Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного

– Очень мне нужно молоко, оно противное… – отчетливо прошипел ее младший ребенок и ойкнул от подзатыльника старшего.

– А ну не драться, – присел я между ними на корточки – лучше зубы поточите, вот вам… – достал свои бутерброды. У мальчишек скулы свело, и опустил я глаза, не желая видеть, как они куски эти возьмут, как поделят – на троих, и материнская доля побольше, как мать у них все это отберет и припрячет, чтобы с кипятком потом прикусывать… Хорошо на дележку хлеба в детстве я насмотрелся, дорогие товарищи, не желаю больше глядеть! Что говорите?.. Ах, вы не видали, вам интересно…

Не надо, товарищи потомки. Уверяю вас – ничего хорошего…

Кстати, никогда бы раньше не подумал, что Колчак, адмирал и сын генерала, по молодости всласть наголодался: вы небось это знаете?..

Один из моих бойцов-дымарей крякнул, закопошился за пазухой и вытащил закусанную краюху.

– Вот, значит, – прогудел – возьмите, барынька…

Колокольцева всхлипнула – и закрылась ладонями, облегчаясь наконец слезами. Гимназистики как по команде глянули требовательно на меня, я палец к губам приложил: не мешайтесь, мол, дайте проплакаться… Кивнули оба.

– Тебя как зовут?.. – спрашиваю младшего заговорщицким тоном.

– Же… Евгений, – пыхтит с достоинством.

– Виктор, – не выдерживает дискриминации старший.

– Ну, какие имена хорошие, благородство с победой, – говорю – а носоглотки не очень… И голоса гнусавые у обоих. Давно ртом дышите?

Детвора переглянулась, а врать не обучены оба, из такого материала из благоприятном стечении обстоятельств Колчаки получаются, и даже со всеми регалиями:

– Давно… – признались хором.

Еще бы недавно, дорогие мои, когда деформация лицевого скелета налицо, побей меня киця лапой за такой неприятный каламбур… Прикус неправильный, зубки как у зайчишек торчат, губешки верхние вздернуты – аденоидит в тяжелой форме. Нелеченый… Худосочные, малокровные, плечи узкие, грудь впалая, небось и все сопутствующие радости в наличии. Эх…

– И животы частенько побаливают?.. И головы, а? – вздыхаю.

Потупились. Потом Виктор, старший:

– Ага… А откуда вы знаете, господин чекист?.. Вы доктор?.. Нас доктор смотрел много раз, но не спрашивал про живот!

– А я не простой доктор, я угадывать умею, – говорю – даже то, что вы ни маме, ни доктору не рассказываете! Ведь не рассказываете же?.. Не бойтесь, не выдам… – улыбаюсь. Они дыхание перевели, которое я немедленно понюхал. И не очень оно мне понравилось, сами понимаете.

– А… А вы нас пальцем смотреть в горле будете?.. – с отчаянной решимостью осведомился младший, Евгений, морщась и сглатывая заранее на всякий случай.

– Лучше вы посмотрите мне на пальцы, – показываю ладони – как думаете: они в ваши рты пролезут?.. Ну что тут смешного… Это же мне придется за зеркальцем бегать по морозу!

И почему я без саквояжа на обыск пришел, думал же, что пригодится, садовая моя голова.

– Товарищ Чудновский! Прикажите принести, – потянул меня за рукав расставшийся с краюхой дымарь. Я отмахиваюсь:

– Лучше дай, – говорю – если есть, монету… А еще лучше – сразу две.

Он загоготал, знает, зачем мне понадобилось, и коварно вручает пятаки. Такие – слегка позеленевшие. А я пятаки двумя пальцами аккуратно сворачиваю в трубочки.

– Нате, – протягиваю на ладони мальчишкам – берите… Осторожнее только, горячие.

Гимназистики склюнули сувениры с руки у меня и спросили почти хором:

– И столовую ложку можете узлом завязать?.. – как-то подозрительно постреливая глазами в сторону буфета.

– Нет, – отвечаю – ложку не могу, ваша мама не позволит… Не позволите же, Наталья Алексеевна?.. А если я вашим мальчикам помогу, разрешите… Ложку. А лучше две…

– Господин чекист… Господин доктор! – вскинулась Колокольцева, разом высушив все слезы, зато слова из нее хлынули Ниагарой. Про сыновние непрерывные отиты с ангинами и катарами желудка, от которых не отделаться никак – совсем до крайности дошло… Заставьте Бога молить..

