Журнал «Рассказы». Иная свобода

Со временем его увлекло построение чисто гипотетических партий, его заворожило изучение возможностей Игры, однако противника не хватало – он не мог обмануть сам себя хитрым отвлекающим маневром, не мог поймать в тонкую сеть искусно расставленной ловушки. Он любил придумывать, прорабатывать и отшлифовывать эти ловушки, но ловить в них следовало кого-то другого. Хорошо было бы, думал он иной раз, сыграть с самим собой – только чтобы я не знал, что задумал другой я. Ауринг мечтал найти соперника себе под стать, такого, чтобы тот мог сопротивляться достойно, а то, глядишь, и подловить в ответ.

В отсутствии реальных противников Ауринг углубился в изучение старинных классических партий, представленных на гобеленах и в книгах, которыми снабдил его дед. Некоторые из них он вдумчиво разыгрывал на светящейся доске и восхищался ими, как трудно добытыми сокровищами. Постепенно ему стало совершенно ясно, что Игра – это лучшая часть мира, и лучшее, что он может сделать со своей жизнью, – это полностью отдать ее Игре.

Когда подошла пора жениться, Ауринг принес семье немало горя, отвергая все предложения. Он осыпал невест насмешками, твердо решив посвятить себя совершенствованию в Игре и сделаться величайшим Мастером, почетным хранителем в Запретном храме. Принудить его силой родители не могли, оставалось подыскать подходящую девушку хитростью.

В дни визита очередных сватов Ауринг старался сбежать из гостевых залов в хранилища и коридоры, где на стенах висели гобелены с классическими партиями древних эпох. Всякая законченная партия выглядела со стороны как абстрактная картина со множеством пересекающихся разноцветных кругов на игровом поле – по-своему даже красивая; наметанный глаз игрока легко выхватывал в них фигуры и группы сил. Игрок всегда мог с одного взгляда отличить настоящую партию от художественной подделки. Партиями было принято любоваться, как произведениями искусства, даже не зная правил; Ауринг же наслаждался ими вдвойне, читая вытканные по бортам записи ходов.

Однажды он бродил в галерее среди сияющих витражей с играми и столкнулся с хорошенькой девушкой, которая тоже их рассматривала. Девушка прибыла из восточного княжества О, и звали ее Мэй… Тут он все понял.

– Нет уж, ты мне не нужна, – сказал Ауринг. – Красавиц на свете много, а жена мне ни к чему.

– Что может переубедить вас, господин?

– Ничего.

– А если я предложу партию в цвета и силы? – проговорила она из-за веера.

Ауринг засмеялся. Они сели играть. Женщин учили Игре, но те редко в ней преуспевали. Нет, были исключения – знаменитый Ун и его жена Халта, гобелены с их партиями давно стали классическими.

Заморская княжна играла очень странно, ходы ее были неочевидны, хотя достаточно изящны, и грубых ошибок она не совершала, но действовала непонятно. Стиль игры ее был ни на что не похож: вместо того чтобы сосредоточиться в локальных стычках, она широко раскидывала одиночные круги по полю. Ауринг все же ощущал интерес и азарт и предвкушал, как разгромит ее, – уже на втором уровне сил Мэй-О совершенно определенно проигрывала. Однако и новизна, и подлинный смысл открылись ему на третьем уровне, когда внезапно разбросанные тут и там круги оказались частями продуманной системы, и Мэй-О объявила конец партии как раз к моменту предельного расцвета своих сил на поле.

Ауринг был очарован и женился на ней. Поначалу они только и делали, что изучали друг друга – в том числе играя. То, как она думала, планировала, было совершенно незнакомо и отличалось от всего, что он знал. Конечно же, он хотел разобраться, что она такое, но и Мэй-О не стояла на месте и училась у него, изменяясь даже быстрее, чем он.

На какое-то время она полностью заняла собой нишу «живого противника», и никого, кроме нее, Аурингу было не надо. Потом, конечно, все изменилось. Появились дети, и она начала отставать, проигрывать, хотя все еще держалась против него, и даже иногда вырывала победу – за счет неожиданного хода, нетривиального решения, или когда ее внезапно осеняло, как можно перехватить часть выстроенной противником комбинации. Но со временем Ауринг разобрался с ней совершенно, забрал, расширил и переработал ее метод и охладел к взаимным соревнованиям. Да и ей стало не до игр – множились обязанности, дети росли, и реальный мир поглотил ее. Однако Мэй-О личным примером навела его на мысль исследовать соперников, а не просто разбивать их.

Она же отучила его уничтожать противников. «Ты знаешь, как это больно?» – «Знаю, конечно. Я много проигрывал». Она смотрела с непониманием: «Тогда почему?..». Ауринг пожимал плечами и улыбался. «Просто пообещай, что больше не будешь». Ауринг тогда любил ее сильнее, и потому обещал. Он стал бережнее к врагам, а потом нашел в этом своего рода искусство – выигрывать негромко, необидно, используя стиль самого противника, а не сокрушая его наверняка – и увлекся.

