Хрупкая жизнь

Космос – это красиво. А красота, как известно, страшная сила. И противостоять этой силе у человечества, несмотря на все ухищрения, получается не очень. Мои кости всё-таки потеряли пятнадцать процентов массы, а сердце упорно пытается стать круглее. Моими любимыми книгами стали, как ни странно, приключенческие романы и жизнеописания великих путешественников. Я не ассоциировал себя с ними – нет. Там так много написано о доме.

Дина говорила, что спуск через толиновый слой атмосферы может быть похож на катание на горных лыжах. Если это действительно так, то я не понимаю лыжников. Системы очистки иллюминаторов вышли из строя ровно через минуту, и это при том, что их разрабатывали специально под местные условия! Я бы попытался что-то сделать, но какая-то умная голова на Земле не снабдила дворники возможностью ремонта и очистки изнутри корабля. Так мы и летели: я и изрядно пожелтевший Наблюдатель. Кто знает, куда бы мы в итоге прилетели, не додумайся я подключиться к камерам и сенсорам Проводника. К счастью, точку входа в атмосферу мы рассчитали правильно: дрейфующий у побережья Проводник сначала четко зафиксировал положение Наблюдателя, а потом увидел его в камеру. Только благодаря его данным я смог прититаниться не в море, а почти туда, куда и было запланировано. На полуостров Краба. Не понимаю, почему его так назвали, сверху полуостров больше похож на оленя или лося. Но планетологам, наверное, виднее. Уже надевая скафандр, я вспомнил, что запланирована прямая трансляция моего первого шага на поверхность Титана. И меня попросили придумать что-то красивое и вдохновляющее. Ну, вроде «Поехали» или «это маленький шаг…». Лучше бы я ещё раз спустился!

Всё-таки, я идиот. Что стоило попросить Дину придумать что-то подходящее? Кстати, теперь я знаю, на что намекала подруга, предлагая название. Ничего так получилось.

В наушниках с пятиминутной задержкой ругается Земля. За моей спиной сейчас не только ученые и космонавты, не дожившие до этого потрясающего момента. И даже не прилипшие к экранам земляне. За моей спиной развитие земных космических программ. То есть, деньги, на них выделенные. А я уже почти опоздал.

– Мы рождены под голубым небом Земли. Мы видели чёрное небо Луны и красное небо Марса. Теперь я и всё человечество вместе со мной стоим под жёлто-оранжевым небом Титана. И, я верю, нас ждет множество разноцветных небес.

Надо было говорить короче. К слову «Марс» я уже чувствовал себя так, словно меня пропустили через мясорубку. С трудом сделав несколько героических шагов по Титану, я отключил камеру и вернулся на корабль. Хорошо, что тут гравитация намного меньше земной.

Прошло полгода с моего прибытия на Титан, когда мне улыбнулась удача. За эти полгода мы с Проводником собрали кучу образцов, передали терабайты данных, провели множество опытов. Но мы имели в дело в лучшем случае с органикой, и Динкин голос в наушниках и на записи становился всё грустнее. А потом, как бы банально это не звучало, всё изменилось.

Я помню тот день до мельчайших подробностей. В 8:00 утра по Москве я связался с центром, получил указания насчет того, какие именно образцы нужны для дальнейших исследований и тонкий намек, что жизнь следовало бы искать повнимательней. Потом отправился на Проводнике в очередное плавание.

Из-за плотной атмосферы здесь практически нет ни дня, ни ночи, но за полгода я научился замечать, что небо иногда становится немного светлее а иногда немного темнее. Или я так соскучился по дому, что пытаюсь найти на Титане хоть что-то похожее на Землю?

В общем, те самые моменты немного посветлевшего неба я считаю полуднем и стараюсь обедать именно в это время. Если, конечно, какой-то эксперимент не требует постоянных наблюдений.

Я покинул Проводника возле одного из мелких полуостровов, расположенных прямо напротив Наблюдателя. Здесь валяется много мелких округлых камней, напоминающих о доме. Раньше я ужинал на берегу, бросая камни в метановое море.

А в этот раз решил пообедать. И не прогадал. Я уже почти откусил от бутерброда (огуречный соус, помидорный соус, восстановленные хлеб и мясо), когда камень, лежащий почти у моих ботинок, захлестнула волна. Захлестнула, и немного подтащила к морю. Ничего подобного я раньше не видел, так что включил встроенную в скафандр камеру и принялся наблюдать. На то, чтобы докатить камень к поверхности моря, волне понадобилось не менее часа и сорок две попытки. Объяснить этот случай совпадением было невозможно.

