Ненавижу тебя любить

– Я твоя жена! И это мой дом тоже.

– Да ну? – хмыкает муж. – Ну, это мы поправим. Попозже. Но если ты так хочешь остаться, то я не против. Две шлюшки всегда лучше одной.

Он сгребает меня в объятия, целуя точно так же, как целовал минуту назад рыжую, и злость сменяется страхом, потому что против него бесполезно бороться. Он сильнее, выносливее, и кажется сейчас совершенно не тем человеком, за которого я вышла замуж.

– Пусти немедленно!

– Да размечталась. Это мой дом! И все здесь делают то, что я хочу. А я хочу двух кошечек в постели. Я думаю, Карина заставит кончить даже тебя, милая, хоть это и нетривиальная задача.

Извернувшись, я даю ему пощечину, но глаза мужа только темнеют от злости.

– Хватит ломаться! Какая разница, скольких баб я сегодня трахну? Одной больше, одной меньше, да, любимая?

– Ты псих! Ты под веществами? Или тебе по башке дали? Отпусти меня немедленно! Иначе я позвоню твоему отцу!

Володя смеется, запрокинув голову.

– Своему позвони, сука лицемерная! Знаешь, что? Ты мне надоела! Или соси, или топай на все четыре стороны! Только решай реще, мне на работу рано.

Он вдруг выпускает меня из стальной хватки, и я с шумом вдыхаю воздух, едва удержавшись на ногах. Слезы застилают глаза, я пытаюсь найти в облике мужчины, которого любила до потери пульса, знакомые черты, но передо мной не муж. Этого человека я не знаю, его зрачки почти черные, он смотрит не то с ненавистью, не то с отвращением.

И я выбегаю из комнаты, рвусь на улицу, под дождь и ветер, чтобы прийти в себя. Я еще не знаю, что вернусь в этот дом лишь однажды: чтобы забрать вещи и провести пару часов с дочерью. Больше внутрь меня не пустят.

– Пока шли суды, он пускал меня к Маше, мы гуляли во дворе дома. Чтобы я не начала жаловаться на суде, что он ограничивает мое общение или чтобы Маша не начала в неподходящий момент капризничать. А когда все пошло к завершению, меня перестали пускать даже к воротам. Ну и вот.

Олег качает головой. Мой чай давно остыл, но я все равно держу кружку обеими руками, цепляюсь за нее, как за спасательный круг. Рассказывать историю, которую я до сих пор переживаю каждый день в собственной голове, страшно и стыдно, но в то же время легко. Это эффект попутчика – я знаю, что уеду из города и никогда больше не увижу приветливого кардиолога. А поговорить с кем-то хочется.

– Как же ты столько лет жила?

– Он не был таким. Ну, то есть… пару лет я верила, что Володя меня любит, просто сам по себе он человек не эмоциональный. Потом избавилась от иллюзий, но… я знала, что он не всегда мне верен, по крайней мере, догадывалась. Но как-то… не знаю, боялась, что ли. Он Машку обожал, она его, это реально надо видеть, они как две половинки.

– А ты? Ты не часть этого замечательного целого, выходит?

– Он никогда меня не трогал, не оскорблял, слова грубого не сказал. Иногда мы шутили… иногда смотрели вместе фильмы, у нас часто сходились вкусы. Я не знаю, что в один миг случилось, но…

– Но? – Олег поднимает брови.

– Иногда я думаю, что, может, не увидела. Что с ним что-то происходило, а я не заметила. Может, что-то сказала или… сделала.

– Ага, а еще не так посмотрела. Давай, найди причину в себе и покайся.

– Да нет, конечно. Я не причину ищу, я… не знаю, мотив. Мне бы стало легче, если бы я знала, что с ним случилось. Я не могу рассказывать всем о том, как тяжело было в браке, потому что это не так, но… почему я ничего не заметила? Так же не бывает, чтобы в один миг? Не бывает?

Врач смотрит с сочувствием. Время уже далеко за полночь, в отделении погасили свет и уложили всех спать, а я вряд ли смогу уснуть. Я пыталась, но под синхронное «довели страну!» и «привет, девчао!» невозможно ни спать, ни думать, ни жить. Поэтому я сижу здесь, пью черный чай из пакетика и уже час пытаюсь грызть несчастную лимонную вафлю.

– Порой близкие не замечают ни депрессию, ни болезнь. Есть человек, вот он ходит на работу, воспитывает детей, а потом раз – и уходит, навсегда. Туда, откуда не возвращаются. И все спрашивают друг друга «Что же случилось? Он всегда был такой жизнерадостный, такой понимающий… как же так!». Иногда люди меняются, иногда они ненавидят тех, кого любили. Или любят тех, кого ненавидели.

– Или ненавидят любить, – тихо добавляю я.

– Это пройдет.

– Я надеюсь. Потому что иначе я стану у вас тут частой гостьей.

– Вот уж чего не надо, того не надо, – смеется Олег. – Ты про ДМС-то наврала, да?

– Да. Он недавно закончился.

– И на обследование не пойдешь?

– Пойду.

– Врешь.

– Не знаю. Мне кажется, нет. Но мне все равно надо вернуться, я не могу отказаться от дочери. Так нельзя, я должна достучаться.

– Смотри. Если что, оставайся. Устроим санитаркой, похлопочем насчет места в колледже, будешь самой симпатичной медсестричкой в больнице.

Я слабо улыбаюсь. Чай, вроде бы, совсем не горячий, но почему-то греет.

– Спасибо. Но я так далеко без дочери не поеду. Я все еще надеюсь, что мы договоримся насчет Маши.

– Так надеешься, что попыталась с ней сбежать?

– Я уже признала, что была не права. Машка его любит, он хороший отец. Правда хороший. Отбирать у нее его нечестно.

– Как и тебя.

– Я не буду опускаться до уровня Владимира. Я придумаю что-нибудь… обязательно придумаю.

– Ну, – Олег пожимает плечами, – если что, звони.

В заднем кармане джинс уже лежит листочек с именем и номером телефона. Я вряд ли когда-нибудь решусь набрать по сути незнакомого человека, но поддержка греет, дает капельку уверенности.

– Ты святой, что ли? И людей лечишь, и на работу обиженных женщин устраиваешь, и телефоны свои пациентам раздаешь, и все это за зарплату врача из провинции. Не думал переехать в Москву? Там больше возможностей.

– Ну, вот ты в Москве живешь, и что? – усмехается врач. – Счастлива?

– Нет, но у меня и образования нет, и способностей никаких. Я бы так не смогла… когда тебе в лицо говорят, что ты вор и бездарь, убиваешь людей, а ты все равно ставишь на ноги и лечишь.

– Здесь тоже люди болеют. Кто их лечить-то будет, если все в Москву подадутся?

– Ну, точно, святой.

– Я решил так: пока ответственен только за себя, буду работать здесь. А если вдруг семья… жена, дети, тогда посмотрим, может, и перееду, дети-то не виноваты, что у папы призвание и тараканы.

Мы сидим еще с час, я с интересом расспрашиваю про жизнь в больнице, про город. Разговоры отвлекают от навязчивых мыслей. Мне даже нравится пить чай в скромной и тихой ординаторской, так непохожей на все медицинские кабинеты, в которых я бывала раньше. Мне кажется, что я вдруг окунулась в реальную жизнь, а все, что было до – какой-то западный сериал или наивная книжка о девочке из хорошей семьи.

Когда я возвращаюсь в палату, блогерша все еще сидит с телефоном. Свет от экрана падает на ее лицо, превращая красивую, в общем-то, женщину в нечто из фильмов ужасов.