Ведомый желанием преумножить свои знания об Игре и изучить чужие стили, Ауринг однажды явился на большой турнир в провинции Шан.

До этого дня Ауринг был малоизвестен в кругу мастеров, и большинство соперников не видели в нем угрозы. Считалось, что у него нет особенной манеры игры, своего «почерка». В значительной мере он подстраивался под противника: когда тот играл вяло, Ауринг вяло его обыгрывал; когда тот горел желанием победить, Ауринг подхватывал азарт и побеждал.

Сам с собой он давно уже раскладывал сложные комбинации, далеко выходившие за границы досок, – он исследовал скорее возможности Игры, чем реальные тактики победы, хотя время от времени возвращался и к тактикам, играя с другими людьми. Новизны ему встречалось все меньше и меньше. Люди разочаровывали. Ауринг взял привычку обыгрывать их лениво, с преимуществом в несколько очков (чем меньше отрыв, тем лучше), но выглядело это как череда с трудом выигранных партий, и скоро он прослыл посредственным игроком, которому победа дается еле-еле.

Посему его явление на большом турнире никого не взволновало, а он и не собирался менять о себе мнение, шуметь – он хотел лишь собрать материал, где получится. Даже средний игрок порой изобретал неожиданный ход, который Ауринг потом мог изъять, обдумать в тишине и после ввернуть в более подходящую партию. Словом, ему интересны были иные игроки, иные тактики игры, и он ничуть не собирался впадать в азарт настоящей борьбы.

Большой турнир под началом мастера Шен-ну проходил на открытом воздухе. Собралось множество игроков из разных провинций и княжеств – и молодых, и знаменитых. Столов было больше двух сотен. Турнир шел в несколько этапов, соперники разыгрывали друг против друга по три партии, затем менялись, затем сильнейшие выходили на следующий круг.

Мастер Шен-ну сидел на возвышении и царственно оглядывал игроков. Изредка он вставал и прохаживался между ними, бросая длинные взгляды на доски. Молодые игроки с замиранием сердца провожали его глазами: высшим счастьем считалось привлечь его внимание искусной партией. Иногда – очень редко – мастер останавливался, заинтересовавшись раскладом сил, но столь же быстро возобновлял прогулку, ничего не сказав. Возле Ауринга он не остановился ни разу. Дважды мастер Шен-ну замедлял шаг у стола талантливого семнадцатилетнего Дай-го (Аурингу в то время было двадцать четыре). Дай-го уверенно и ярко побеждал во всех партиях, громил врагов, не оставляя даже шанса, и уже успел прослыть главным открытием турнира.

Свою первую партию Ауринг, по обыкновению, безнадежно проигрывал, присматриваясь к противнику. Вторую партию он выиграл, третью тоже – с совсем небольшим перевесом, и вышел на следующую дуэль, где все повторилось.

Больше всего Ауринг страдал от невозможности сыграть со всеми сразу. Сотни игроков собрались вокруг, десятки партий шли одновременно, и сердце Ауринга разрывалось от желания увидеть их все. Но он был замкнут на одном противнике, случайном и далеко не самом интересном, которого требовалось изучить, победить и перейти к следующему – подчас не менее скучному, в то время как на соседних досках разыгрывались драмы и чертились произведения искусства.

Записи партий сохранялись; Ауринг велел слугам копировать их все и иной раз ревностно проверял, сравнивая с огромными полотнами, висящими по вечерам над опустевшими игровыми столами. Позже, перед сном, он изучал одну-другую из числа самых нашумевших партий – и у него глаза разбегались от обилия неисследованных.

Участники отсеивались; к одной шестнадцатой Ауринг уже знал по партиям всех, кто остался; но сам продолжал выступать сдержанно, не в полную силу. Взвешенные, скупые победы грели его душу не меньше, чем сокрушительные победы Дай-го на другом конце поля. Мастер Шен-ну все чаще задерживался возле его столика, в то время как Ауринг наблюдал из тени, прикидывая, как лучше будет одолеть Дай-го: помпезно разгромить в его собственном стиле или же попробовать обставить изящно, на два-три очка – к чему сам Ауринг склонялся.

Эти тонкие расчеты, бывало, играли с ним злую шутку – не раз и не два верная победа оборачивалась для него поражением из-за сущей мелочи, порой случайности. Но Ауринг продолжал свою «игру в Игре», для самого себя, решая собственные задачи, – к тому времени ему важнее было ответить на свои вопросы, а не победить любой ценой, хотя турнир мало-помалу захватывал его. Уже хотелось всем обжечь глаза, насладиться сокрушительной силой.