Я просидел там почти весь день, сообщив центру, что нашёл нечто важное. Но ничего подобного не повторилось.

Усталый и заинтригованный, я вернулся на Проводника: нужно было отправить видео и отчёты на Землю и поспать. Всю ночь ученые спорили о том, как лучше изучить целеустремлённую волну. Пробы брать опасно: разрушь я своими руками возможную жизнь, миссию можно считать проваленной. Сошлись на установке микроскопа с выносной системой линз на Охотничьем мысе. Да-да, во время спора учёные успели придумать название для моего наблюдательного пункта. Микроскоп напрямую подключен к мозгам Учёного, так что я могу наблюдать за поведением волны, не отвлекаясь на исследования. Искусственный разум сделает всё за меня.

Как обычно, всё пошло наперекосяк. Установив оборудование, я сел ждать. Логично было предположить, что волна появится примерно в то же время, что и вчера, так что я настроился на долгое, не меньше четырёх земных часов, ожидание. Но волна появилась на тридцать девять минут раньше, чем я ожидал. Появилась, лизнула камень и исчезла. Через двенадцать часов я понял, что дальше ждать бесполезно, оставил микроскоп на месте и отправился к Наблюдателю, захватив с собой один камень. Учёные хотят тщательно исследовать его и понять, почему я наблюдал волну именно в этом месте.

Пока я спал, выяснилось, чем этот камень принципиально отличается от всех остальных. В нём есть какой-то хитрый углеводород, который эффективно связывает ацетилен, но в реакцию с ним не вступает. В общем, если местные реально питаются ацетиленом, то эти камешки для них как кусок жирного мяса для меня. Конечно, для достоверности нужно бы проверить остальные камни, лежащие у моря, но этак мы всю кормовую базу на Титане уничтожим. Так что придётся просто допустить, что остальные камни такие же нажористые. И попытаться понять, что такого особенного в небе над Охотничьим мысом.

На следующий день почти ничего не изменилось. Только микроскоп засыпало толстым таким слоем местной органики. Камней вроде как меньше не стало. Я их не пересчитывал, но на зрительную память не жалуюсь.

С очисткой микроскопа я провозился до полудня. И снова ничего. Час, два – море всё такое же спокойное. Пробежит изредка какая-то рябь, и всё. Нет даже обычных волн.

И тут меня озарило. Что, если предположить, хотя бы в порядке бреда, что микроскоп каким-то образом мешает волне? Может, она обладает какими-то сверхчувствительными хемо- или фоторецепторами, а микроскоп их глушит? Неплохая такая идея, ничем не хуже любой другой. Я разобрал микроскоп, но в этот день волна так и не появилась.

Зато появилась на следующий, и весь день упорно закатывала в море камни. И на следующий день тоже. Через неделю наблюдений я знал о ней всё. Знал, что камни, крупнее мяча для большого тенниса она не может столкнуть, что слишком маленькие камни почему она почему-то игнорирует. Заметил, что в более яркие дни (насколько дни Титана вообще можно назвать яркими) волна более активна.

Через пару недель подоспели результаты исследования той самой, первой и единственной, микросъёмки. Учёные дружно утверждали, что перед нами прототип какого-то многоклеточного существа. За плотной и упругой оболочкой, изредка прорезанной чем-то типа питательных устьев, спрятаны слабо дифференцированные клетки, отвечающие за питание, дыхание и, главное, сохранение наследственной информации.

Я в этом не сомневался. Малая, так я звал волну про себя, совершенно точно была жизнью. Хрупкой инопланетной жизнью. Не тем мощным разумом, старшим братом и наставником, которого мы ждём. Нет, скорее младенцем, ждущим от нас помощи и поддержки.

И я помогал. Складывал на её пути самые лучшие камни, дробил слишком крупные и стачивал их острые края. Иногда я, сам не знаю зачем, рассказывал ей всё, что помнил об эволюции на Земле.

А через три месяца она пропала. Учёные предупреждали, что окружающий Малую защитный слой очень неустойчив, и его может повредить любое неудачное стечение обстоятельств.

Видимо, так и произошло. Ведь до самого моего возвращения на землю мини-камера, оставленная на берегу, не зафиксировала ничего подобного. Что же, жизнь на Земле тоже переживала плохие времена. Я знаю, что в этом и других морях Титана точно есть другие микроорганизмы – и мы непременно найдём их. Я знаю, что однажды они станут Жизнью – сильной, способной пережить самые суровые потрясения. Но я всё равно буду помнить такую хрупкую и недолговечную волну. Волну, которой я дал имя.