Камень изо льда

– Какая тебе разница?

– Тебе ведь некуда идти. Там, за академией, у тебя ничего и никого нет. Тебе не удаётся учёба, скажешь? С твоими знаниями и способностями ты бы давно мог свалить отсюда и стать полноценным, настоящим охотником, а не мучиться среди тех, кто младше тебя, среди тех, кто слабей и глупей тебя. Но вряд ли ты так самоутверждаешься, я слишком хорошо знаю тебя, Карл. Проблема в другом. Ты просто боишься жизни!

Логан словно со стороны увидел, как Карл вскочил и замахнулся на него. А после он уже едва ли что-то помнил. Последним кадром было отлетевшее в сторону тело юноши. Линия челюсти Логана изменилась, грудь покрылась шерстью. Он редко принимал полную форму трансформации, обычно оставаясь человекоподобным. Но сейчас его довели до той стадии гнева, когда сущность просыпалась сама, даже без полнолуния. Таков был удел искусственных оборотней… Футболка, в которой он был, треснула и опала на землю, брюки же лишь порвались в нескольких местах, но остались на животном. Зверь сбил Карла с ног мощным ударом лапы, после одним огромным прыжком добрался до него, едва не пришпилив к арене, и замахнулся. Карл, лежавший лицом к земле, укрыл затылок руками. Возможно, это спасло его жизнь. Через мгновение что-то просвистело в воздухе, и раздался короткий крик. Логан никогда прежде не слышал, чтобы его ученик вскрикивал от боли. И этот пронизывающий звук голоса заставил его очнуться.

Зверь отшатнулся, сделав шаг назад, сойдя с Карла. Шерсть ушла под кожу, всё ещё вызывая чудовищный зуд, лохмотья штанов опали на кожу ног, оскал исчез, лишь раздражённый белок был красным. Логан отдышался, после оглядел неподвижное тело юноши, по едва ли не взрыхлённой спине которого текла кровь.

– Карл… – мужчина бросился к юноше, в первые несколько мгновений побоявшись его трогать. После он осторожно поднял его, прижав к себе, чтоб не уронить, и сделал мощный прыжок – сила оборотня оставалась в нём даже в человеческом обличье. Вскоре они оказались в его комнате, которая также располагалась на арене. Логан обработал рану, но поскольку та была глубокой и довольно широкой – ему пришлось её зашить. К счастью или нет, но благодаря долгим скитаниям он умел это делать. Лишь после всего этого он перевязал юношу. Его руки подрагивали – он впервые за очень долгое время сорвался. На сущие мгновения – но сорвался.

Карл пришёл в себя нескоро и с трудом сел на походной кровати Логана.

– Чувствуешь все конечности? – сразу спросил мужчина. Он боялся, что задел позвоночник. По этой же причине он испугался нести юношу в госпиталь. Карл перевёл на него взгляд, его радужка вновь светилась. Юноша поднялся, попытавшись надеть свитер. Логан хотел ему помочь, но Карл резко отмахнулся от него, тут же скривившись от укола боли, побелев от неё.

– Не трогай меня. И смей… ко мне подходить. Этого я тебе не прощу.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не приходил в луну…

– Я не о шраме, Логан! Я о твоих словах.

И с этими словами Карл быстро ушёл из комнаты. Как, казалось, ушёл из жизни Логана. И по этой реакции мужчина понял: он действительно был прав.

* * *

Карл открыл глаза. На его груди сопела белка, нагло улегшаяся поверх одеяла на хозяина. Юноша взглянул на часы, слегка подсветив глаза, чтобы увидеть в темноте. Было около полуночи. Рафаэль спал, уткнувшись в подушку щекой. Юноша сел, переложил Гектора на подушку, беззвучно оделся и прошёл к маленькому холодильнику. Достав оттуда что-то, Карл убрал это в рюкзак, закинув туда же нечто, что достал из его своей сумки, всегда стоявшей у кровати. После этого юноша, не разбудив Рафаэля, покинул комнату.

В чистом ночном небе мерцание звёзд затмевало яркое сияние лунного диска. Казалось, это ядовитое свечение проникало под кожу и прожигало насквозь, словно концентрированная кислота. Карл дошёл до арены, закрыв за собой дверь и пройдя к одному из крытых её помещений. Внутри от стены к стене слонялась высокая, но поникшая фигура Логана. Он был в одних брюках, по зеленоватой коже струями катился пот, босые ноги были в пыли. Его тяжёлое дыхание наполняло помещение. Когда Карл остановился возле закрытой двери, Логан обернулся к нему. Под его глазами были глубокие синяки физической муки, нитевидные сосуды белка ярко выступали бардовыми полосками, едва не пульсируя. Зрачок трепетал, периодически меняя форму и сужаясь.

– Я же сказал… чтобы ты больше не приходил в полнолуние.

