Купчиха. Том 2

Он испугался, оглянулся.

Глаза Прохора Леонидовича сверкали, как и топор в его руке.

– Баба моя приглянулась? – голос Прохора нарушил тишину. – Душу она из тебя вынула? Уйди, Тося. Уйди к соседке.

Тося подошла к мужу.

– Проша, умоляю, отдай топор.

– Отдам, когда не нужен станет. Кому сказал, иди к соседке.

Иван побелел. Сделал шаг назад.

– Стоя-я-я-я-я-ть, – заорал Прохор Леонидович и бросился на Ивана.

Он размахивал топором, но в Ивана не целился.

– Вот так ты за добро, да? Ты ещё про меня не забудь рассказать, когда кляузничать пойдёшь. Всё расскажи! И как я притворялся, и как тушёнку советскую по десять банок жрал, и про братца моего намекни. Может, тебе шепнут на ушко, жив он или нет. Мне потом по секрету скажешь, если свидимся.

Тося рыдала. Иван не сопротивлялся, а Прохор Леонидович отбросил топор и бил Ивана кулаками по лицу.

Когда Иван уже хрипел, Прохор остановился, отошёл в сторону.

– Сказал же тебе, уйди к соседке, – крикнул он к жене.

Иван корчился на полу.

Прохор склонился над ним и произнёс:

– Ещё с Тосей заговоришь, язык оторву.

Потом подхватил Ивана под руки и затащил в его комнату.

– Оклемаешься и уходи. Мне предатели в доме не нужны. А ты, – обратился он к жене, – чтобы даже не думала за ним ухаживать. Не корми, воду не давай. Он живучий, без нас справится.

Тося кивнула, подошла к мужу, прижалась к нему.

Почувствовала, как колотится его сердце.

– Уймись, Проша! Я верна тебе, Мурлыка. Уймись.

– Всё пройдёт, Тосечка, ты только будь рядом. Привези Василька. Здоров я, притворялся, чтобы этого немого на чистую воду вывести. А то вдруг мне немного осталось, а мне бы на сына ещё поглядеть.

На следующий день Тося отправилась к родителям за сыном.

По наказу мужа к Ивану в комнату не заходила. Но сердце болело за него. На третий день после случившегося дождалась, пока Прохор уснёт. Подошла к двери. Прислонила ухо, прислушивалась.

Потом тихонько приоткрыла дверь.

Иван сидел на стуле у окна, спиной к двери.

– Уже не боишься? – промолвил он не оборачиваясь.

– Есть хочешь? – тихо произнесла Тося.

– Поел уже, пока вы спали. Думаешь, меня можно сломать? Я живучий, и не от такого выживал. А тут старик руками перед носом помахал. Старый дурак возомнил себя героем. Он помрёт, а ты что делать будешь?

Тося вышла.

Её трясло от страха. И вдруг увидела Прохора.

Он смотрел на неё строго.

– Просил же тебя, горе ты моё. Добрая ты, моя душа. Иди в комнату.

Тося послушно прошла мимо.

Прохор Леонидович заглянул к Ивану.

– Собирайся, – сказал он спокойно. – Испортишь мне жену. А я такого ангела больше нигде не найду.

– В ночь никуда не пойду, – вздохнул Иван. – Дай до утра дожить.

– Ну до утра, так до утра, – кивнул Прохор. – Ты меня прости, всё-таки жизнь с тобой была интересной. Прости, что попрекнул тебя куском хлеба. Всем было тяжело, и мне тоже. Неизвестно, что было бы со мной. Но держать тебя в своём доме я больше не хочу. У меня семья. Тосю нервировать не хочу. Молоденькая она. Запутается, закрутят её чувства неизвестные. А я без неё умру.

Утром Иван попрощался с Прохором и Тосей.

***

Февраль 1930 года был ветреным. Холод пронизывал, одежда не спасала. Иван уже стал замерзать, когда увидел на дороге обоз.

По пути до родной деревни Ивана подвезли на этом обозе сразу к дому председателя.

Председатель, молодой мужчина с уродливым шрамом на лице, выслушал Ивана. Записал всё, что тот умеет. Заинтересовался тем, что Иван владеет кузнечным искусством.

– Я давно хочу восстановить кузницу. Была тут до революции. Умер кузнец, а замены хорошей не нашли. Ты пока составь мне список всего, что нужно, да сходи посмотри, что там осталось от бывшей кузницы.

Иван вышел на улицу. Справа от дома председателя возвышался дом Полянского. И нахлынули на кузнеца воспоминания.

Долго смотрел он на этот дом. Когда шёл по улице, никого уже не узнавал. Да и его все забыли. За столько лет Иван изменился до неузнаваемости.

От кузницы, которую специально для Ивана оборудовал Полянский, почти ничего не осталось.

Навес покосился, вот-вот готов был рухнуть под толстым слоем снега.

Каменные стены были частично разобраны, деревянные ворота тоже.

Внутри в углу была свалена куча металла, ржавые тяпки и грабли. Повсюду валялось какое-то тряпьё.