Гора ветров

– Ну, – протянула она уклончиво, – интересно…

Он молчал.

Таня улыбнулась и рассказала ему историю про молодого человека на военной службе, его любовь и переплет, в который он угодил, добавив страстей, ужасных сцен, и, ловко вырулив к счастливому концу, вопросительно посмотрела на Сашу.

Он следовал за сюжетом, забыв обо всем на свете. До сих пор ему не доводилось знать об арабской сказительнице. Но вряд ли он смог бы узнать о феномене Шахерезады больше, чем за те двадцать минут, которые он прожил, обратившись в слух.

Однако смутное чувство, что это все где-то уже было, не оставляло его…

А Таня вовсю смеялась, наслаждаясь эффектом.

– Сама придумала?

– Ну ты даешь! «Капитанская дочка» Пушкина. Ее в школе проходят, – она смотрела на него с улыбкой, и улыбка эта была такая, что обидеться было совершенно невозможно.

– И мы проходили?

– Проходили, – Таня хохотала. – Я пойду.

Выглянуло солнце.

Проведя ее через гараж, Саша сказал:

– Съездим куда-нибудь?

– Конечно! – и пошла домой.

Он смотрел ей вслед как обычно, из глубины гаража. Дождь кончился. С темной стены вспорхнула бабочка и метнулась на улицу. Солнце сияло.

4

Домыв крылечко, Танечка растянула тряпку на двух гвоздях, вбитых в стену веранды на задворках. Хлопнула калитка, послышались шаги. Она обошла крылечко и скинула сандалии, ступив на влажный еще пол.

– Здоро?во! – Инка запустила руку в карман и молча зачерпнула горсть семечек.

– Разувайся-ка! И подожди, воду вылью, – Таня направилась к яблоне, плюхнула воду в ровный ряд картошки, опрокинула ведро на настил позади крылечка.

– У папы завтра выходной, мы поедем на речку. Танька, поехали с нами!

Через пять минут они уже лузгали семечки и обсуждали грядущий вояж.

– Будем рыбачить, – деловито сказала Инка.

– Ну-ну.

Последовал взрыв смеха.

– Только папа сказал – пораньше…

Проснувшись, Таня нетерпеливо подобралась к окну и отодвинула краешек занавески: погодка не подводила.

Делая вид, что завтракает, она кивала головой бесконечным бабушкиным наставлениям.

– Еду-то забыла, заполошная, – кричала бабушка вслед и протягивала корзинку.

Таня неслась к Инкиному дому, где уже вовсю кипели сборы. Алка бросилась к ней навстречу, обхватила руками и повисла, заглядывая в глаза.

– Я клещ, – время от времени хорошенькая Алка считала нужным напоминать о своей привилегии цепляться в кого ей вздумается.

Инка вышла с сумкой, из которой торчали бадминтонные ракетки. Таня в знак приветствия подбросила в руке старый волейбольный мячик, который несла под мышкой.

– А ну-ка, девчонки, живо, – Инкин отец открыл дверцу оранжевого москвича.

Инка с Таней уселись на заднее сиденье. Алка куда-то пропала. Завелся мотор, мама запирала входную дверь.

– Алка, – крикнула она, – где тебя носит?

Та показалась из-за угла дома, таща на руках нелепого, непонятного цвета щенка круглым брюхом кверху. Он энергично вырывался. С Алкой это было бесполезно.

– Он хочет с нами, – она взяла привычную ноту. Момент был рассчитан с ювелирной точностью. Мать только открыла рот, как отец высунулся из машины и махнул рукой. Щенок и девчонки поместились сзади, родители – спереди.

Дорогой Таня молчала. Она смотрела на эту семью, и их простая жизнь казалась ей каким-то неправдоподобным счастьем. Она примечала множество деталей, которые Инка с Алкой принимали как должное. Ее поражала сама упорядоченность, устроенность быта. В их большом доме у каждой из девчонок была своя комната, свой письменный стол, своя кровать… Бытовая составляющая никогда не была главной ни для Таниной бабушки, ни для ее матери. И до недавнего времени совершенно не волновала девочку. Но в последнее время она думала об этой материальной стороне жизни все чаще и чаще. И не отдавала себе отчета, отчего так происходило.

В попытках нащупать секрет счастливой, как казалось, жизни других семей ее мысль не знала покоя. В своих блужданиях она подозрительно часто натыкалась на одно из детских воспоминаний, которые сидели в сознании колодой картинок.