Карл ничего не ответил, молча снял с плеча рюкзак и достал оттуда то, что взял в холодильнике, и бросил его на пол, к ногам Логана. Это был большой кусок сырого мяса, завёрнутый в марлю. Кровь ещё проступала сквозь неё. Раздался хриплый выдох, ноги Логана подкосились, он схватился за челюсть, с уголков губ и через приоткрытую из-за появившихся клыков часть рта потекла слюна голода. Он хотел отстраниться, но, не выдержав, словно зверь набросился на мясо, начав вгрызаться в него. Карл в это время спокойно прошёл к стоявшей у стены скамье, скинув ветровку и начав стягивать свитер. После он достал из рюкзака странный предмет, очевидно, являвшийся атрибутом одежды. Это напоминало нагрудный щит своей прочностью или кольчугу своей эластичностью. Натянув её на голый торс, Карл сел на скамью, без толики отвращения наблюдая за Логаном. Вскоре тот не оставил от куска мяса ровным счётом ничего, его губы были испачканы алым цветом. Он отдышался, утерев рот рукой, после поднял взгляд к юноше.

– Зачем ты снова пришёл?

Карл поднялся, прошёлся возле стены, сняв с неё посох. Хуже всего он управлялся именно с этим оружием. Хуже – как ему казалось. Но и доверял он ему больше, чем мечам. Юноша прошёл к Логану, посмотрев на него сверху вниз. И вдруг ударил его посохом. Логан упал на пол, но после поднялся, попятившись.

– Не пытайся!

Карл снова надвинулся на него, замахнувшись. Тогда тело Логана исказилось, колени выгнулись, из-под кожи вырвалась жёсткая шерсть, мгновенно покрывшая его тело. Что-то человекоподобное оставалось в его фигуре, он всё ещё мог перемещаться на двух лапах. Но линия челюсти была искажена, пасть обрамляли два ряда острых зубов, взгляд стал бешеный. Он ещё помнил себя. И прекрасно понимал, зачем Карл всё это делает.

Карл начал бой. Он отражал атаки, хотя получал царапины – мощь броска оборотня была поистине звериной. Логан бросался на обидчика, не давая передышки, лишь изредка прижимаясь к полу передней частью туловища, чтобы подготовить бросок. Иногда он промахивался – реакция Карла была завидной – и пролетал к противоположной стене, но отталкивался от неё всеми четырьмя лапами и контратаковал. Пропустив несколько ударов, зверь рассвирепел и начал пытаться добраться до юноши, но в последний момент всегда останавливался. Он не мог на него наброситься, просто не мог… во всяком случае – пока был в себе. Но в мгновения слепой ярости он забывался, и в момент одного из бросков смог сбить Карла с ног, накинувшись на него, но тот успел поставить блок, и челюсть оборотня сомкнулись на посохе. Когда посох затрещал, готовый в любую секунду треснуть, Карл пнул оборотня в живот и сбросил его с себя. Логана отбросило, и он не стал подниматься.

Карл встал, опершись о посох и утерев лицо, едва ли заметно пытаясь отдышаться. После он достал из напоясного чехла пистолет и выстрелил в оборотня, тот коротко взвыл, из него торчал дротик транквилизатора. Тело дрогнуло, шерсть начала медленно-медленно уходить. Карл прошёл к своей сумке, снял защиту, но и свитер надевать не стал. Повесив на место посох, он прошёл к телу Логана и дождался, пока то станет человеческим, после вынул дротик и помог мужчине подняться. Верней, почти сам поднял его, тот едва ли стоял на ногах. Перекинув его руку через своё плечо, он повёл его к душевым. Включив там воду, он усадил Логана под струи воды. Когда вода коснулась раскалённой кожи того, его глаза открылись. Он нашёл взглядом юношу и сказал после долгой паузы:

– Зачем ты каждый раз делаешь это?

– Ты приучил меня к тренировкам. А техника боя с посохом у меня далека от идеала. Другого соперника мне не найти.

Логан не отозвался и попытался подняться. Из-за своего роста он почти упирался головой в держатель душа. Упершись руками в стену, он закрыл глаза.

– Ты прекрасно видел, какая сегодня ядовитая луна, и знал, что я могу сорваться. Зачем ты пришёл.

– Мне повторить?

– Где ты только находишь сырое мясо… – после паузы выдохнул Логан.

– Это мелочи.

– …Спасибо.

Больше Карл не сказал ни слова и вскоре исчез. Логан с трудом добрался до своей комнаты, которая больше напоминала склад боеприпасов в миниатюре. Он привык жить в походных условиях. Вся арена принадлежала ему, он мог выбрать любую комнату, любое помещение, переоборудовать его, но он предпочитал такую жизнь. До утра он так и не смог сомкнуть глаз. Ноги выламывало, но он знал, что стоит лишь провести утреннюю пробежку – и всё пройдёт. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок.

