Монастырь, Руническая повесть

– Что!? – Я разогнулся. От резкого движения или от голода у меня пошли перед глазами круги и пятна.

Один из покойных встал и с недоумением смотрел на нас. Это был Сума. С него-то я и снял сапоги.

– Братцы, вы что, похоронить меня решили заживо? – Он слабо улыбался и зябко переступал с ноги на ногу. – Сапоги-то мои видел кто?

– Да ты стяни с кого-нибудь из них, поди не обеднеют, – Бородач махнул рукой на двух оставшихся покойников. Сума последовал его совету и через мгновение уже был обутым.

– Слушайте, братцы, пора это безобразие-то с сапогами заканчивать. Это же просто кошмар какой-то! Просыпаешься утром, а мало того, что босой, так тебя ж еще и погребать собираются.

Я снова начал копать. Хорошо, что Сума живой – могилу теперь придется меньше делать.

– Остальные-то точно мертвые? – Сума пнул носком сапога один, потом другой труп. Они, окоченевшие, не шевельнулись. – А что у нас с едой-то?

Сума отличался одной особенностью – он очень любил поесть, что в условиях войны, а тем более отступления было почти невозможно, а он, похоже, постоянно думал только о еде. По крайней мере, его воспоминания о том, какие чудесные пироги и соления готовила его мама, для меня были просто невыносимы. Я придерживался общепринятого негласного правила не вспоминать о мирном времени. Хотя бы вслух.

– А ничего у нас с едой, Сума, ничего. – Бородач сменил меня и спрыгнул в яму. – Мы же в монастыре и питаться теперь будем исключительно святым духом.

– Ох… Так дело-то не пойдет… – Сума стоял как в воду опущенный. – Это ведь не правильно, чтобы совсем никто не заботился о пропитании-то…

– Абсолютно с тобой согласен, – Бородач выкинул из могилы ком земли. – Ты и займись этим. Походи по окрестностям, попроси милостыню, может, даст кто.

Глава 3

Временами бывает ощущение, что все происходящее вокруг – неправда, сон, фантазия, нереальность; что все окружающее тебя – всего лишь придуманное кем-то испытание на Пути. Кажется, стоит открыть глаза – и все станет ясным, простым и понятным.

Это состояние похоже на мгновение перед тем, как ступишь на раскачивающийся ветром зыбкий и неустойчивый подвесной мост, который соединяет то, что было разъединено и не связано.

Я увидел, как что-то сверкнуло в земле. Я встал на колени и протянул руку к сверкнувшему на солнце предмету. Это был небольшой круглый медальон с витиеватым рисунком, висящий на кожаном шнурке. Наверное, золотой. Я потер его, он ярко блеснул на солнце.

– Ох, гляди-ка, Бородач, что Серый-то нашел. Дай-ка. – Щурясь, Сума взял медальон повертел его в руках и вернул мне. – Повезло-то как!

Сума почесал живот и пошел прочь, шаркая по брусчатке и переваливаясь с ноги на ногу. Я размял дрожащими пальцами новый ком земли, выкинутый Бородачом, но ничего больше мне не попалось.

– Это к удаче, – сухо сказал Бородач.

– Я даже знаю к какой. – Я надел медальон на шею. Холодом он обжег мне кожу. Но это ощущение моментально прошло. – Сума живой, значит, от голода мы точно не умрем.

Мы аккуратно положили в могилу наших погибших товарищей, проверив напоследок их карманы, но ничего не обнаружили кроме дыр. Когда же начали засыпать их землей, во внутренний дворик вбежал наш Командир, в расстегнутой рубахе, мокрый от пота.

– Отставить! Прекратите! Это общее дело! – Размахивал он руками.

– Как могилы копать – так наше с Серым дело, а закапывать – общее? – Бородач недовольно посмотрел на Командира.

– Отставить! – На его щеках горел нездоровый румянец. – Вы же самые крепкие из оставшихся бойцов. Как вам только не совестно так говорить!

