Наша союзница – ночь

– Луиза, не ходите с нами. Это неженское дело. Моя Росалия не думает ходить.

– Слушай, Доминго, я ехала в Испанию не на пляже купаться, и ты уже знаешь, – ходить ночью для меня дело привычное. Выросла я на севере, приходилось много ездить по лесным дорогам и ходить пешком по лесу, иногда одной и без оружия, а тут у нас пистолеты.

– Но здесь нас могут заметить мятежники.

– Надо так ходить, чтобы не заметили. Две недели тренировались в своем тылу, а теперь будем сдавать экзамены на зрелость. А мятежников и интервентов я тоже видела. В 1918 году в наших краях вместе с белыми, то есть мятежниками, появились и английские интервенты. Я тогда батрачкой работала. Богатеи радовались, помогали им, а беднота, сколько ни пугали ее зверствами красных, не пошла за белыми.

– Пошли в Красную Армию или в партизаны? – спросил Доминго.

– В нашем селе партизан не было, не было и боев, англичане, как начинало темнеть, сидели по домам и близко никого не подпускали, а охраняли их белые, которые с ними были, да и те ночью из деревни никуда не выходили.

– Значит, боялись ночи. Это очень хорошо, – согласился капитан.

Мое участие в походе доставило много неприятностей Доминго: никто не хотел оставаться на базе.

– Женщина идет, а мы что… – говорил Сальвадор.

По пути заехали в штаб узнать обстановку. Тут нас в походном виде заметили командующий и советник Колев[24 - Псевдоним В.Я. Колпакчи. Колпакчи Владимир Яковлевич (1899–1961), советский военачальник. Родился в Киеве в семье служащего, после окончания гимназии поступил на юридический факультет Киевского университета, осенью 1916 г. был призван на военную службу, участник Первой мировой войны. В Красной Гвардии – с 1917, участник штурма Зимнего дворца. В 1923 году участвовал в боевых действиях против басмачей. С 1924 по 1936 год занимал должности командира полка, начальника штаба, командира стрелковой дивизии, заместителя начальника штаба Белорусского военного округа. В 1936 году направлен в специальную командировку в Испанию. В марте 1938 года вернулся на Родину на должность командира 12-го стрелкового корпуса. В декабре 1940 года назначен начальником штаба Харьковского военного округа. Во время Великой Отечественной войны – начальник штаба 18-й армии, заместитель командующего 4-й ударной армией, командующий 7-й резервной армией, 62-й, 30-й, 63-й, 69-й армиями. После войны командовал войсками Бакинского военного округа (июль – октябрь 1945), 40-й, 1-й Краснознамённой, 6-й армиями, войсками Северного военного округа (май 1954 – январь 1956). С августа 1956 года – начальник Главного управления боевой подготовки сухопутных войск. (Примеч. ред.)].

Колев отозвал Рудольфо и меня в сторону.

– А вы зачем сами идете? – спросил он Вольфа.

– Первый раз обязательно надо.

– Ну а если вас захватят мятежники?

– Фронта сплошного нет. Преследовать по следу не дадим. Есть гранаты замедленного действия, а к утру вернемся, – ответил Рудольфо.

– Не собираетесь ли и вы, Луиза, с ними идти, что так оделись? – спросил меня Колев.

– Как видите, собралась! Рудольфо без меня что глухонемой!

– Ну и дали вам хозяина, – посочувствовал Колев.

На прощание он пожал нам руки, пожелав успеха.

