Ненавижу тебя любить

Интернет – великая сила. Я и сама надеюсь, что смогу заработать с его помощью. Вытащу все навыки, бесполезные и не очень, попробую с нуля то, что нормальные люди начинают делать лет в семнадцать.

Удивительно, но я быстро засыпаю. Не ворочаюсь часами, не просыпаюсь от кошмаров. Мне снится что-то очень приятное. Море, ласковый шум воды, теплые руки, обнимающие меня, неторопливые осторожные поцелуи в шею, от которых по телу бегут мурашки. Я готова, как кошка, мурчать и выгибаться в этих руках, молить о том, чтобы сладкие мгновения не заканчивались. Мне совсем не хочется видеть человека, который это делает, потому что я не знаю, боюсь увидеть мужа или боюсь не увидеть. Холодная морская пена то касается ног, то растворяется среди камней. Давно мне не снилось море.

На следующий день я просыпаюсь уже легче и, на удивление, голова не такая тяжелая. Возможно, я совершенно напрасно отказываюсь от лечения и скептически воспринимаю копеечные таблетки, которые здесь выдают каждое утро. Мысль о том, чтобы помочь организму справиться со стрессом при помощи врача мне почему-то в голову не приходила.

Ну, или у нас врачи не такие обаятельные, как Олег. Я ловлю себя на том, что стараюсь выйти в холл как можно раньше, чтобы успеть застать пересменку и попрощаться, но не успеваю – пока стою в очереди к умывальникам, дежурный врач уже меняется. Чувствуя разочарование, возвращаюсь в палату и обнаруживаю на тумбочке вместе с таблетками маленькую упаковку «рафаэлок». С ними овсяная каша и противный теплый чай становятся немного вкуснее.

Утро наполнено делами. Я сдаю кровь, получаю направление на консультацию к неврологу, пишу отказ от госпитализации и собираю вещи. Правда, выясняется, что уехать я смогу не раньше завтрашнего дня: должен прийти результат анализа крови.

– Вы, конечно, можете уехать, как вам удобно, но… – с нажимом говорит врач, и я машу рукой.

Хуже точно не будет, а вот отношение меня удивляет. Из рассказов Веры о больницах я вынесла только то, что лечиться в них практически невозможно и при первом же удобном случае тебя отправляют домой. Оказывается, так происходит далеко не везде, но с чем это связано, я не знаю. Возможно, стоит как-то отблагодарить врачей, но я не умею ни давать взятки, ни делать подарки и совать благодарности. Папина дочурка и госпожа Никольская были избавлены от таких формальностей.

Когда часы показывают одиннадцать, в палату заходит медсестра.

– Никольская кто? К вам пришли.

– К-кто? – вздрагиваю я.

Тут же появляется притихшая было робкая мысль. Неужели…?

– Понятия не имею, мужик какой-то. Спускайтесь на первый этаж, там в холле скамеечки. Время посещений до часу.

Я иду вниз с ледяными руками и колотящимся сердцем. Часть меня не верит, что увидит внизу Владимира, а за мысли другой части я себя ненавижу. Поэтому когда, спустившись, я не вижу в толпе посетителей знакомой фигуры, я одновременно чувствую и разочарование и облегчение. Очень странный коктейль, он сбивает с толку.

– Ксения… – слышу я и оборачиваюсь.

Передо мной стоит импозантный пожилой мужчина. Его виски уже полностью седые, лицо испещрено морщинами, но в остальном облике – осанке, взгляде, походке и даже позе – видно стать и уверенность. Он одет дорого и хорошо, здесь у меня глаз наметанный. Поэтому выделяется на фоне слегка обшарпанных больничных стен.

– Здравствуйте, – настороженно говорю я. – Мы знакомы?

– Лишь заочно. Я узнал, что вы оказались в больнице, и решил вас навестить. Насколько я понимаю, в этом городе у вас никого нет. Иногда приятно с кем-то поговорить, так?

– Я что-то не до конца понимаю…

– Давайте присядем. У меня к вам есть очень важный деловой разговор.

Мы садимся на одну из свободных скамеек. Украдкой я рассматриваю визитера, гадая, что привело его ко мне.

– Меня зовут Константин Царев, я – деловой партнер вашего мужа. Точнее, наши дела с Владимиром давно завершены, но мы часто пересекаемся, ибо вращаемся в одних кругах. Я узнал, что вы с Владимиром в разводе и… не сочтите меня хамом, Ксения, но мне стали известны некоторые обстоятельства вашего развода.

– Обстоятельства?

– Прислуга очень болтлива. Это кажется смешным, но у горничных и экономок есть своя группа в одной из социальных сетей. Благодаря ей личная жизнь хозяев часто превращается в достояние общественности.

– Если вы хотите просветить меня, как развлекается бывший муж, то увольте, я не хочу знать, что происходит в этом доме, я там больше не живу.

