Послезавтра было лучше, чем вчера

– Потому что боишься потерять меня как друга? – уточняет она, насупившись.

Андрей кивает. Теперь, когда становится понятно, что не все потеряно, и у них вообще-то все взаимно, девушка предлагает ему найти друзей, а с ней встречаться. Например, можно приятельствовать с Элизабет: его немного смущает ее возраст, а потому им логичнее было бы стать друзьями. Насколько она понимает, у Элизабет это далеко не первые постоянные отношения и вряд ли она сильно расстроится. Конечно, это надо все с ней обсудить, но она точно не парится так, как он.

Парень соглашается, но загвоздка в том, что с друзьями надо говорить по душам, а с Элизабет это совершенно невозможно. Он ничего не рассказывал женщине о своем детстве, но боится, что его проблемы она назовет тинейджерскими и надуманными. Жанна объясняет, что можно обойтись без этого. А если ему это так необходимо, то он может найти кого-нибудь еще в друзья. Звучит умно, но с Элизабет он регулярно занимается сексом. Часто там. Не может не заниматься, там без него никак. Жанна знает, что некоторые журналисты изменяют своим партнерам из мирной жизни с коллегами по цеху. Читала, что кто-то даже не считает это изменой. Но Андрей так не может. Ему кажется, что тогда он предаст сразу обеих.

Он извиняется за свое сложное поведение, она считает, что он не виноват. Он все еще жив, его не мучают ночные кошмары, нет спутанности сознания, и он не обходит жилой дом со всех сторон, прежде чем отойти ко сну. По-прежнему никогда не кричит и, тем более, не поднимает ни на кого руку. Остальное поправимо.

***

В зрительном зале конгресс-холла сидят журналисты и гости – всего около пяти тысяч человек, на сцене под прицелом теле- и фотокамер стоит молодая ведущая с микрофоном в руках.

– Наш победитель в номинации «Дебют года» поведал миру о запретной любви асcирийки Диялы, исповедующей христианство, и мусульманина курда Бахрама, которая могла бы стать историей со счастливым финалом, – говорит она в микрофон.

На экране на сцене появляется фотография пары, нежно смотрящей друг на друга: девушка одета в синюю тунику с орнаментом и поясом, а парень наряжен в национальный костюм: в стархани, напоминающее пиджак и заправленное в широкие брюки, фиксирующую шапочку – клав и четырехугольный платок с бахрамой по краям, называемый мшки и обворачиваемый вокруг клава.

– В феврале прошлого года родители влюблённых приняли выбор детей, но через два месяца после этого молодые люди погибли от рук террористов, активизировавшихся после «Иракской свободы»[7 - Название военной операции США и их союзников против Ирака.]. Злые языки говорили, что их покарал Аллах. Кристиан Руссо тщательно изучил их биографии, поговорил с их родителями и близкими, в руинах разрушенного дома нашел и перевел стихи Бахрама…

Фотография на экране на сцене сменяется другой: крупным планом засняты частично обгоревшие страницы со стихами на арабском и курдском языках.

Зал аплодирует. Поднявшись на сцену и беря статуэтку, которую протягивает ему ведущая с поздравлениями, Андрей подходит ко второму микрофону:

– Спасибо большое, для меня это огромная честь. Дияла и Бахрам стали мне родными. И я предлагаю почтить их и других жертв этой войны минутой молчания, – его голос слегка дрожит.

Все встают и молчат, некоторые вытирают слезы.

ПАРИЖ 2009

У Элизабет день рождения. Андрей зовет Жанну на документальный спектакль молодежного камерного театра, который разместился на территории бывшего винного завода. Сегодняшняя постановка посвящена массовым беспорядкам 2005 года, поводом к которым стала гибель двух подростков африканского происхождения, спрятавшихся от полиции в трансформаторной будке.

– Вы что, поссорились? – спрашивает Жанна, после того как мужчина, одетый в джинсы, белую рубашку и черные броги, дал короткий комментарий – поделился впечатлениями об увиденном – начинающей корреспондентке, которая случайно встретила его, и разумеется, узнала.

К известности Андрей никогда не стремился, но получилось само собой. Иногда он считает, что не совсем заслуженно, но глупо отказываться от медийного капитала, когда он прекрасно конвертируется в евро. Лишнего ему не надо: до 70% всех доходов он жертвует на благотворительность. Не ради пиара, просто по-другому не умеет. Он всегда называет белое белым, а черное – черным. Первым стал исправлять свои посты в соцсетях, оставляя при этом первоначальный вариант и извиняясь перед подписчиками за ошибки или неточности. Позже это стало мейнстримом. Люди ему верят. Некоторые даже сулят политическую карьеру, но ему это неинтересно. Полутона не для него.

