Послезавтра было лучше, чем вчера

Они возвращаются на толстовку и ветровку, вскоре все засыпают. В середине ночи Андрей открывает глаза и тормошит Дэниэля:

– Проводи в туалет, пожалуйста, – просит он смущенным шепотом.

Андрей облокачивается об него и доходит до ведра. Когда они возвращаются, Дэвид поднимает голову.

– Я Жанну люблю и всегда любил, кажется. Еще с 98 года. Скажите ей это, если я умру, буду в плену или без сознания дольше года, – шепотом просит Андрей, посмотрев на обоих мужчин.

– Ок. Что-нибудь еще передать? – спрашивает Дэвид.

– Она лучшее, что было в моей жизни, и я очень жалею, что мы никогда с ней толком не встречались.

– Совсем? – спрашивает Дэниэль.

– Один раз целовались перед первой командировкой в Багдад, – поясняет Андрей.

– Она не любит тебя?

– Любит. Любила раньше. Раньше точно любила, сейчас – не знаю. Она всегда знала, что я могу погибнуть, она готова к этому. Теоретически, по крайней мере, – он сжимает губы, всхлипывая. – Перед Марком извинитесь, я на эмоциях на него наехал.

– Ок, он понимает.

Ближе к утру боевики врываются в камеру; протирая глаза, пленные прижимаются лицом к стене, сжав руки на спине. Террористы подходят к Андрею, резко хватают его за плечо и норовят стащить с него импровизированную повязку.

– Пожалуйста, не трогайте, – умоляет он, визжа от боли.

Боевики резко выкручивают его руки за спину и сцепляют их наручниками. Дэвид разворачивается лицом к боевикам, но получает от них удар дубинкой в живот. Скрючившись, он через доли секунд возвращается лицом к стене.

– Ты лучший, ты выкарабкаешься, – смотря в стену, говорит Дэниэль на французском и сразу же получает удар в спину от второго боевика.

Террористы уходят, волоча за собой Андрея, который еле переставляет ноги, камера закрывается. Через полчаса им приносят вскрытую коробку с гуманитарной помощью и канистры с водой. Пленные достают оттуда медикаменты, базовые средства личной гигиены (бритв и маникюрных ножниц, конечно, нет), сэндвичи и пирожки. Марк дает пострадавшим обезболивающие и обрабатывает их раны.

– Кого-то убивают, а кому-то раздают десерты, – задумчиво произносит Бастиан, рассматривая слишком щедрый по нынешним временам паек.

– Если сам не будешь, мне дай, – просит Алехандро, прожевывая сэндвич.

– Обойдешься, лучше ребятам отдам, – он показывает взглядом в сторону потерпевших.

– Чего вы все так убиваетесь? Наверняка у Андрея есть план, просто он нам его не рассказал, – предполагает Алехандро.

– Какой, интересно? – критически прыскает Паула.

– Сбежит или его русские штурмом освободят, – говорит Алехандро. – Наверняка он обо всем договорился, останется единственный в белом пальто, весь такой типа принципиальный мученик.

– Как он сбежит? О чем договорился? С кем? Когда? Ты его вообще видел?– недоумевает Жульен, доедая сэндвич. – Он до ведра дойти не мог, и еще неизвестно, что с ним потом сделают. А русских в этом районе нет. И никого нет, поэтому мы и сидим здесь в полной жопе.

– Сегодня – нет, завтра есть. У них меньше бюрократии, пока мы раскочегаримся, они уже весь регион под контроль Асада вернут.

– Нет у него никакого плана, просто человек не ссыкло, – говорит Дэниэль тихо, лежа на животе.

Издалека доносится истошный вопль Андрея, он что-то кричит на арабском, поэтому никто из коллег, не владеющих языком в совершенстве, ничего не понимает.

***

Андрей просыпается от орущей на всю округу музыки, но глаза открывать не торопится: надеется понежиться еще, но, похоже, его соседи считают, что правила писаны не для них. Он готов биться об заклад, что еще нет шести утра, а, значит, по кодексу их многоквартирного дома положено вести себя потише. Чуть вслушавшись в слова, он осознает, что играет гимн Соединенных Штатов Америки.

– Если они такие америкофилы, то могли бы приобрести наушники, – инстинктивно думает он.

В нижнем ряду справа ноет зуб, предательски возвращая мужчину в безрадостную реальность. Воняет тиной, потом, и издалека он улавливает едва ощутимый запах гари. Попытавшись напрячь разум, который спешит на больничный, он вспоминает, как его привезли сюда на машине с завязанными глазами.

Он мысленно пытается отрезать ступни ног – после вчерашнего они все в колдобинах и в соусе из красного вина, голову – музыка нон-стоп оглушает чуть ли не как взрывная волна, спину – паутина из кожи на ней горит и щиплет так, словно его окунули в бочку для сжигания мусора, запястья, которые стали цветом с аконит и левую руку, о которой даже вспоминать больно.

Гимн сменяет какая-то англоязычная попса, с которой Андрей не знаком. Затем гремит что-то из тяжелого рока, опять на английском. Почему они не продвигают свою культуру? У них же есть замечательные нашиды.[11 - Мусульманское песнопение, традиционно исполняемое мужским вокалом соло или в хоре без сопровождения музыкальных инструментов.] Теперь орет Wind of Change. Вообще-то это одна из его любимых песен, так что он ни за что не поверит, что она может звучать так бездарно, как сейчас. Должно быть у него самого уже просто поехала крыша.