– Ксения, пожалуйста, будьте поспокойнее. Я не ваш враг, а даже скорее наоборот. Я знаю, что Владимир не оставил вам ни копейки и не дает видеться с дочерью. И я готов вам помочь.

– Помочь? Зачем? То есть… вам-то какое дело?

– У меня у самого двое дочерей. Поверьте, разлуки с ними я бы не вынес. Владимир слишком жесток к вам, ведь всякому, кто хоть раз видел вас рядом с ним понятно, что вы – исключительно приятная, умная и отзывчивая девушка.

Что-то меня начинает напрягать этот поток сахара.

– К тому же в последнее время Никольский словно сорвался с цепи. Его поведение… оно мешает всем его партнерам. Пыл Владимира пора остудить. Я могу помочь вам получить опеку над дочерью, Ксения. Мария останется с вами, не придется пускаться в бега, вы сможете воспитывать ребенка там, где хотите, на полностью законных основаниях.

– Это как? Вы предоставите мне юриста?

– Разумеется, и юриста, и даже целую стаю зубастых юристов, если она понадобится. И кое-какую информацию, которая поможет вам в борьбе с мужем.

– А что взамен? От меня вы что хотите?

– Вы мне поможете… скажем так, окажетесь в нужное время в нужном месте. Ничего сложного, просто с вами свяжутся мои люди и расскажут, что нужно сделать. Это не опасно и не противозаконно, не волнуйтесь. Но зато Владимир перестанет мешать. И вам. И мне. Небольшая плата за возможность воспитывать дочь, верно? Подумайте, Ксения. Я – ваша фея-крестная, без влиятельного союзника вы никогда больше не увидите Машу.

Он достает из внутреннего кармана пиджака визитку и протягивает мне.

– Я не стану требовать ответа немедленно. Обдумайте все, осознайте. Подумайте, что вы теряете. Чего вас лишил бывший муж. Что он с вами сделал, какую боль он вам причинил и главное – какую боль причинил вашей дочери и что с ней случится в будущем, рядом с таким отцом. Позвоните мне, Ксения. Мы можем друг другу помочь.

Константин поднимается, галантно целует мне руку – и быстро направляется к выходу. Сквозь прозрачные двери больницы я вижу, как высокий амбал в черном открывает перед ним дверь машины, и, едва Константин скрывается в салоне, она резво стартует с места. Открыв рот, я сижу и тупо смотрю на визитку. Ничего, кроме имени и телефона на ней нет.

Я еще не до конца осознаю смысл этого разговора. Но мне все равно страшно, будто я встретила зверя в человеческом обличье, человека, с глазами волка, с ледяной улыбкой и смертельной хваткой. Он утверждает, что хочет мне помочь, но я почему-то чувствую, как на шее затягивается удавка.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Владимир

– Не лезь к Цареву! Тебе жить надоело? Это единственный на свете контракт?

– Да, единственный, – с раздражением отвечаю я. – Какого хрена я должен его отдавать непонятно кому? Что мне твой Царев сделает, под дверь насрет?

– Что он тебе сделает – не знаю, Царев не повторяется, да и Липаева так и не нашли. А Назаров всплыл по весне, когда реку чистили. А еще раньше Жилин по чистой случайности попал в автокатастрофу. А у Шишкина, который не хотел халупу свою продавать, сгорел не только дом, но и жена. Продолжать?

– Ты пытаешься меня испугать?

– Я пытаюсь воззвать к твоему разуму! – вздыхает отец. – Не лезь ты к этому отморозку, не лезь! Он тебе этот контракт запомнит и припомнит. Я не хочу ездить на твое опознание и слушать потом репортажи о заказном убийстве собственного сына.

– Я тебя услышал.

– Но не послушал. Упрямый идиот, и кого только вырастил!

– До свидания, отец.

Он еще что-то бурчит, но я уже отключаюсь, откидываюсь в кресле и устало тру глаза. На город уже опустился вечер, с двадцатого этажа офиса открываются виды на усыпанный огнями центр. Обычно это зрелище успокаивает, но сегодня только злит.

Несколько последних дней я убеждаю себя, что в моей жизни больше нет бывшей жены. Она уехала, все, ты ее напугал, можно забыть о том, что эта женщина вообще была в твоей жизни и остается лишь мягко провести через все дочь, но… проклятое «но» мешает жить.

Я раз пять за день порываюсь схватить трубку и набрать номер больницы. Правда, не знаю, что скажу. И что вообще хочу услышать. Зато знаю, что просто «хочу». Ее. Каждую минуту с тех пор, как я вышел из номера, я жалею, что не трахнул ее, что позволил себе лишь крошечную толику из фантазий. Что ушел к дочери, отключился, забыл о том, как она отвечала на поцелуй и бесконечно долгую минуту была готова дать мне все, что я пожелаю.