Элизабет 45 лет, и она решила уволиться. Физически она еще вполне сильна – особенно, если учитывать, что у нее шрамов столько же, сколько у пехотинцев, – но она хочет ребенка. Женщина предложила Андрею вернуться к работе переводчиком во Франции или в Британии – ей непринципиально – чтобы он мог больше времени проводить с новоиспеченной семьей.

– Она хотела кого-то усыновить? – спрашивает Жанна, садясь на переднее пассажирское место в белом хэтчбэке премиум-класса.

Андрей кивает. Он к этому не готов. Кажется, она восприняла его отказ вполне спокойно. Она же понимает, что у него все только начинается, а стать отцом он может и через 10 лет. Теоретически он мог бы ничего не менять в своей жизни, только съехаться с Элизабет и по-прежнему гонять в командировки. Но она была против. Сочла, что у ребенка должна быть полноценная семья, а не вечно мотающийся по Ближнему Востоку папаша.

– Ты как? – с сочувствием спрашивает подруга, выслушав его.

– Пока не нахлынуло. Наверное, рванет позже. Я не хотел тебе говорить, потому что пока ты ничего не знаешь, создавалось ощущение, что ничего и не произошло, – грустно поясняет он, выезжая на окружную дорогу.

– Еще можно все переиграть. Наверняка вы сможете прийти к компромиссу, – считает Жанна.

– Ты предлагаешь мне бросить эту работу? – с вызовом спрашивает Андрей.

– Нет, но можно же найти золотую середину.

– Нам не удалось. Я не хочу перетягивать одеяло на себя. Кстати, я был уверен, что ты скажешь, что мне надо завязать с горячими точками, раз подвернулся отличный повод.

– Вовсе нет, это совсем необязательно. Ты востребован, она тебе нравится и приносит отличный доход.

– То есть тебя больше не смущает, что я могу – как ты там говорила – погибнуть в какой-нибудь обычный четверг?

– Конечно, я боюсь, но ты же осторожен, ни одного ранения, умничка. Продолжай в том же духе.

– Это же не от человека зависит. По крайней мере, далеко не всегда от него. Хочешь сказать, что Элизабет сама виновата в том, что на ней живого места нет? – он повышает голос.

– Ну, операторы всегда рискуют больше, чем остальные журналисты… И мы оба знаем, что она не всегда была в бронике, – неуверенно отвечает она.

– Я бы на тебя посмотрел на ее месте, – парирует Андрей.

– Прости, Андрюш. Я не хотела вас задеть. Но, блин… Я надеюсь, ты-то всегда в бронике?

– Без комментариев.

– Серьезно? – Жанна опешивает.

– Предположим, что чаще, чем можно без вреда для здоровья. Но реже, чем следовало бы по технике безопасности, – нахмурившись, признается он, когда они приходят в его квартиру в новом ЖК в стиле неоклассицизма в ближайшем пригороде Парижа.

Он снимает пальто и вешает его в огромный шкаф-купе, который стоит по длинной стороне коридора.

– Бред какой-то получается, – задумчиво констатирует факт она, снимая куртку и оставаясь в свитшоте и джинсах.

– В жизни вообще много нелогичного: взять хотя бы то, что мы обсуждаем в 21 веке с тобой войны как что-то само собой разумеющееся, – отзывается он, проходя на кухню. – Есть будешь что-нибудь? – спрашивает он, открывая белый двустворчатый холодильник.

– Физалис можно, – отвечает она, садясь на диван в гостиной.

– Или то, что для открытия счета в банке нужно где-то жить, а чтобы где-то жить, нужен местный счет в банке, – добавляет мужчина.

– Не замечала.

Поставив ягоды на журнальный столик, Андрей приземляется рядом.

– Ты-то понятно, что не замечала. Но я тоже. Я, видимо, очень везучий, иногда открываю русскоязычный Интернет и глазам своим не верю, когда читаю, как здесь тяжело, оказывается, некоторым мигрантам.

– На одной удаче далеко не уедешь. Ты очень упорный и трудолюбивый, – подчеркивает женщина. – Я бы не смогла каждый день все детство заниматься иностранными языками по 5-14 часов в день.

– Мне это в кайф, ты же знаешь. Мне все равно больше делать было нечего. И у меня выбора не было, – дрожащим голосом добавляет он, потянувшись за очередной ягодой.

– Я бы с такими родителями, как твои, только плакала бы круглыми сутками и ничего сложнее «hello» не выучила бы в такой обстановке, – признается Жанна, прожевав оранжевую бусинку.

– Нет, ты бы все рассказала учительнице в первый же день, и тебя бы изъяли из семьи. Ты же была бойкой и смелой, не то что я… – он прикусывает губы.

– Не факт… Если бы я росла советским ребенком, я бы, скорее всего, тоже молчала. Воспитание и среда многое определяют.

– Может…