Я сел на гору сырой земли и посмотрел на небо. Над сияющими шатровыми куполами летали, галдя, галки, белые облака неслись с невероятной быстротой, а Солнце припекало, как будто вернулось лето. Кто-то тронул меня за плечо. Бородач стоял надо мной и закрывал полнеба.

– Почетный караул, – тихо сказал он.

Я встал и посмотрел по сторонам.

Семь человек – вот и все, что осталось от нашего отряда. Кучка оборванных, голодных, испуганных и разуверившихся во всем людей – вот что сейчас мы собой представляли.

– Мы не забудем вас! – Услышал я конец речи Командира. – Мы все, как один, будем вас помнить. Вы останетесь в наших сердцах! Прощайте!

Он кинул горсть дымящейся земли, и все остальные последовали его примеру. Я взялся за лопату и засыпал бойцов.

Как не пафосно звучали слова Командира, как не высокопарно, но я знал, что он говорил искренне, иначе он и не может. Да и как еще тут скажешь? Конечно, мы будем вас помнить. А если завтра кто-то присоединится к вам, мы не забудем и его, до тех пор, пока не умрем сами.

Глава 4

Иногда бывает какое-то особое, ни с чем не сравнимое предчувствие. Вот-вот – и что-то значимое произойдет в твоей жизни. Что-то важное. Именно то, для чего ты и родился! Это чувство может ничем и не обернуться, но бывает, что действительно это что-то происходит. И ты выходишь на свою Дорогу.

Это чувство может возникать периодически и отпускать, а может катиться лавиной, снежным комом сжимая сердце от осознания этого чего-то предстоящего.

Это похоже на головоломку, которая вот-вот начнет складываться. Ты как будто бы её разгадал, но все же не совсем. И в тайне надеешься на то, что она сама даст тебе подсказку.

Я втянул осенний воздух ноздрями. Пахло опавшей прелой листвой, сырой землей, Рекой и… едой. Пахло кашей.

Месяц. Да, приблизительно месяц прошел с тех пор, когда на привале Сума готовил кашу, а после этого только сухомятка и холодная вода или спирт, случайно найденный в чьем-то чужом брошенном доме.

Я кинул последний взгляд на могилу. Вроде бы все чинно. Воткнул в бурую землю лопату и пошел на запах.

Кашеварил, конечно, сам Сума. Он раздавал еду, приговаривая:

– Ох, оголодали, ребятки. Ничего-ничего, я накормлю вас.

Я подошел к котлу и остановился. В котле бурлила каша. Это было прекрасное и завораживающее зрелище.

– Где ты раздобыл все это? – Я кивнул на варево.

– Впечатляет? Вот, не поленился, зашел-таки в кладовую-то! – Сума бухнул в миску еду и протянул мне. – Подходи за добавкой… —Он заговорщицки подмигнул мне и кивнул на небольшую дверцу в стене: – Там полно всего. Можем спокойно зимовать, пока такая неопределенность-то в воздухе витает. Тем более, – сказал он намного тише, – похоже, что далеко не все перезимуют-то. – Он выразительно посмотрел на давящегося кашлем Командира. – Совсем сдает.

– Что с ним? – Я привык, что Командир вечно простужен и не обращал внимания на его частые приступы кашля.

– Что-что… – отмахнулся от меня Сума. – Иди, ешь.

Я вышел во двор и присел на каменную ступеньку рядом с молоденьким босым солдатом.

– Осталось только помыться для полного счастья, – сказал он, с набитым кашей ртом.

–Неплохо бы, – согласился я, скребя ложкой по дну миски. – Ты когда к нам прибился? Что-то я тебя не припомню.

– Просто не обращали внимание. – Солдатик пожал плечами и виновато улыбнулся широким ртом. Я посмотрел на него внимательнее. Ну да, определенно я его раньше видел. Щуплый. Лысый. Похожий на кузнечика – коленки и лопатки торчат из-под драной шинели.

– Как зовут тебя, напомни. – Я облизал ложку и покосился на мешающего в котле кашу Суму.

– Да Сурик я. – Он снова улыбнулся.