С Дай-го они сошлись в четвертьфинале.

Дай-го был восходящим талантом, воспарял на крыльях славы, и Ауринг почувствовал в глубине души нечто вроде охотничьего азарта, но до поры удержался.

Он победил с ничтожным перевесом. Дай-го, не веря своим глазам, пересматривал ходы, пересчитывал, а кулаки его сжимались от ярости. Кругом гудели о случайности: силы не были равны, и все решил роковой, нелепый случай! Ауринг сдерживал улыбку. Дай-го смотрел на него, почернев от гнева, не желал кланяться – но все же неукротимо встряхнул головой и, стиснув зубы, поклонился победителю.

Глубоким вечером Ауринг прогуливался вдоль опустевших игровых столов, и, ясное дело, Дай-го уже поджидал его.

– Я выбыл из игры, а твой турнир продолжается, – выплюнул он. – Но давай начистоту: я был беспечен, а тебе всего лишь повезло. На самом деле я сильнее тебя!

Ауринг слушал его. В темноте не было видно, как змеится по его губам улыбка.

– Не думаю, что это было везение, – проговорил он с вкрадчивостью подтаявшего снега, готового обрушиться лавиной.

– Тогда прими мой вызов. Одна партия.

– И что же проигравший будет должен – покаянно поклониться? – полюбопытствовал Ауринг.

Глаза Дай-го вспыхнули, он кивнул – ради реванша все и затевалось.

– Как пожелаешь, – ответил Ауринг.

Они сели играть по обычным правилам, и Ауринг раздавил его с разгромным перевесом. Дай-го сидел перед доской, где мерцали жалкие разметанные обрывки его сил, и не верил глазам. Ауринг торжествовал, наслаждался триумфом: хотя результат партии был для него ожидаем, известен заранее, сегодня он выпустил на волю душу, которая каждый раз неизменно радовалась этому опустошению на лицах противников.

– Что ж, теперь ты узнал, кто сильнее, – сказал он, сияя. – Покайся и поклонись победителю.

Дай-го поднял бледное лицо. Ему хватило по горло того, что он кланялся днем; он собирался отыграть тот поклон, но в итоге пал еще ниже. Ауринг мог бы проявить великодушие – но не проявлял.

Из тени шагнул наблюдавший за ними мастер Шен-ну. Дай-го, и без того униженный поражением, желал теперь провалиться сквозь землю. Ауринг насторожился с недовольством: он не хотел раньше времени открывать свое мастерство, но не вышло.

Мастер Шен-ну сказал, обращаясь к юноше:

– Опыт поражения бывает дороже победы. Никто не видел твоей ошибки, к утру партию смоют с доски. Сейчас поклонись победителю, но знай – никто не побеждает вечно.

Дай-го измученно склонился, поблагодарил мастера и попытался уйти, но был остановлен.

Аурингу Шен-ну сказал:

– Змея, что прячется в траве, жалит больнее, чем стрела, отравленная змеиным ядом, в открытом бою. Ты не пожалел юного врага – и я тебя не пощажу. Примешь ли вызов от меня?

Ауринг принял и, пользуясь случаем, проиграл. Нельзя сказать, что вчистую, – нет, он долго держался в обороне, попутно подбросил мастеру несколько задачек и посмотрел, как тот с ними справился, – жадно запоминая стиль Шен-ну, – но в итоге был все же разгромлен даже более плачевно, чем только что Дай-го. Ничуть не стыдясь поражения, Ауринг поклонился мастеру, что несколько утешило Дай-го. Однако было видно, что этого мало и юноша надломлен. Ему словно подрезали крылья на взлете.

Мастер пристально разглядывал Ауринга: видел, что тот ничуть не раскаивается, понимал, что готовит реванш, – и предупредил еще строже, чтобы в следующей партии не ждал пощады.

В глубокой задумчивости Ауринг проводил его взглядом, но в душе зародился трепет. Он еще не видел подлинного гнева мастера Шен-ну, но понял, что изведает его в полной мере. И от этого азарт, давно позабытый, разгорелся в его сердце. Он шел в свои покои, жадно вдыхая южный ветер, и предвкушал сражение, подобного которому давно не ведал.

Они встретились в самом финале.

Поединок с Мастером был ритуальным, никто не ожидал от него сюрпризов: было ясно, что Мастер снисходит с вершины, чтобы завершить турнир красивой игрой с чемпионом; Мастер не стремился разгромить победителя; даже если мог, он лишь показывал ему – и всем участникам – что есть куда стремиться. Впрочем, на сей раз от поединка с чемпионом особой красоты не ждали – гадали только, насколько быстро и унизительно Шен-ну разобьет Ауринга, надолго ли спасет того скучная, трусливая оборонная тактика.