Заставил, куда деваться. Пообещал завтра прийти с инструментами.

– Самуил! – сказал мне Попов на обратном пути – ты только потомственных дворян обслуживаешь или личные тоже подойдут?.. А то у меня, понимаешь… Желудок побаливает!

– Я тебе, – отвечаю – и без осмотра могу сказать, что с тобою не так, и диету назначить!

Как вы думаете, дорогие мои потомки, что случится с человеком, если он после сыпного тифа возможности нормально питаться будет лишен?.. А, вы спрашиваете, что такое сыпной тиф? Вы не знаете?.. Правда?…

Тогда я ничего о нем вам не скажу, пребывайте в счастливом неведении, а я за вас буду радоваться!! Упомяну только, что нам, большевикам, в Сибири чрезвычайную комиссию по борьбе с тифом пришлось создавать… А сыпняк Попов подхватил в тюрьме. Вдвоем они с Колчаком без чувств лежали одновременно: у одного тиф, у другого воспаление легких. Оба до сих пор и дохлые…

Лучше слушайте, какие они оказались – братишки Колокольцевы, Виктор с Евгением, то есть я-то их по домашнему стал называть: Витя, Женечка, потому что оперировать мне мальчишек все-таки пришлось. Их аденотомировали обоих несколько лет назад, но она же после слишком раннего удаления отрастает заново, сия пресловутая глоточная лимфоидная ткань, от которой столько бед! Вот Женя и говорит мне, уже завернутый в простыню:

– А это будет очень больно?. Мне маленькому отрезали, я и не помню… Помню, что очень страшно…

– А сейчас как?.. – тихо спрашиваю, протирая спиртовым тампоном ему лицо. Морщится сосредоточенно:

– Тоже страшно… Но, наверное, не так сильно…

– это очень, – говорю – хорошо, что не сильно… Знаешь, почему так получается – потому что ты сильнее! Страх вообще такое дело, которое нельзя выбросить… А вот пересилить… Женя, послушай меня. Больно будет, но совсем недолго и не слишком: я сейчас сделаю обезболивание, и большая часть чувствительности пропадет, понимаешь?.. А наркотизировать, вводить в сон, чтобы совсем ничего не было слышно, мне тебя нельзя. Будет кровь, и ты во сне захлебнешься. Так-то ее выплюнуть можно, правда?..

Смотрю, он улыбается.

– Спасибо, – говорит – Самуил Гедальевич, за предупреждение, а то доктора не предупреждают обычно… Наоборот… Говорят, что больно не будет. Можно… Можно меня не держать?.. Я вытерплю, честное благородное слово! А когда держат… Так унизительно, так… Вы ведь понимаете?..

– Понимаю, – отвечаю – и что честное слово значит, понимаю. Только сначала посмотри сюда… Это кольцеобразный нож – называется аденотом. Он очень, очень острый, Женя… Специально для того, чтобы оперировать быстро. Если ты дернешься, я тебя порежу. Там, в горле. И никогда себе этого не смогу простить, даже если меня твоя мама простит… Ты ведь тоже понимаешь?..

– Я понимаю, – улыбка у него вдруг стала просто как надрезанный (ассоциация к месту…)

арбуз: до ушей – я теперь совсем не боюсь! Ничуточки, потому что вы нож показали! Все доктора инструменты прячут, а вы показываете!

– Я тебе потом его дам подержать, – обещаю – только резать им ничего не надо, там за точка специальная, ее очень просто испортить, и лезвие не трогай… А впрочем… Если хочешь узнать, как можно порезаться без боли…

– Ух, законно, – он аж подпрыгнул – давайте, Самуил Гедальевич, скорее! А Витьке я только издали покажу… Вот его завидки возьмут.

– Э, нет, тогда я тебя держать велю, если будешь жадничать. Не будешь?.. Договорились?.. Тогда снова дезинфецируемся, а то пока мы разговаривали, все улетучилось… Скажет мне твоя мама, что я тебя водкой поил… Тебе смешно, а меня отругают. Теперь анестетик… Предупреждаю, он невкусный, пробовать его не надо… Вот и отлично, помнишь как я тебя дышать учил? Начинаем: вдохнуть… Задержать дыхание. Рот открой пошире…

– Какой же ты сегодня счастливый, братишка, – улыбнулся мне в тот вечер Колчак – не иначе больных нашел! Самуилинька, если все вокруг захворают, тогда тебе самое большое счастье привалит, да?..

Я головой мотаю – кудри прыгают.

– Сам знаешь, – говорю – что наоборот!