Нима даже не смотрела в его сторону и не отвечала на его взгляды. Карл… он был далеко. Его единственный настоящий ученик всегда был далеко, а сейчас, кажется, и вовсе принадлежал другому, ему одному открытому миру. Логан нахмурился. Он встал, накинул брюки с жилеткой и выбрался на улицу. Оттолкнувшись от земли, он допрыгнул до одной из небольших башенок, уцепился за выступ черепицы соседнего здания, отпрыгнул к другому и добрался до часовой башни. Ухватившись за шпиль, он отдышался, после стиснул зубы и нахмурился. А затем резко выгнулся, закинув голову назад, и студентов ближайших корпусов разбудил протяжный волчий вой.

Глава 5

Рафаэль запечатал маленькое письмо, на всякий случай сложив его трубочкой и обмотав тонкой верёвкой. Уже под конец второго месяца он решил написать письмо родителям, узнав, что в академии есть голубятни. Птицы вылетали через порталы и разносили письма, пусть и с некоторым запозданием. К слову сказать, узнал об этом мальчишка, подслушав разговор своих однокурсников, те хвастались, что так заказали какие-то газеты-журналы по оружию. Не слишком долго думая, Рафаэль решил воспользоваться почтой, чтобы рассказать родным, как у него дела. Он не жаловался, ни в одном слове, ни в одном предложении не промелькнула и тень того, что ему непросто. Впрочем, октябрь оказался значительно проще сентября…

Рафаэль почти не общался с теми, с кем учился. Но он чувствовал и знал, что мог со многими вопросами подойти к Карлу. Тот был всё так же мрачен и неразговорчив со всеми остальными, упорно избегал многих тем, но не было больше этой ледяной стены между ними двоими. И если для Карла едва ли существовало это понятие, как думал сам Рафаэль, то для мальчишки юноша стал другом. Всё это сложилось постепенно, на фоне разных мелочей, в том числе бытовых. Несколько раз Карл даже сам предложил мальчишке свою помощь с домашним заданием, и Рафаэль понял, что юноша знал предмет едва ли не идеально. Это ставило в ещё больший тупик – почему Карл не мог сдать экзамены?.. Но Рафаэль привык к своему соседу окончательно и уже прекрасно знал, какие темы задевать не стоит. Обучение было одной из таких тем. Они всё ещё не так уж много разговаривали, но буквально парой фраз Карл мог приободрить его вечером после тяжёлого дня, в котором могли иметь место издевательства.

Поскольку октябрь для студентов-медиков был скорее практический, нежели теоретический, у Эммы появилось больше свободного времени, и она зачастую приходила к брату, невольно пересекаясь и с Карлом. Первое время она всё так же смущалась его общества, но после более-менее привыкла, не боясь сказать что-то не так в его присутствии. Она была безмерно рада системе их отделения – теория и практика у них чередовались каждый месяц. У охотников было немного иначе. Их практика была каждые 2-3 месяца, если только не выпадало что-то внеурочное… а такое случалось. Эмма искренне надеялась на то, что такое «внеурочное» не выпадет на долю Рафаэля. Поскольку успехи того на арене всё ещё оставляли желать лучшего. Он не мог открыть в себе эту воинственную сторону, был слишком мягкосердечен и раним для подобных занятий. Между тем, его нельзя было назвать нытиком или хлюпиком, мальчишка стоически выносил все тягости и неудачи на арене и прекрасно держался на остальных предметах. Однако именно на арене у него начиналось состояние, близкое к абсолютному ступору, и всё валилось из рук, что вызывало многочисленные издевательства со стороны однокурсников и явное неудовольствие Логана. Тот, впрочем, относился к своему неудачливому ученику скорее снисходительно. Потому что он прекрасно видел, как менялся в лице Рафаэль, когда он пытался его ругать. Это было практически невозможно, поскольку Рафаэль осознавал всю свою вину в происходящем и начинал лишь больше на себя наговаривать. И всё становилось просто из рук вон плохо…

Мальчишка столкнулся ещё с одной проблемой – по курсу, который вела Лара, теперь тоже было нечто практики, они учились оказывать первую помощь, и иногда у Рафаэля дрожали руки: он боялся этой ответственности, ответственности за чужую жизнь, хотя всем сердцем хотел помогать. Когда мысли о собственной никчёмности накатывали на него вечером, он словно закрывался в себе. И было хорошо, если приходила Эмма, сестра тонко его чувствовала. И потом, она помнила слова Карла – она не должна была дать брату закрыться. Столь хрупкая, до хрустального чистая душа могла уже не вернуться из ракушки, и эта жемчужина бы навсегда скрылась за стенками собственных глубоких переживаний. Он всегда говорил, что у него всё хорошо, но были лишь двое, не веривших ему – Эмма и Карл. Как ни странно, даже невольно, но именно с ними он проводил большую часть времени, несмотря на то, что курсы занимали больше половины дня. Да, он учился с однокурсниками – но он их толком не видел. Иногда он приходил к Чарльзу, и разговор с ним на какую-нибудь философскую тему его также успокаивал.

