– Может быть, эти ловцы снов вам помогают? Может, они и другим помогут?
Она глубоко задумалась. Унимо стал рассматривать ближайшего к нему ловца снов: тонкие переплетения серых нитей, основа из серебристой проволоки, синие неровные бусины и крошечные воробьиные перья.
– Может быть, – наконец серьёзно сказала она.
Несмотря на сумрак, Унимо на мгновение показалось, что за окном пробудился весенний лес: капель, птичий гомон, солнечные зайчики, прыгающие из луж… Он удивлённо посмотрел на хозяйку дома: даже не верилось, что она не из реальнейшего.
– Хорошо, – бодро отозвался Унимо, выступая в непривычной для себя роли ловца последней надежды. – Но как сделать ловца снов для каждого жителя города?
– Легко, если каждый сделает сам. Нужно только не жалеть переплетений основы и найти то, что нравится. Мне, например, нравятся перья, стеклянные шарики и буквы.
– Это заметно, – улыбнулся Унимо.
Во всех ловцах снов, что висели в комнате, были перья: от длинных чернильно-чёрных вороньих до воробьиного пуха, к которому так и тянуло прикоснуться, чтобы ощутить, какой он мягкий. Стеклянные шарики голубого, синего и зелёного цветов, оплетённые, как большие стеклянные поплавки в сетях рыбаков Островной стороны. И буквы: поодиночке и целыми надписями, лаконичные и с немыслимыми завитками.
– А что нравится вам?
Унимо растерялся. Но следовало постараться вспомнить.
– Ракушки. Такие, которые остаются на песке после прилива, блестящие на солнце после шторма.
Она покачала головой:
– Ракушки. Пустые дома. Плохо.
Унимо улыбнулся:
– Не так плохо: значит, дома были.
Она подумала и кивнула.
– И пуговицы, – быстро добавил Унимо.
Которые она пришивала к игрушкам, круглолицым совам и зайцам, и они оживали.
Лика-Лу снова кивнула и принялась искать что-то.
– Посидите пока, я скоро, – донеслось из дальнего угла, заваленного вещами.
За окном была весна.
Потом наступило лето.
Потом пришла осень.
– Вот! – Лика-Лу сияла.
И было из-за чего: на тонкой верёвочке она держала самого прекрасного ловца снов: причудливо изогнутый прут остролиста трогательно пытался изобразить круг, серебристые нити переплетались в прихотливом узоре, нежно обнимая перламутровые ракушки и большие чёрные, похожие на глаза рыб, пуговицы. Несколько пуговиц и ракушек покачивалось на нитках внизу, украшенные воробьиными перьями.
– Перья – от меня, на счастье.
Унимо улыбался.
– Теперь-то мне не страшны кошмары.
Лика-Лу покачала головой:
– Свои – не страшны. Но ведь есть ещё чужие.
– Чужие?
– Как в той детской считалочке, помните?
Унимо помнил.
Они входят без стука и смотрят так,
будто кровь котят на моих руках:
с омерзением,
с презрением,
требуя справедливости.
Дом улыбается уголками стен,
щёлкают ставни-челюсти:
«Съем! Съем! Съем!»
Не поможет спрятаться под кровать:
«Вот и всё, дружок, мы идём искать!»
Улучив момент, я бегу к тебе –
так, что сердце плещется в голове,
по ступенькам –
вверх,
открываю
дверь…
Вот теперь не страшно,