Зверский детектив. Боги манго

– …Сбой связан с невыключенным прибором блаженства одного из пассажиров. Не волнуйтесь, неполадка будет устранена…

– Слава Догу! – облегчённо выдохнул кто-то из семейства собачьих; семейство летело на юг из Дальних Сопок.

– Дорогие пассажиры, поскольку в зоне тумана полёт без навигации невозможен, Китоглав принял решение снять пассажира с неисправным внутренним прибором блаженства с рейса.

– Как это – «снять»? – прошептал Барсукот.

– Что значит «снять»? – заревел из пустоты Барсук Старший. – Именем закона приказываю вам, аисты авиации, оставить Младшего Барсука Полиции на борту, иначе я вас арестую!

– По закону вожак клина имеет право снять с рейса любого пассажира, представляющего опасность для других пассажиров или членов экипажа. – Аистесса возникла из тумана прямо перед носом Барсука Старшего. – Ваш Младший Барсук Полиции портит нам навигацию, а это опасно для всего клина. Кстати, вы, Старший Барсук Полиции, тоже будете сняты с рейса.

– Я? За что?!

– За перевес, который вы от нас скрыли. Клюв сотрудника «Аистиного клина» рассчитан на перевозку пассажиров низкой и средней жирности. Вы указали свою жирность как среднюю. Однако абсолютно очевидно, что это ложная информация. У вас высокая жирность. Вы слышите, как скрипит клюв вашего аиста-перевозчика? Ещё немного, и он треснет или вообще отвалится. Мы снимаем вас обоих с рейса прямо сейчас. А с Полиции Дальнего Леса будет списан штраф за порчу клюва и системы навигации… Аисты – перевозчики Барсуков Полиции, приготовиться к высадке пассажиров. Раз… Два…

– Вы что, не собираетесь даже снижаться? – уточнил Барсук Старший.

– Вы нас просто сбросите с высоты?! – заголосил Барсукот.

– В условиях плохой видимости и сбоя в системе навигации снижение не представляется возможным. Пассажиры спускаются и приземляются самостоятельно, в условиях свободного падения. …Три!

Два аиста-перевозчика синхронно разинули клювы – и выпустили Барсукота и Барсука Старшего.

По-прежнему ничего не видя, Барсукот просто почувствовал, что холодный, серый подшёрсток тумана стал хлестать его по ушам, вибриссам и морде гораздо сильнее. В животе защекотало – как будто слепой котёнок трогал его желудок тоненьким коготком.

– Я падаю, – сказал Барсукот.

– Я тоже, – отозвался Барсук из тумана. – Прощай, сынок.

«А я ведь не смогу напружиниться, потому что я запелёнут. Я разобьюсь», – успел подумать Барсукот, прежде чем в свободном падении вывалился из зоны тумана, прежде чем увидел, как, стремительно вращаясь волчками, к нему несутся снизу острые горные пики, и скалы, и камни. Прежде чем он услышал страшный крик Барсука.

Прежде чем наступила тьма.

Глава 6, в которой качают пустую колыбель

– Засыпают в тревоге и стра-а-ахе дети страуса и черепа-а-ахи, трубкозубик трясётся в пелё-о-онках, жаль газельку и антилопё-о-онка, – дрожащим голосом запела жирафа Рафаэлла. – Не успеют сказать даже «ме» и «бе», как гепарды и львы их возьму-у-ут себе, баю-бай, и в саванну утащат их колыбе-э-э-эль…

Рафаэлла покачала пустую плетёную колыбельку, смахнула слезу и продолжила петь:

– Страшно зверю родиться в наро-о-оде, неизысканным бы-ыть отро-о-одьем, но тебя сотворила приро-о-ода жирафёнком из знатной поро-о-оды…

Она посмотрела на аккуратную стопочку льняных распашонок, на крошечные накопытнички и шерстяные шапочки с прорезями для пробивающихся рожек, на разноцветные шарфики и воротнички для длинной и тонкой шеи, на вышитые гладью слюнявчики. Она сама связала и сшила сыну одежду, хотя обычно Изысканные Жирафы поручали это портным паукам. Но Рафаэлла любила работать копытами. «Ты как простая!» – укорял её муж. Но ей нравилось шить для Рафика. И вот теперь ей не на кого надевать все эти шапочки и распашонки.

Она подняла глаза на портрет сына, висевший над колыбелью. Из рамки на неё таращился огромными изумлёнными глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами, озорной, пятнистый, лопоухий жирафёнок с лохматым чубчиком, с крошечными, едва наметившимися рожками и с высунутым лиловым языком.

Портреты Рафика были везде, вся резиденция Изысканных была увешана ими. Вот только портреты не могли заменить самого Рафика. Новорожденного детёныша, долгожданного детёныша, который пробыл с ней так недолго.