Снова звучит гимн США. Похоже, медиатека у них весьма скромна, но не будешь же требовать от террористов разнообразия?

Его обвинили в пытках в Гуантанамо[12 - Лагерь для лиц, обвиняемых властями США в терроризме, ведении войны на стороне противника и др. Находится на бессрочно арендуемой США военно-морской базе в заливе Гуантанамо (Куба).] и в пособничестве неверным. Ну, как обвинили – юридически никакого суда, конечно, не было, государство же вовсе не государство, но в темницу его уволокли за это.

С первым пунктом обвинения он категорически не согласен. Он против наказаний, унижающих человеческое достоинство. Более того, его коллеги открыто осуждали творившийся там беспредел и даже выпускали расследования на этот счет.

А насчет второго – конечно, сообщник. Во-первых, не мусульманин, во-вторых, считает их самодеятельность террористическим квазигосударством.

Они приходят каждый день. Их двое. Первый араб моложе, ниже ростом и говорит с заметным британским акцентом, второй – широкоплечий и высокий – идеально изъясняется на сирийском диалекте. Должно быть, местный. Андрею думается, что первый родился в Британии или переехал туда совсем маленьким. Становится искренне жаль его родителей или более дальних предков, которые туда эмигрировали. Они собрали уйму справок, наверняка жертвовали многим, чтобы обеспечить ребенку счастливое детство, а тот вырос и выбрал Сатану. Лучше бы вкладывались в предотвращение радикализации молодежи и борьбу с исламофобией, чем содержали королеву и ее многочисленное семейство. Империи – даже конституционные – Андрей всегда недолюбливал, его бесило, что все равны, но некоторые равнее.

Британский террорист говорит из рук вон плохо. Немудрено, что с таким уровнем арабского, он не уяснил, что написано в священном писании мусульман. Надо было изучать Коран в переводе, раз лингвистические способности подкачали.

Оба в куфии[13 - Мужской платок, который носят арабы для защиты головы и лица от солнца, песка и холода.] и с бородой. Местный с оружием. Они отстегивают наручники от железного крюка и пристегивают их к цепи, которая закреплена на потолке, подвешивая Андрея так, что только кончики пальцев на его ногах дотягиваются до земли. Затем бьют его по спине то ли палкой, то ли дубинкой, периодически сменяя друг друга. После экзекуции его снова пристегивают наручниками к крюку так, чтобы он располагался лицом к стене, и уходят, заперев камеру. Металлические оковы так сильно зажимают его запястья, что он не может сдвинуть их даже на миллиметр. Впиваются в руки мертвой хваткой. Когда он пытается лечь на живот или сесть на корточки, то дискомфорт от наручников становится невыносимым, – тогда он как бы повисает на них – поэтому большую часть времени он стоит на коленях, тогда не очень давит на руки. Повернуться спиной к стене и сесть не получается. Стоять он мог бы, наручники это позволяют, но на ступнях нет живого места.

Иногда после наказания он теряет сознание, но через какое-то время почему-то каждый раз приходит в себя. Возможно, они специально не сильно утруждаются, чтобы он не сдох, а только страдал. Есть ему не дают, только кидают раз в день поллитровую бутылку воды.

В первые дни в одиночной камере он еще вполне ясно осознавал происходящее. Первым делом он планировал избавиться от наручников, вырыть подкоп и сбежать. Пальцами ног он пытался вырвать бегунок молнии на джинсах и с помощью него попробовать освободиться от наручников, но ничего не вышло. Только еще больше потревожил раны. Уснуть было сложно, но иногда все-таки удавалось. Безумно хотелось есть, кружилась голова и тошнило.

Через несколько дней пытка шумом прекратилась. Возможно, у них сломалась аппаратура, а, может, Андрей просто уже окончательно сошел с ума и не замечает грохота и ора, раздающегося по всей камере. Кушать хочется меньше, но темнеет в глазах и в боевиках он различает теперь только силуэты. Ему мерещится, что британец стал говорить гораздо лучше, хотя, скорее всего, он сам просто стал невнимательным и не замечает половины ошибок.

***

Эмма бросила Андрея сразу. На встречи с представителями ведомства, ответственного за их спасение, она не приходила. Жанна сначала думала, что ей просто тяжело, случайно встретила ее в городе и хотела подбодрить, но та гуляла с новым хахалем. Она ржала вовсю, так ее развеселила какая-то шутка очередного ухажера, поэтому Жанна еле удержалась от того, чтобы врезать ей.

Когда в город прилетели его французские коллеги, за которых заплатили выкуп, собранный спонсорами и переданный террористам при посредничестве неофициальных переговорщиков, состоящих, в частности, из зарубежных военных в отставке, Жанна узнала, что там Андрея куда-то одного уволокли, и они слышали, как он истошно вопил.

Ее тогдашний парень сначала пытался ее поддерживать и в первый месяц даже приходил на встречи с бюрократами или хотя бы ждал ее внизу в машине, чтобы она не возвращалась одна. Один раз она видела, что он украдкой даже прослезился, хотя с Андреем был знаком плохо. Но через три месяца, когда стало известно, что конкретно этот заложник, похоже, собрался строить из себя мученика, парень Жанны заявил, что она не должна изводить себя. Мол, это его выбор и теперь виноват в этом только он. Ему была предложена помощь, а если его что-то не устраивает, то ему надо к психиатру. Они поругались и расстались.