Теперь же, поднимаясь в голубиную башню, мальчишка крепко держал в руках письмо, опасаясь его потерять. Он забрался на самый верх, с опаской взглянув на хлипкую деревянную лестницу без должных для таких ступней перил, и поднялся по ней, цепляясь за ступеньки руками. Откинув деревянный люк, ведший в голубятню, мальчишка выбрался на этот своеобразный чердак. Отряхнувшись, он огляделся.

Гнёзда и стойки для голубей заполняли все стены и были расставлены на полу на специальных насестах, с тем расчётом, чтобы между ними можно было легко пройти, не натолкнувшись ни на один. Голуби сидели по гнёздышкам, некоторые чистили перья, некоторые плескались в маленьких фонтанчиках или клевали корм. Как ни странно, в голубятне было до удивительного чисто, видимо, птицы были приучены часто вылетать за пределы своего дома. Здесь было так спокойно и уютно, что Рафаэль невольно заулыбался. Ему захотелось подольше побыть здесь. Подойдя к одному из фонтанчиков, он осторожно протянул руку к белоснежной голубке. Та взглянула на него, после перебралась к нему на ладонь. Засмотревшись на блиставшее чистотой оперение, мальчишка не заметил, как сзади к нему приблизилась тень, поэтому вскрикнул, когда над его головой, почти в самое ухо ему выдохнули флегматичное «Бу». Отшатнувшись и резко обернувшись, он чуть не снёс фонтан, голубка перелетела ему на плечо. Отдышавшись, он всмотрелся в мрачно смеявшуюся перед ним фигуру.

– Д-добрый день, сэр…

– Решил написать мамочке с папочкой, малыш? – Уолтер стоял, скрестив на груди руки, чуть скрыв их под накидкой. На его плечах сидели голуби, кажется, совершенно его не боясь. Хотя Рафаэль всё ещё косо смотрел на этого преподавателя, он его побаивался.

Значительная тёмная обводка глаз синяками мрачно подчёркивала этот неживой взгляд, в котором, впрочем, горел какой-то странный огонёк вечного азарта от усталости. Греческий профиль мужчины приковывал к себе внимание, когда Уолтер расхаживал по аудитории, рассказывая о самых тёмных страницах мира охотников, упиваясь страхом и отвращением, которое вызывал своими словами у студентов. Он не нравился однокурсникам Рафаэля, потому что они не понимали зачастую весь смысл того, что он говорил, и предпочитали брать учебник, хотя Уолтер всегда шёл вне их программы. Рафаэль же вникал в каждое его слово… и ему становилось жутко. Этот эпатажный человек – если он был человек – с такой лёгкостью и едва ли не садистскими оттенками говорил об убийствах, что по спине бегали мурашки. Его улыбка, сопровождавшая описания атак различных упырей или химер, выглядела улыбкой надменного удовольствия. После его лекций мальчишка выходил из аудитории бледный, как полотно. Он понимал, что никогда не сможет бороться со всеми теми ужасами, которые описывал Уолтер.

– Да… узнал, что здесь есть голубятня, и…

– А ты ей понравился, – перебил Уолтер, кивнув на голубку на плече мальчишки. – Обычно она никому не даётся в руки.

Мужчина протянул руку к птице, погладив её пальцем по голове, после вытянул руку вправо – на его запястье сел ещё один голубь, Уолтер с едва заметной улыбкой взглянул в глаза птицы.

– Они… не боятся вас? – вырвалось у мальчишки, и он тут же покраснел от столь глупого вопроса.

– В отличие от моих студентов – вовсе нет, – усмехнулся демонолог. – Впервые вижу тебя здесь. Да и в целом студенты редко сюда заходят. А я… обитаю довольно часто. Люблю коротать дневной досуг здесь.

«Обитаю», будто зверь какой… Он прошёл к окну, через которое голуби обычно вылетали, оно могло закрываться, но почти всегда было открыто. Мужчина приподнял руку, на его ладонь сел ещё один голубь. Рафаэля поразило то, что белоснежные птицы совершенно не страшились Уолтера…

– Птицы не обманут. И всегда выслушают. Или помолчат с тобой. Чистые существа, лишённые зависти и глупых предрассудков. Они лучше людей, – раздалась усмешка. – Только не такие вкусные.

Рафаэль побледнел после этих слов, замерев, когда мужчина подошёл к нему, проведя пальцами по его поразительно светлым волосам.