– И тебя не посмеет никто-о-о сожрать, ведь тебя защищает вомба-а-атов рать, баю-бай, от вомбатов врагам надо когти рва-а-ать…

– Вомбаты не защитили нашего Рафика, – констатировала свекровь Рафаэллы, Рафаэлла-мать, как всегда, вошедшая в детскую без стука. – Ты зря их вызвала из Эвкалиптового Леса. Они бестолковые.

– Зато вомбаты верно служат Изысканным, в отличие от обезьян и гиеновидных собак, которые в любой момент способны уйти к врагам.

– Вомбаты – наёмники. Их верность покупается за кокоши.

– И замечательно! Я лучше заплачу вомбату за верность, чем получу предательство макаки совершенно бесплатно.

– Верность ни к чему, если она продаётся в комплекте с тупостью. Вомбаты не сберегли Рафика, – упрямо повторила пожилая жирафа. – А потом ещё и упустили опасных преступников…

– Мы казнили всех виновных вомбатов.

– …преступников, которые, скорее всего, похитили Рафика и убили.

– Его не убили! Не смейте так говорить! Жирафик жив, и мы найдём его! – Рафаэлла закрыла копытом лицо.

– Долго ты собираешься заниматься ерундой, качать пустую колыбель и сопли на копыто мотать?

– Вы считаете, потерять первенца – это ерунда, Рафаэлла-мать?! – Молодая жирафа трагически изогнула длинную шею со всем изяществом и достоинством, на какие была способна.

– Я считаю, нужно действовать.

– А мы не действуем? Всё Редколесье увешано портретами Рафика с обещанием вознаграждения нашедшему. Подняты все вомбаты, все гиеновидные собаки и все мелкие породы обезьян, сохранивших нам верность. На Львиный Стан совершено два налёта. Шаман ежедневно приносит растительные и зверские жертвы Богам Манго… – Рафаэлла трижды клацнула зубами, – во имя спасения Рафика. И главное – к нам едут Барсуки Полиции.

– И чем же нам помогут Барсуки Полиции? – Пожилая жирафа подошла к колыбели и заглянула в неё, изогнув морщинистую, дряблую шею. – Чем могут быть полезны какие-то барсуки, когда бессильна целая армия вомбатов, когда бессильны Изысканные?

– Ваш сын и мой муж, Изысканный Жираф Раф, да наполнятся живительной влагой следы его копыт, призвал их из Дальнего Леса, потому что верит в их талант сыщиков. Вы хотите оспорить его решение, Рафаэлла-мать?

– Ну что ты, Рафаэлла! Желания моего сына для меня закон.

– Мне так не показалось. Но, конечно, не мне судить, Рафаэлла-мать.

– Конечно же, не тебе. Что ты знаешь об отношениях матери и детёныша? Ты ведь даже уже не жирафамать. – Рафаэлла Старшая вздохнула. – Я опять единственная жирафамать в клане Изысканных.

– Я тоже жирафамать! – голос Рафаэллы Младшей сорвался на крик.

– Потерявшая детёныша теряет вместе с ним и статус жирафаматери. И не смеет повышать на настоящую жирафамать голос.

Рафаэлла Младшая почувствовала, что рожки её напряглись в инстинктивном желании боднуть обидчицу. Нет, даже не боднуть – а ударить по-настоящему сильно и больно, ударить так, чтобы та упала на каменный пол, заслонилась копытами и молила о пощаде. Рафаэлла часто представляла себе этот удар. Пустые фантазии… Её рожки – бесполезные, короткие, покрытые мягкой шерстью наросты, неспособные причинить боль. Вот если бы её собственная мама была жива, она бы не дала свою дочь в обиду этой старухе. Но её мама, заботливая, добрая мама, погибла от жажды, когда Рафаэлла была малышкой. И без мамы малышка выросла ни на что не способной. Даже если бы у неё были рога оленя, она бы не осмелилась их применить. Рафаэлла ненавидела свои рожки. Ненавидела себя саму. Мямля. Рохля. Плохая жирафамать. Вообще не жирафамать.

– Я прошу вас, Рафаэлла-мать, оставить меня сейчас наедине с моим горем, – вежливо сказала она. – Я хотела бы допеть колыбельную, под которую так любил засыпать мой детёныш.

– Ты не можешь петь колыбельную при мне? При матери своего мужа?

– Дело в том, что я собираюсь не просто петь, но ещё и мотать сопли на копыто, Рафаэлла-мать. Я боюсь, это может быть вам неприятно.

– И то верно. – Рафаэлла-мать тяжело поцокала к выходу. – Когда закончишь, прибери на чердаке, я туда уже не дотягиваюсь.

– Вообще-то, у нас есть слуги, – возразила жирафа Рафаэлла.