С Владимиром Яковлевичем и его переводчицей Лялей Константиновской[25 - Дороги, которые привели переводчицу Елену Константиновскую в Испанию, были довольно причудливыми. «Весной 1934 г. Шостакович познакомился со студенткой-филологом Еленой Константиновской, выполнявшей обязанности переводчика на встречах с иностранными музыкантами. В отличие от Нины Васильевны (первой жены Шостаковича), равнодушной к нарядам, Константиновская одевалась элегантно, культивировала свое изящество, женственность, тонкость. Летом 1934 года он стал брать у нее уроки английского языка. Кончилось это бурным романом с ежедневными письмами Шостаковича к Ляле (так он её называл в письмах) во время их разлуки, когда Шостакович уехал в концертную поездку в Баку. Константиновская эти письма сохранила и в 1975 г., когда она преподавала в Ленинградской консерватории иностранные языки, предоставила для обнародования… В 1935 г. Шостакович стал появляться с Константиновской открыто на спектаклях, концертах, приходить к ней домой на Кировский проспект. Тогда же он написал письмо с просьбой о разводе жене Нине, уехавшей с матерью в Дом отдыха Академии наук… Она дала согласие на развод. Но Шостакович вдруг заколебался. Спустя сорок лет Константиновская так рассказала о грустном финале их романа: «Я была измучена. Наконец он решился. Всё было как в дурном романе. Я прождала до глубокой ночи. Позвонила ему. Жена ответила: «Дмитрий Дмитриевич остается дома». На этом всё кончилось…» А на Константиновскую обрушились несчастья. По ложному доносу её исключили из комсомола и арестовали. В тюрьме она получила открыточку от Шостаковича (написать подобную открыточку было в те годы делом далеко не безопасным для пишущего). Константиновской повезло, шел еще только 1936 год и, разобравшись в её деле, Константиновскую выпустили – тогда еще отпускали. Шостакович пришел к ней домой с альбомом вырезок из газет с разносными статьями о его творчестве. Это было после знаменитой статьи в газете «Правда» о сумбуре вместо музыки. Шостакович тогда сказал Константиновской: «Вот видите как хорошо, что Вы не вышли за меня замуж». Константиновская попросилась в Испанию, где шла гражданская война. Там она познакомилась с выдающимся кинорежиссером-документалистом Романом Карменом и, выйдя за него замуж, стала Кармен» (Хентова С. Удивительный Шостакович. СПб., 1993). (Примеч. ред.)] на Теруэльском фронте я встречалась не раз.

Когда я ей однажды пожаловалась на холод в помещении, где мы расположились, Константиновская ответила:

– Холод – это плохо, но от холода можно укрыться, а вот мне приходится со своим «неистовым» советником днем по бригадам ездить, а ночью над планами вместе с испанскими командирами сидеть. До того недавно доработалась, что пришлось разрезать боты, так от переутомления распухли ноги!

Меня поражало, сколько энергии и мужества в этой маленький, такой еще молоденькой девушке, какой она оставалась бодрой при большой перегрузке в работе и неудачах на фронте, совсем такой же, как неутомимый Колпакчи.

Мы ехали машиной на участок, откуда должны были идти на операцию. Я была полна раздумий и очень далека от оптимистических настроений.

Все случилось внезапно. Готовили людей, но никогда с Рудольфо не было даже разговора, что мы пойдем вместе с испанцами в тыл мятежников. Я знала, что он был в тылу у Деникина, в окружении, пробирался в свою часть пять суток и чуть было не влип при переходе через линию фронта, переодевшись под местного крестьянина; знала, что он обучал партизан диверсиям еще до Академии; но в тыл противника, да еще в чужой стране, он шел впервые.

Правда, у него нет семьи, и сирот не останется.

Рудольфо говорил, что, хотя не родился в рубашке, но уверен в успехе, так как «наша союзница – ночь». Я тогда не знала, что ему много раз доводилось перебрасывать разведчиков через границу.

Незаметно мы прибыли к штабу батальона. Тут Доминго и Рудольфо, с участием проводников, договорились с комбатом и направились к позициям роты, откуда нам предстояло идти в тыл мятежников.