Первоклассницей она приходит домой из школы и чувствует: что-то изменилось. Проходит в большую комнату и видит, что окна занавешены новыми шторами. «Тебе нравится?» – спрашивает мама. Она ничего не отвечает, только смотрит. И какое-то прекрасное ощущение обволакивает ее всю. Завернутая в эти шторы, комната словно говорит о возможности неведомой, полной покоя и счастья жизни.

Если бы только Таня знала, что этими шторами была отмечена последняя и, как быстро выяснилось, бесплодная попытка ее родителей быть вместе! Но она не знала этого. И магическая вера в уют, порождающий счастье, без спросу поселилась и жила в ее душе.

Дорога до таежной речки заняла самое большое час. Когда двигатель был заглушен, на мгновение их обступила тишина, в которой жило пение птиц, стрекот кузнечиков, звуки легких шорохов из кустов.

Мама девочек вылезла из машины и потянулась. Большая женщина с серо-голубыми глазами; ее пепельные волосы подлежали ежедневной завивке. Она раскинула покрывало, достала разделочную доску и кухонное полотенце, красиво нарезала колбасу, сыр, овощи, от души накрывая этот немудреный стол. Перламутровый маникюр – зависть всех соседок – играл на солнце. Грядки она полола только в перчатках. Как родная сестра эта женщина была похожа на те иностранные переводные картинки с броскими блондинками и брюнетками, что покрывали гитары и мопеды парней из семидесятых. Образ намеренно поддерживался до сих пор.

Она приехала в этот городок из деревни, нашла работу кастелянши в детском саду и жила у родственников, когда Павел вернулся из армии. После недолгих ухаживаний они поженились, и муж привел ее в свой большой дом, который они строили вместе с отцом. Там молодая сноха пришлась ко двору и, став женой и матерью, осталась этим вполне довольна.

Павел, отец девочек, работал шофером, возил директора большого завода, жившего недалеко от них в большом служебном доме. Работа эта не забирала много сил и оставляла достаточно свободного времени. Павел был высок, узок в кости, сутуловат. Темные волосы носил длиннее, чем было принято. Усы были предметом его неустанной заботы и тайной гордости. Однако у женщин он особого успеха не имел, проигрывая это соревнование брутальным особям с соседних улиц, которые пили, как лошади, и колошматили своих жен кто во что горазд.

Поздний и единственный сын простых родителей, он ни в чем не знал отказа. С детства его основную страсть составляли автомобили. К тридцати годам ему удалось обзавестись москвичом – директор помог. Много времени Павел проводил в своем гараже, соседские мужики шли к нему за советом, и он никому не отказывал. Но на радость жены с ними он почти не пил, что ему прощалось вопреки неписаным законам этой клубной культуры.

Павел искренне не понимал, как люди работают на производстве, изо дня в день выполняя одно и то же. Кроме автомобилей, свою жизнь он заполнял самыми разными вещами. Его техническое призвание странным образом переплеталось с потребностью в красоте. Он увлеченно занимался устройством своего дома: наладил паровое отопление, пристроил не лишенную изящества веранду. Баню он устроил по образу и подобию сауны, о которой никто в их местах и слыхом не слыхивал. Все инженерные и, так сказать, художественные идеи он черпал в журналах, кипами лежащих в его мастерской.

Он разводил породистых голубей и держал странных на вид собак. Огород его, как говорили соседи, был «устроен по уму». Все живое тянулось к нему. Дочерей своих он любил бесконечно, никогда, однако, не показывая этого на людях. С женой они жили мирно, и всем окрестным сплетницам в их семье не к чему было придраться.

Девчонки скинули одежду и неловко, по каменистому дну вошли в обжигающе холодную воду. Раз, два, три – и они уже бултыхались и плескались. Через пять минут Алка начала ныть. Они вышли и растянулись на старых полотенцах.

Солнышко пригревало, спины обсыхали. Щенок, по горло сытый Алкиными тисканьями и не пожелавший участвовать в купании, развалился в тени. Когда девчонки угомонились, он неловко поднялся на крепенькие передние лапы, пристроил задние под круглый животик, зевнул. Потом встал, нерешительно махнул коротким хвостиком и заковылял к Тане. Ткнул мокрый нос в ее бок. Она повернула голову. Протянула руку и погладила его. Он лизнул ладонь и неловко завалился. Таня гладила его по головке и по пузику.

Инка деловито разматывала удочку.