальные рэмеи встретят его недоброжелательно.

«Но тогда в чём причина моего нахождения здесь?» – в очередной раз спросил себя эльф.

Смерть и тишина обнимали его тёмными крыльями. Во мраке мерещились призрачные голоса, и от них становилось ещё холоднее. В плену этих голосов эльф с трудом различил столь долгожданный звук отодвигающейся плиты-двери. Свет казался ослепительно ярким. Эрдан прикрыл глаза ладонью, а когда отвёл её, увидел перед собой рэмеи в тёмных одеждах, чьи руки были обтянуты льняными перчатками, а лицо скрыто тенью капюшона. На его груди висел знак Псоглавого Бога.

«Бальзамировщик…» – содрогнулся принц.

Как и все эльфы, он не мог понять этой магии: копание в трупах, их вяление и консервирование… или что там бальзамировщики делали в своих храмах, чтобы сохранить мертвецов на долгие века. Поговаривали, что жрецы Псоглавого умели даже поднимать мёртвых – точно так же, как маги-осквернители гробниц. Всякая магия, связанная со смертью, в Данваэнноне каралась смертью же. Но в Таур-Дуат эти жрецы занимали высокое положение, хоть их и опасались и даже иной раз избегали.

– Ваше Высочество, – учтиво поклонился жрец, и голос его был подобен шелестящей тишине. Говорил он на чистом эльфийском. – Приветствую вас в нашем храме. Прошу простить за то, что пока условия не вполне подходят для долгого пребывания. Это скоро изменится. Воспримите это как своего рода… покой подготовки.

Последние два слова были сказаны уже по-рэмейски. Эрдан помнил, что покоем подготовки наследники демонов называли помещение, в котором трупы омывали, освобождали от внутренностей и высушивали. Его лицо осталось непроницаемым, как и подобает высокорождённому, но внутри него всё сжалось от жуткого предчувствия.

– Я бы хотел объяснений, мудрый, – не менее учтиво ответил принц на языке рэмеи. – Если Владыка по каким-то причинам не может или не желает принять меня, я готов ждать. Могу я встретиться с Великим Управителем Хатепером? Или с кем я могу говорить прежде?

– Со мной. И с вечностью, для которой будет сохранена часть Вас, – тихо ответил бальзамировщик – снова по-эльфийски.

– Я не вполне понимаю тебя, мудрый.

Из темноты в круг света вступили ещё несколько фигур. Они учтиво взяли принца под руки. Пара жрецов внесла большой ларец, ещё пара – небольшой переносной стол и чашу с водой. Они двигались почти бесшумно, точно тени, – только одежды их чуть шелестели, касаясь плит пола.