Передний край оказался совсем иным, чем я представляла по военной подготовке в институте… Никаких окопов. Солдаты размещались в одинокой пустой избе пастуха. Вдали, по направлению к мятежникам, лес и… неизвестность, но командир роты утверждает, что фашистский заслон находится в другой пастушьей избе, километрах в двух западнее, и можно пройти незаметно даже в светлое время.

– Выделите ваших проводников, – попросил Доминго статного на вид, чисто выбритого командира роты с черно-красным галстуком.

– Нет приказа! – коротко ответил анархист, дымя сигаретой, и проводников не дал. Капитан выругался и приказал людям перекурить.

Вместе с командиром роты и нашими проводниками мы несколько минут осматривали местность в бинокль.

Впереди виднелся казавшийся густым темный лес. Перед ним на плоскогорье только редкие маленькие кустики, когда-то объеденные овцами.

– Засветло можно незаметно пройти по сухому руслу ручья до самого леса, – перевела я Рудольфо слова одного из проводников.

– Можно и засветло, – согласился Рудольфо. – Надо только договориться с командиром роты.

Анархист обещал обеспечить безопасность нашего выхода с позиции его роты.

До наступления темноты оставалось еще более часа, когда мы покинули пастушью избушку, где находилось небольшое подразделение анархистов.

Шли, пригнувшись, по сухому руслу ручья. Впереди проводники и два наших разведчика, за ними капитан Унгрия, Рудольфо и я, за мною Рубио с ручным пулеметом, а в хвосте колонны высокий Антонио Буйтраго.

На спине у каждого белые лоскутки с привязанными к ним гнилушками, чтобы ночью сзади идущим были видны те, кто шел впереди. Пистолетами и ножами вооружены все, но у большинства еще и карабины.

Посредине высохшего, извилистого ручья кем-то была протоптана настоящая тропинка. Изредка присаживались, чтобы нас не было видно, а разведчики и Доминго с Рудольфо просматривали местность.

– Все хорошо, – сказал Рудольфо, опуская бинокль. – Теперь многое зависит от надежности проводников. Эти малограмотные крестьяне гордились своей принадлежностью к ФАИ – Федерации анархистов Иберии. Больше того, они агитировали наших людей… переходить в анархисты.

– Нам нужны проводники, хорошо знающие местность и обстановку в тылу врага, не будем их агитировать, чтобы ушли от нас, – говорил Доминго Буйтраго, который рьяно взялся за воспитание проводников. – Если надо, разведчиков одевают в форму противника. Они ратуют за черно-красные повязки, так пусть некоторые наши люди их наденут, пусть анархисты считают, что их агитация имела успех, – наставлял капитан своего помощника.

Ко времени выхода в тыл мятежников Маркес первым делом надел черно-красный галстук и сталь пользоваться полным доверием проводников-анархистов.

Короткие сумерки и темная, безлунная ночь, да и звезд не было видно.

С наступлением ночи лес, к которому мы шли, растворился во тьме. Продвигались все медленнее, чтобы ничем не выдать себя. Но вот проводники остановились.

– Опасно! Близко лес! Там может быть враг! Надо выходить из долины. Перед лесом может быть ловушка, – прошептал один из проводников. Другой его поддержал. Я перевела сказанное Рудольфо.

– И что они предлагают? – спросил тот.

– Надо выйти из долины ручья и идти осторожно по самому краю берега и, как только начнет подниматься в небо вражеская осветительная ракета, сваливаться на землю и там замирать, пока не погаснет, – перевела я предостережение старшего проводника.

Идти вдоль ручья оказалось труднее. Тут уже не было нахоженной тропинки, встречались многочисленные промоины и другие неровности. Шли медленно, осторожно ступая, но нет-нет, да кто-нибудь попадет в углубление или заденет за обнаженный корень и даже упадет. А каждый шум мог нас выдать противнику.

Скоро мы должны были войти в таинственный лес. Напряжение усиливалось. Мне казалось, да и, видимо, другим, вот-вот может взвиться предательская ракета, и что тогда делать небольшой группе вдали от своих войск?